сын-Цино, а потом сообразила, зачем ему пелерина: под свободно
ниспадавшими складками она различила длинный ствол изобретенной им же
винтовки, заряжающейся, как когда-то он ей объяснил, "с казенной части".
Она поняла, что он был среди тех, кто стрелял из толпы. Ее это не удивило.
Решительно расталкивая локтями толпу, он через несколько минут привел ее к
укрытой в тени деревьев каменной скамье у западного края площади
Равенства. Там собрались остальные члены "банды Нирьена" - освобожденные
от пут и более или менее прикрывшие наготу. Сам Нирьен выглядел вполне
пристойно - рубашка, штаны до колен, чулки и даже туфли. Если бы не белое
пятно его рубашки, густые вечерние сумерки надежно скрыли бы всю пятерку
от случайного взгляда.
ни разу не подводил.
убежище.
Элистэ редко приходилось видеть его таким удивленным, а то и вовсе не
приходилось.
спокойно продолжил Нирьен. - И будут правы. Но я не пойду.
судя по всему, начала успокаиваться. Кокотта - орудие и само воплощение
террора - была уничтожена. Ее слуги - палач с подручными - мертвы.
Народогвардейцы и жандармы убиты, а освобожденные пленники скрылись в
неизвестном направлении. Шерринцы еще клокотали от ненависти, однако не
видели для нее достойной и подходящей мишени. Минуты через две-три они,
скорее всего, начнут расходиться. - Сейчас, по-моему, самое время.
усвоить преподанный Уиссом Валёром урок. - С этими словами он повернулся и
решительным шагом направился к эшафоту; его сторонники, не раздумывая,
присоединились к нему. Вероятно, никто из них не допускал даже мысли о
бегстве в надежное убежище. Дреф не стал их и спрашивать.
слово - "убежище", как ее охватило безумное желание очутиться там как
можно скорее. Но другие не собирались спешить, и когда до нее это дошло,
она справилась с приступом малодушия, вспышка панического ужаса миновала,
и Элистэ начала прислушиваться к тому, что творится вокруг. Знаменитый
Шорви Нирьен, которому по логике вещей надлежало уже распроститься с
жизнью, намеревался выступить перед толпой, одержимой одним стремлением -
убивать. Поскольку Дреф был рядом, а непосредственная угроза миновала,
происходящее стало занимать Элистэ.
обыкновенный человек, приковавший, однако, все взоры. По краям эшафота все
еще горело несколько фонарей и факелов. Их свет выхватывал из полумрака
белую рубашку с чулками, белые руки и лицо, так что фигуру было хорошо
видно даже с самой отдаленной точки площади Равенства. Нирьена узнали все,
и многие восприняли его как символ благодатного разума, осенившего
сумасшедший дом, если не светопреставление. Все замерли, приготовившись
слушать; площадь Равенства погрузилась в молчание.
обращенных к нему лиц, затем резким жестом вскинул руки, как некогда Уисс
Валёр, правда, преследуя совсем иную цель, и тут же их уронил.
отвечающая моменту фраза, которой судьба определила стать лозунгом.
Элистэ, которая слушала затаив дыхание, впоследствии вспоминались не
столько слова, сколько общий их смысл: надежда - нормальная жизнь -
обещание стабильности, отрезвления и выздоровления.
напротив. Есть только один способ, напомнил он слушателям, покончить со
страданиями народа. Отцы нынешнего террора должны предстать перед судом. В
конце концов все они, несомненно, преступники - погрязшие в беззакониях,
мздоимстве, развращенности и тирании; ответственные за Весеннюю Бойню в
Конгрессе и зверствах в "Логове"; повинные в массовых расправах, пытках и
казнях; но прежде всего исказившие Революцию и все ее идеалы, предавшие
своих соотечественников. Главные преступники - это члены Комитета
Народного Благоденствия, государственный обвинитель и судьи Народного
Трибунала, высшие чины и старшие офицеры Народного Авангарда. А самый
страшный преступник и кровавый палач - председатель Комитета Народного
Благоденствия, он же самозваный Защитник Республики.
спокойно и, воздерживаясь от жестов, с бесстрастным видом излагал
обвинение пункт за пунктом, как и подобало опытному адвокату. Казалось, он
даже не повышал голоса, однако его слова разносились по всей площади.
Валёра еще до того, как Нирьен его произнес. Оратор поднял руку, и
горожане тут же вняли безмолвному призыву. Стало слышно легкое дыхание
вечернего ветерка.
силах, как в наших силах было покончить с властью монарха. Пойдем ли мы к
тому, кто именует себя Защитником, и выскажем ему свое недовольство?
улицы. Шорви Нирьен спустился с помоста. В окружении четверых сторонников,
осужденных на смерть вместе с ним, молодого человека с искусственной
сединой в волосах, который его спас, и белокурой босоногой девушки, тоже
обреченной на свидание с Кокоттой, он быстрым шагом двинулся к проспекту
Аркад. Толпа повалила следом, в эту минуту покорная его слову. Лишь малая
горстка осмотрительных горожан Откололась от основной массы и растворилась
в вечерних сумерках. Но их место быстро заняли другие, по мере того как
толпа, все больше разрастаясь, ползла по улицам - этим кишкам Шеррина, -
словно непереваренный кус. Тот же путь, что незадолго перед тем проделала
повозка с жертвами, - только в обратном направлении. Проспект Аркад,
переулки, улица Клико. К толпе присоединялись все новые и новые люди,
многие с фонарями и оружием в руках. По Винкулийскому мосту - в Восьмой
округ.
руках голову и по привычке бросил взгляд на часы. Вечер. Для его
соотечественников обычно - пора удовольствий. Патриоты поутонченней
непринужденно болтают за бокалом вина, попроще - ужинают и готовятся
отойти ко сну. Но ему, Уиссу, отказано в этих радостях, как всегда было
отказано в благах жизни. Последнее время он не мог пить - после глотка
вина у него чудовищно раскалывалась голова. Он почти не ел - желудок не
принимал ничего, кроме самых воздушных запеканок; он всегда был худ,
теперь же от него остались только кости да зеленовато-желтая кожа. Понятие
беззаботной беседы было ему чуждо: о чем и с кем ему болтать и шутить, где
его друзья, где семья? Семья. А ложе? Одинокое и бессонное. Бессонное.
Бессонное.
немалое: к этому часу Шорви Нирьен должен исчезнуть навсегда.
через полчаса.
правильно.
может быть. Он в каком-то бреду. Пробудились черные призраки.
Пробудились... "Лица мертвых в круговороте, влекомые неутихающим ветром,
маски смерти в безбрежном мраке, ослепительно белые, бесчисленные, как
звезды, - от них не спрятаться, сам Народный Авангард бессилен перед их
призрачным сонмом. Верность? Наваждение. Но Нирьену они были верны.
Защитить Защитника некому Впрочем, быть может..." Он одолел тошноту,
сглотнул и пришел в себя.
более седой, изможденный и печальный, чем обычно, сутулый, с отвисшей
губой и укором в водянистых глазах. Уисс подавил привычную вспышку
раздражения и заставил себя говорить спокойно.