сахюп" ("Случайный доктор"). В середине действия актер Броншар произнес
пылкий монолог о женской любви. "Я согласен, - выпалил он со сцены, -
что в тридцать лет женщина еще способна быть влюбленной, пусть! Но... в
пятьдесят? Простите, это нетерпимо..." Раздался сухой треск затворенного
веера, Екатерина поднялась, стряхнув с колен спящую болонку.
великая женщина подчинена собственным вкусам, а я не могу всем ее зага-
дочным прихотям дать название страсти". Вечером камердинер Зотов видел
царицу плачущей:
выводила на улицу собачек. После прогулки по набережной возвращалась в
покои пить кофе. Однажды часовой возле дверей отдавая ее величеству
честь, сильно ударил прикладом ружья в паркет, и оно со страшным грохо-
том выстрелило.
чество императрицы становится нежелательным. Светлейший уже не раз ловил
пристальные взоры женщины, которые она обращала на кавалергардов, и пу-
гался, что Екатерина изберет для себя фаворита нежданно-негаданно - без
его светлейшего ведома.
чина не пощадит... А надобно такого сыскать, чтобы он, матушку ублажая,
и мою особу боготворил!
рехсот карет с выездными лакеями и кучерами. Гофмаршал объявлял в залах
публике о "выходе". Дипломаты, шушукаясь и толкаясь, спешили занять мес-
та по старшинству положения. Наступала тишина. Но вот валторны на хорах
проиграли, арапы в белых чалмах растворяли двери, и появлялась она,
сильно располневшая, с жеманной улыбочкой на крохотных губах. Поклон -
впереди себя, затем - направо, налево. Ряды вельмож, военных и диплома-
тов склонялись перед нею разом, и над их париками нависали облака пуд-
ры-белой, голубой, розовой. Подле императрицы, кося одиноким глазом, вы-
шагивал Потемкин, имея в руке сверкающий жезл. Из дверей выплывали сле-
дом двенадцать статс-дам, весьма внушительных, украсивших бюсты красными
лентами, за ними семенили двенадцать фрейлин, жаждущих любви и выгодных
браков. За женским штатом следовали двенадцать камергеров с золотыми
ключами и двенадцать камер-юнкеров, довольных жизнью. Шел тайный совет
Екатерины, заправилы коллегий и сенаторы. На смену поющим валторнам в
музыку вступали оглушительные литавры, громы которых отзванивали в хрус-
тальных бирюльках ослепительных люстр. Екатерина мановением руки давала
знак: теперь можно не церемониться. Лакеи из боковых дверей выносили
подносы с ликерами, фруктами и печеньями. Бал открывался недолгим менуэ-
том, но Екатерина не танцевала. Ее ожидал стол для игры в ломбер, вист
или макао. Время от времени озирая танцующих, она подзывала кого-либо из
гостей для беседы. Певчие придворной капеллы без сопровождения оркестра,
одними лишь голосами, воспроизводили звучание органа. В проходах дверей
вахтировали кавалергарды, почти целиком облаченные в серебро (только на
кирасах-орлы из золота), даже ремни поверх ботфортов собраны из серебря-
ной чешуи. Древнегреческие шлемы этих гигантов полыхали султанами из
перьев страуса - белых, черных и красных. В восемь часов вечера Екатери-
на бросила игру, и процессия, выстроясь в прежнем порядке, торжественно
сопровождала ее до внутренних покоев. Музыка стихала. Хористы подзывали
лакеев с подносами, чтобы доесть и допить остатки царского ужина. Гости
спешили к лестницам, ведущим к выходу. Внизу их ждали кареты. Народ на
улицах еще издали узнавал славный потемкинский цуг лошадей особой "среб-
ро-розовой", масти, его раззолоченный фаэтон и - кланялся. Отличали в
городе и прислугу Потемкина - по ливреям голубого бархата с позументом
серебряным. А средь мещанок столицы возникла мода - носить медальоны с
профилем Потемкина ("вздохами его движа, они оживляли")...
в парках с закадычной подругой, графиней Прасковьей Брюс; за ужином эти
слишком бойкие дамы разболтались, что видели неземного красавца.
лись им. Хоть и пьян, да хорош. И с Георгием четвертой степени. Судя по
лосинам, давно не стиранным, он из полков гусарских, но кто таков-никто
не знает...
гусаров отмечен в числе приезжих, кто Георгием четвертой степени украша-
ется и кто штанов себе постирать не догадался... сссскотина! Нужен он
мне.
рич пять лет томился в Эдикульской темнице Стамбула - вместе с послом
Обресковым. Наградою за долготерпение был ему чин майора. Но чин есть не
будешь, а с Георгия пьян не станешь... Зорич приехал в Петербург после
драки со своим полковником, чтобы Военная коллегия рассудила их по со-
вести. На беду свою, при въезде в столицу, гусар завернул в ближайший
трактир у заставы, где и оставил последние деньги. Из жалости его прию-
тил под лестницей лакей какого-то барина. Что было с ним дальше, Зорич
восстанавливал в памяти с трудом. С трудом Чичерин и доискался до убежи-
ща гусара...
таскал мундир на голом теле.
тившего, был сват, служивший гоф-фурьером. Этот гоффурьер, человек доб-
рый, решил накормить Зорича - от души. В подвале Царского Села стали Зо-
рича угощать всячески. И до того он напился, что ничего не помнит:
совкам, а еще пять сидению в тюрьме, тогда он ко всему готов. Зорич от-
казался от богатых одежд, его обрядили в новую форму гусара, оставив при
сабле и ментике. Волосы у майора росли до плеч, стричься он не желал.
Усов тоже не брил. Красота его лица соответствовала атлетической фигуре.
Он спрашивал Потемкина, что ему делать.
шатры в лесу на Островах, где и представил Екатерине. С ними был князь
Репнин, приехавший с докладом из Константинополя. Николай Васильевич
всегда не любил императрицу и решил ее подпоить. Потемкин тоже был во
хмелю. Зорич сидел на пиру скромником, а Екатерина, став развязной, нес-
ла всякую чушь...
сказала Безбородко с виноватой улыбкой:
Чин дать и дом.
1800 душ".
тот самый гоф-фурьср, который недавно поил и кормил босяка-майора. -
Друг мой - Сеня, ты ли это? - воскликнул тот. Зорич дружески обнял доб-
рого человека: - Теперь ты ко мне заходи... я тебя напою! - А где ты ны-
не остановился? - Вон окна мои, рядом с окнами спальни царицы...
рошо совмещается с астраханской селедкой. Его светлость изволил откушать
и долго сидел недвижим, вбирая в себя единым тревожным оком краски ярко-
го дня.
темкин. - Они ведь тоже, не пройдя нижних рангов, великими полководцами
соделались.
Потемкин ожидал вестей от Суворова, а визит короля Швеции мало волновал
его. Зато он доставил немало тревог Екатерине. "Все-таки мы с ним
родственники, и не дальние", - говорила она, хотя и понимала, что
родственные чувства в политике не учитываются. Абсолютистка до мозга
костей, императрица не слишком-то жаловала своих братьев по классу: веч-
но издевалась над Марией-Терезисй, третировала королей Франции, презира-
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Конан-Дойль Артур
Никитин Юрий
Маккэфри Энн