Чтение 154–й страницы книги ~Рубеж~

наколола, - с размаху да об стену. Ударился Шмалько о край подоконника
виском пораненным, охнул тяжко, на пол сполз.

Встала Ирина Загаржецка.

Забыв хромать, к дверям тело бросила - отцова дочка, одна
кровь, одна повадка.

Сейчас хлопнет от души! сыпаться штукатурке!

- Иду! иду я!

"Остановить! да что же это творится?!" - Сале хотела было
вскочить, вмешаться, но пересилила глупый порыв. Осталась сидеть.
Первая заповедь мастера: не понимаешь, что происходит? не знаешь, что
делать?! - не вмешивайся! жди!

Спасибо за науку, князь Сагор!

Дай срок, сочтемся.

Сидела женщина, смотрела: преградил Мыкола Еноха дорогу панне
сотниковой, плечом к плечу с последним братом своим, бурсаком-
Теодором. Да вдобавок старый есаул исхитрился - прямо с мозаичного
пола в ноги ясоньке любимой кинулся. Уцепился клещом, не оторвать.

И завертелось по залу.

Дикий зверина, многорукий, многоногий; бешеный.

Сам себя грызет.

Слюной брызжет.

...она шла.

Худая плосконосая Смерть в черном плаще - страшная,
окровавленная, беспощадная... Искалеченная семнадцатилетняя девушка,
мечтавшая о жизни, а ставшая Гибелью.

Шла. По трупам...

Пойдет ли и сейчас? по трупам?!

Смерть? или Спасение?!

- Я спасу!

Не Денница ли очнулся?

Нет.

Панна сотникова невесть куда собралась.

Вот: стоит посреди зала. В правой руке - палаш аглицкий
шабля, у Мыколы-богатыря силой отнятый. Корчится напротив Теодор-
умник, шарит вокруг судорогой пальцев: окуляры разбитые ищет. При
штурме уцелели, стеклышки-то, а здесь... Нашарил, ухватил, да только
не окуляры - есаулово запястье.

Выдохнул есаул нутром:

- Яринка! кыцька драная! ума решилась?!

Засмеялась панна сотникова.

Отвернулась.

И к дверям.

А вдогон - молния черная.

Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

...если б я еще знал, что делать!

Достал в броске, со спины, нащупал ладонями мягкие виски.
Прилип глиной после дождя - не оторвать. Одно и вспомнил: как швырял
прежде в Заклятого-Рио дым магнолий и хруст фарфора под сапогом! как в
Двойника выкладывался - молчанием живучей сестры Рахили, страшным
духом плоти горящей...

Сталь вскользь обласкала бедро.

Горячо стало; закапало на мозаику пола, заструилось.

Отдай! отдай мне свою муку! Раньше я сам мастак был
переливать чужую Душу из горсти в горсть, из пустого в порожнее,
плескал в лица дымными брызгами, входил и выходил без спросу... Отдай
теперь ты мне! Войди! ворвись! Вот я, новый, слабый, бывший - давай!

И открылось напоследок: боль.

Дикая, чудная.

Не смертная - хуже.

И обмякла в моих руках безумная девчонка, Несущая Мир,
разделив чужую краденую боль не на двоих - на троих. - Помоги... -
шепнула. Не договорила.

- Давай-ка, чортяка! давай перевяжу!

Есаул Шмалько рывком располосовал оконную гардину. Присел
рядом на корточки, тронул шальной порез: обматывать туго стал.

- До свадьбы заживет! Позовешь на свадьбу-то, рожа пекельная?
Хлопнула дверь.

Тихо хлопнула, не по-старому.

Вернувшийся Логин грузно - будто отяжелел пан сотник за это
время! - прошел на середину, к столу. Ни на кого не глянул, ни о чем
не спросил. Что за гвалт-резня? - не поинтересовался.

- Вот.

Кинул на стол - что?

- Вот она, цена кнежская! Дурень я был, что вас послушался! А
теперь кричите! спорьте! как решил, так и сделаю!

Завизжал, забился в истерике трехлетний княжич; охнул Мыкола
Еноха; выбранился сквозь зубы есаул, молча качнулся в сторону Иегуда
бен-Иосиф; пальцем удержал бурсак на носу треснувшие окуляры,
вгляделся, морщась.

Посреди столешницы, щетинистым подбородком ткнувшись в цепь с
белым, словно из снега вылепленным камнем...

Посреди столешницы, страшно ухмыляясь посинелыми губами...

Посреди...

- Прикусили языки?! То-то же!

Посреди столешницы лежала отрубленная голова зацного и
моцного пана Мацапуры-Коложанского.

- Батька! - еле успев прийти в себя, бледная как смерть Ярина
протянула к отцу дрожащие руки. - Что ж ты наделал, батька!

- Цыть, девка! Я за тебя душу христианскую продал!

- Это ты верно говоришь, сотник...

Скривились синие губы червями. Раздвинулись до ушей.

- Дурень, говоришь, был? - спросила голова. - И был, и есть.

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

Добрый дядька кричал.

Добрый дядька все еще кричит.

Хочу подставить ладошку. Иначе он скоро весь вытечет.

Не достаю.

Ты прости меня, добрый дядька. Я маленький.

Ты покричи еще немножко, ладно? Может, кто-нибудь другой
подставит, кто ближе.

Батьку попроси - он сильный. Он добрый, как ты.

Бабочки смеются.

Сале Кеваль, прозванная Куколкой

...Страшно взвыв, забилась в угол сотникова дочка,
оттолкнула попытавшегося было успокоить ее Теодора.

Мальчишка, которого мастер отчего-то не стал забирать из
залога, когда вернулся сотник, - тот в последний раз пискнул тоненько
и на пол повалился. Сознание потерял. Может, оно и к лучшему - лишь бы
умом со страху не тронулся: вон, даже черкасы-головорезы крестятся
испуганно. Да и сама Сале - хоть и привычна к чарам некромантическим,
а все равно морозом до самого сердца пробрало!

Один каф-Малах взглянул на голову с пониманием.

И направился, припадая слегка набок, к обеспамятевшему
княжичу - в чувство приводить.

- Ну что, панове, со свиданьицем! - жизнерадостно объявила
голова Дикого Пана. - Аль не рады?

Даже смерть ничуть не изменила Мацапурин норов. Все ерничал,
паясничал; все насмешку творил. Только губами шевелил больше для
форсу: голос-то новый не из глотки идет, не в уши попадает! Впрочем,
это для любого сельского колдуна фокус нехитрый.

Хоть для живого, хоть для мертвого.

Голове никто не ответил: языки примерзли! - и Мацапура
продолжил в тишине:

- И ты здесь, надворный сотник?! У пана Логина служишь? Сало
небось трескаешь? лоб крестишь?!

Голова коротко хохотнула: видать, самой понравилось.

- Ладно, шучу, Юдка! А ты, Ярина Логиновна, что невесела?
Простить себе не можешь, что любимого Стася от смертоньки не уберегла?
Так то еще не смерть, не кручинься!

- Ах ты!.. бесово отродье, тварь пекельная! - опомнился
наконец сотник Логин. - Да я тебя!..

- Что - ты меня? - синюшный рот распахнулся наглой усмешкой.
- Пасть кляпом заткнешь? анафеме предашь? в Полтаву на суд свезешь? Ну
разве что уши отрежешь, так и то - скучное это дело, Логин! Ты уж что
мог, все сделал, пан сотник. Всех дров наломал. Теперь мой черед
настал. Разгребать.

- И как же ты разгребать наши дрова думаешь? - Сале взяла
себя в руки.

Вышла вперед, так, чтобы Мацапура мог ее видеть.

- А головой и разгребу! - глаза Дикого Пана заблестели: рад
был Узреть бывшую любовницу. - Больше, по милости пана сотника, ничего
и не осталось бедному Стасю! Радугу небось лицезрели? Звон
погребальный слышали?

Никто не ответил.

Лишь сотник судорожно сглотнул и кивнул, подтверждая: видели,
мол слышали.

- А знаете, что сие значит? что миру этому жизни с комариный
чих осталось?!

- Знаем, - согласилась Сале Кеваль, уже без страха, лишь с
каким-то болезненным любопытством рассматривая голову Мацапуры-