которая появилась в покое, велела принести письменный прибор. Потом тут же
забыла о своем велении, долго купалась в теплой розовой воде, разглаживала
перед зеркалами еле заметные морщинки в уголках глаз, медленно водила
ладонями по своим шелковистым бедрам, любовалась стройными, крепкими
ногами. Постарайся обрести ноги, которые помогли бы тебе спастись в день
Страшного суда. Смех и грех! Неужели она должна умереть еще сегодня? И
больше не будет жить это тело, словно гиацинт из одиноких султанских снов;
и это лоно, словно топаз огненный; и эти глаза, словно сапфиры немощи и
боли; и эти уста, словно холодный рубин? Зато освободится ее душа,
вознесется, словно бриллиант, что был брошен в грязь улиц и дорог, а потом
поднят оттуда рукой Высочайшей. Слышишь, султан? Разводи костры, чтобы
высушить свои барабаны, промокшие от слез, пролитых по убитым тобою, слез
женских и детских, слез земли, неба и самого бога! И я тоже сгорю на этих
кострах, и только наша любовь, пережив все твои преступления, посетит нас
во тьме наших могил!
друзья! Видали ль вы когда-нибудь в жизни жертву, которая плакала бы от
любви к убийце? Мы оба плакали или готовы были заплакать от любви друг к
другу, и ее слеза скатилась раньше, чем моя>.
испугалась, что не успеет. Разбрызгивая воду, оставляя на мраморном
разноцветном полу мокрые следы маленьких, узких ног, отстраняя служанок,
которые бросились ее вытирать, нагая выскочила из купальни, съежилась на
диванчике в своем обновленном зодчим Синаном покое (перед смертью, перед
смертью!), отправляя свободной левой рукой сладкие орешки в рот, начала
торопливо писать, не заботясь о стройности слога, лишь бы только сказать
мрачному человеку в золотой чешуе все, что она хочет ему сказать. В этих
словах изливался весь ее дух, который утончался, обострялся и закалялся в
противоборстве с величайшим врагом ее жизни, с врагом, которого слепая
рука судьбы сделала ее самым близким человеком:
почерком. И это ее отмщение? За обиды собственные, земли своей и всего
мира? А какое ей дело до мира и какое дело миру до нее? Была женщиной, а
женщине для полного счастья необходимо хотя бы иногда почувствовать
слабость и беззащитность. Хотя бы перед лицом смерти. Взяла калам,
дописала внизу: <Я хотела укрыться от солнца в тени золотого облака, но
холодный ветер отогнал облако. Ваша несчастная Хуррем Хасеки>.
глотнут шербет мести из чаши нашего могущества.
сияния тела Роксоланы. Не осмеливался взглянуть на то, на что никто на
смел взглянуть, не рискуя потерять голову.
пока султан будет читать это.
не хотел заверять султаншу, что ей ничто не угрожает. Подметая ковер своей
широкой одеждой, вышел из покоя.
Отдала все, что имела. Мир кончался для нее. Вот так заканчивается мир.
Как молился ее отец в великий четверг на страстной неделе? <Да молчит
всякая плоть человечья, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное
в себе да не помышляет...>
сторону разноцветных окон, и Роксолана невольно повернулась лицом туда, и
далекая, еще с детства улыбка появилась на ее побледневших устах. Внезапно
отцовская церковь приплыла к ней из дальней дали, и смех прокатился по
церкви, и задрожала золотая паутина в дальних углах, куда едва проникали
слабые огоньки свечей, и сердце ее рванулось из груди - жить! Сердце, как
ребенок, хочет всего, что видит, а видит оно жизнь. Солнце, небо, деревья
и птицы на ветвях, даже этот холодный мрамор - все это жизнь. Неужели же
не для нее и почему не для нее?
пышных покоев Сулеймана.
воды в мраморных узорах трехступенчатого фонтана, смотрел на положенные на
колени свои старые большие ладони, удивляясь и ужасаясь одновременно, как
они безнадежно пусты. Добыл столько земли, а единственной женщины не мог
удержать. Перед глазами у него простиралась зеленая и холодная земля без
ветров и без солнца, лунное сияние, вспышки зарниц, грозы, утренние росы -
все это он помнил, как помнил мутные, ленивые славянские реки, болота и
острова, всегда слишком узкие мосты, зайца, перебежавшего ему дорогу перед
переправой, бесконечные дожди. Какие дожди он вынес! Потоки и потопы,
конец света, захлебывался в этих дождях, как малое дитя в купели, как
захлебываются словами неискренности косноязычные придворные поэты,
содрогался от холодных прикосновений воды, но каждый раз согревался мыслью
о женщине, которая ждет его где-то в столице, мечтал положить свою голову
на ее грудь, напоминавшую ему двух теплых белых голубей.
должен был метаться между величием и безумством, отбросив свою любовь к
этой женщине, забыв о чувствах, которые уже давно не подают голоса и не
освещают ему темный путь, который надлежит пройти. Путь к жизни или к
смерти?
спокойно, равнодушно, ему казалось, что смертью он совершенствует жизнь,
очищает ее и освобождает для высших целей, ибо лучше иметь своими
подчиненными трупы, чем живых неверных. Теперь должен был выбирать между
жизнью и смертью. Держал в руках меч и закон и не видел спасения. Меч и
закон. Измена карается мечом. Отрубить голову и выставить ее перед
Баб-и-Кулели, а тело спустить по каменному колодцу в Босфор, в ад. Потому
что за попытку покушения на султана, лишить его жизни - только закон и
меч. Сына он казнить не может, это сделает его брат, когда станет султаном
и исполнит закон Фатиха. Но эту женщину, которая прожила как избранница
судьбы, не имея на то никаких заслуг, он должен покарать, потому что она
замахнулась на престол.
Сулейман не поверил, а потом обрадовался и поскорее дал знак своим
дильсизам навеки заткнуть глотку этому ничтожному доносчику. А вдруг
передумает и откажется от своих слов! И испортит султану радость от того,
что наконец перед ним настоящий враг. Шах избегал стычек, скрываясь в
своих горах. Папы умирали один за другим и только сотрясали воздух
проклятиями, которые не долетали до султана. Император Карл, обессилев в
противоборстве с падишахом, отдал Испанию сыну Филиппу, а императорскую
корону мелочному Фердинанду. Польский король трусливо ежился при одном
имени Сулеймана. Царь московский Иван? Был слишком далеко. До конца жизни
не дойдет сюда, даже если бы и захотел это сделать. Без врагов же человеку
не жить, а могущественному властелину тем более. И наконец у него был враг
настоящий, преданный, такой близкий, что их не разделяло даже дыхание.
Хотела его смерти.
четырехугольном кожаном коврике, разостланном на роскошных султанских
коврах. Виртуознейший палач империи срубит ей голову быстро, умело, без
боли, тайна будет соблюдена, никто не будет видеть и знать, голову не
выставят перед воротами Соук-чешме, тело предадут земле, не сожгут, не
бросят стервятникам. Так восторжествует закон и меч.
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шекли Роберт
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Шилова Юлия