силу и, словно все ее атомы снабжены щупальцами, заставляет счастье других
людей становиться своим сателлитом. По этой причине кардиналу придавали еще
больший блеск и славное имя его отца, и недавнее неслыханное возвышение его
брата Анна. К тому же он неуклонно следовал мудрому правилу скрывать от всех
свою жизнь, выставляя напоказ свой ум. Поэтому его знали лишь с лучшей
стороны, и даже в своей семье он слыл великим человеком, - а этого счастья
лишены были многие земные владыки, обремененные славой и пользующиеся
восхищением целого народа.
беседы с королем Франции. Но, как мы уже сказали, он не сразу, а лишь спустя
несколько дней выполнил приказание короля и старшего брата.
полон был всадников и носилок. Но прелат не мешал своим придворным толпиться
и во дворах и в приемных. Сад его примыкал к берегу реки, куда выходила одна
из калиток, а неподалеку от калитки всегда находилась лодка, которая без
лишнего шума уносила его так далеко и так незаметно, как он только желал. И
потому частенько случалось, что посетители тщетно ожидали прелата, так и не
выходившего к ним под предлогом серьезного недомогания или наложенной им на
себя суровой епитимьи. Так в славный город французского короля переносились
нравы Италии, так между двумя рукавами Сены возникала Венеция.
братьев, а братьев - почти как друзей. Будучи на пять лет старше дю Бушажа,
он не скупился для него ни на добрые, ни на дурные советы, ни на улыбки, ни
на деньги.
находил его красивым, благородным, почти устрашающим и чтил его, может быть,
даже больше, чем самого старшего из трех братьев Жуаезов. Анри в своей
блестящей кирасе и пышных галунах военного с трепетом повествовал о своей
любви Анну, но он не осмелился бы исповедаться Франсуа.
принято: он вполне откровенно побеседует сперва с исповедником, потом с
другом.
надоело домогаться, так и не получая ее, чести быть принятыми.
сказали, что у его брата - важное совещание. Но ни одному слуге не пришло бы
в голову закрыть перед дю Бушажем дверь.
римского прелата, полный тени, прохлады, благоухания, сад, подобный тем,
которые можно доныне найти на вилле Памфиле и во дворцах Боргезе.
калитка, выходившая на реку, распахнулась и вошел какой-то человек,
закутанный в широкий коричневый плащ. Следом за ним шел юноша, по-видимому,
паж. Человек этот заметил дю Бушажа, слишком погруженного в раздумье, чтобы
обратить на него внимание, и проскользнул между деревьями, стараясь, чтобы
его не видел ни дю Бушаж, ни кто-либо другой.
обернувшись, он увидел, как незнакомец вошел в дом.
и расспросить какого-нибудь лакея - в котором часу может наконец появиться
его брат, но тут к нему подошел слуга, видимо искавший его, и пригласил
пройти в библиотеку, где его ожидает кардинал.
ему придется выдержать новую борьбу. Когда он вошел, камердинер облачал его
брата-кардинала в одежду прелата, несколько, быть может, светского покроя,
но изящную, а главное - удобную.
Анн, как вы знаете, покрыл себя славой при отступлении из-под Антверпена и
остался жив.
назначения.
служению ему. Я и пришел поговорить с вами обстоятельно об этом своем
решении. Оно, по-моему, уже вполне созрело, и я вам даже как-то о нем
обмолвился.
него вырвалось восклицание, по которому Жуаез понял, что ему предстоит
выдержать бой.
звучит во мне и не дает мне слушать слов, пытающихся отвратить меня от бога.
серьезным тоном, - чтобы верить, будто голос этот и вправду - глас божий.
Наоборот, я утверждаю это, в тебе говорит самое что ни на есть мирское
чувство. Бог не имеет ко всему этому ни малейшего касательства, поэтому "не
поминай имени его всуе", а главное - не принимай голоса земного за глас
неба.
непреодолимая сила влечет меня к уединению вдали от мира.
ты должен сделать. Вняв твоим словам, я сделаю тебя счастливейшим из людей.
путешествовать по всей Европе, как подобает сыну такого дома, к какому мы
принадлежим. Ты побываешь в далеких странах, в Татарии, даже в России, у
лапландцев, у всех сказочных народов, никогда не видящих солнца. Ты станешь
все глубже погружаться в свои мысли, пока наконец подтачивающий тебя червь
не насытится или не умрет.., тогда ты возвратишься к нам.
его брата.
монастырь, брат мой, а не путешествие. Путешествовать - это значит все же
пользоваться жизнью, а я стремлюсь претерпеть смерть, если же нет, то хотя
бы насладиться ее подобием.
стремится к уединению, может достигнуть этого где угодно. Ну, хорошо, пусть
даже монастырь. Я понимаю, что ты пришел поговорить со мной об этом. Я знаю
весьма ученых бенедиктинцев, весьма изобретательных августинцев, живущих в
обителях, где весело, нарядно, не строго и удобно! Среди трудов, посвященных
наукам и искусствам, ты приятно проведешь год в очень хорошем обществе, что
очень важно, ибо нельзя в этом мире общаться с чернью, и если по истечении
этого года ты будешь упорствовать в своем намерении, тогда, милейший мой
Анри, я не стану больше тебе препятствовать и сам открою перед тобой дверь,
которая безболезненно приведет тебя к вечному спасению.
Бушаж, - или, вернее, ваш великодушный ум не хочет меня понять. Я хочу не
такого места, где весело, не такой обители, где приятно живется, - я хочу
строгого заточения, мрака, смерти. Я хочу принять на себя обеты, такие
обеты, которые оставили бы мне одно лишь развлечение - рыть себе могилу,
читать бесконечную молитву.
твоим безумным решением, противодействуя тебе безо всяких фраз и диалектики.
Но ты вынуждаешь меня говорить по-другому. Так слушай.
это невозможно.
ты оскорбляешь, утверждая, что он внушил тебе это мрачное решение: бог не
принимает безрассудных жертв. Ты слаб, ты приходишь в отчаяние от первых же
горестей: как же бог может принять ту, почти недостойную его жертву, которую
ты стремишься ему принести?
щадишь, - продолжал кардинал. - Ты забыл о горе, которое причинишь и нашему
старшему брату, и мне...
разве служение богу дело такое мрачное и бесчестное, что целая семья
облекается из-за этого в траур? А вы, брат мой, вы сами, чье изображение я
вижу в этой комнате, украшенное золотом, алмазами, пурпуром, разве вы не
честь и не радость для нашего дома, хотя избрали служение владыке небесному,
как мой старший брат служит владыкам земным?
что ты рехнулся. Как! Ты сравниваешь мой дом с монастырем? Сотню моих слуг,
всех моих егерей, моих дворян и мою охрану с кельей да веником -
единственным оружием и единственным богатством монастыря? Да ты обезумел!
Разве ты не сказал только сейчас, что отвергаешь все эти излишества, которые
мне необходимы, - картины, драгоценные сосуды, роскошь и шум? Разве ты,
подобно мне, испытываешь желание и надеешься увенчать себя тиарой святого
Петра? Вот это карьера, Анри, к этому стремятся, за это борются, этим живут.
Но ты! Ты ведь жаждешь мотыги землекопа, лопаты траписта, ямы могильщика. Ты
отвергаешь воздух, радость, надежду. И все это - мне просто стыдно за тебя,
мужчину, - лишь потому, что ты полюбил женщину, которая тебя не любит! Право
же, Анри, ты позоришь наш род!
Трубников Александр
Прозоров Александр
Емилина Ника
Шилова Юлия
Василенко Иван