и поцеловала меня. - Ты рассеяла мои опасения. Я появлюсь в твоем доме,
когда ты поймешь свое заблуждение, и надеюсь, что твоя связь с этой Грийо
будет недолгой. Однако давай переменим тему, - продолжала она. - Тебя не
удивил в прошлый раз тот факт, что я так свободно и раскованно играла роль
шлюхи?
- Откровенно говоря, нисколько. Ведь я знаю глубину твоего ума и не
сомневаюсь в твоих способностях.
- Но это еще не все, на что я способна. Кстати, оба кардинала делают
погоду в Ватикане, и у меня есть свои причины ублажать их, не говоря уже о
том, что они щедро платят, а я слишком люблю деньги. А теперь признайся мне,
Жюльетта: ведь это ты обокрала Альбани? Не бойся: я никому не скажу и не
стану упрекать тебя, ибо я так же неравнодушна к подобным проказам, и кто
знает, может быть, я не меньше, чем ты, выудила у этих негодяев? Воровство
доставляет мне удовольствие и возбуждает меня. Оно даже ускоряет оргазм - со
мной обыкновенно так и бывает. Стыдно воровать для пропитания, но воровать
для утоления страсти - приятно.
Мы с Олимпией совершили вместе немало безумств, и я решила довериться
ее слову, тем более, что, на мой взгляд, можно спокойно признаться в мелком
поступке человеку, который был вашим соучастником в серьезных преступлениях.
- Мне очень хочется, чтобы ты как можно лучше узнала меня, - сказала я
Олимпии, - и твои предположения мне лестны: да, я действительно украла эти
деньги. Более того, я сделала так, чтобы казнили невинное существо, на
которое я бросила подозрение в краже, и удачного совпадения этих маленьких
гнусностей было достаточно, чтобы я получила поистине плотское наслаждение.
- Ах, черт меня побери, как мне знакомо это ощущение! Примерно год тому
назад я сделала то же самое, и мне хорошо известны все приятные моменты,
которые сопровождают плевок в лицо добропорядочности. Но пришла я к тебе для
того, чтобы сообщить, что в самом скором времени мы будем ужинать с его
святейшеством: Браски собирается приобщить нас к его чудовищным утехам.
Именно чудовищным, так как Наместник Христа развращен до крайности,
безжалостен и кровожаден чтобы поверить этому, это надо увидеть. Совсем
рядом с помещением, где будет происходить эта оргия, находится сокровищница
Ватикана, я знаю, как открыть дверь, а там есть чем поживиться. Поверь,
Жюльетта, взять деньги не составит никакого труда: его святейшество в этом
отношении беззаботен, тем более, что мы станем свидетельницами его
мерзостей. Так ты согласна помочь мне в этом предприятии?
- Разумеется.
- Я могу ни тебя положиться?
- Какой может быть разговор, если речь идет о преступлении?
- Но Грийо ничего не должна знать об этом.
- Это предупреждение совершенно излишнее, дорогая княгиня, и не думай,
будто мимолетная прихоть заставит меня забыть наши отношения или причинить
им вред: меня просто забавляет эта интрижка, но всерьез я принимаю только
настоящее распутство, только ему есть место в моем сердце, только оно
способно возбудить меня, и я принадлежу единственно ему.
- Да, злодейство обладает замечательными свойствами, - кивнула Олимпия,
- и на меня не действует ничто так сильно в сравнении с ним любовь - это
невыносимо скучная штука. Ах, радость моя, - все больше воодушевлялась
княгиня, - я дошла до такой стадии, где мне необходимо прибегнуть к
преступлению, чтобы возбудиться хоть чуточку. Преступление, совершенное мною
из мести, кажется мне ничтожным пустяком с тех пор, как ты ввела меня в мир
мерзостей, связанных с похотью.
- Совершенно верно, - добавила я, - самые сладостные преступления - это
те, которые ничем не мотивированы. Жертва должна быть абсолютно безвинной:
если она причинила нам какое-нибудь зло, наш поступок будет в какой-то мере
оправдан, но только наша несправедливость становится источником самых чистых
и бескорыстных наслаждений. Надо творить зло, надо быть злым и жестоким -
вот великая и непреложная истина, но об этом не может быть и речи, когда
наша жертва не меньше, чем мы сами, заслуживает своей участи. В этом случае
особенно рекомендуется неблагодарность, - продолжала я, - ибо
неблагодарность с твоей стороны есть еще один лишний удар, который ты
наносишь жертве, тем самым ты заставляешь ее горько пожалеть, что она
когда-то доставила тебе приятные минуты, и это обстоятельство само по себе
заставит тебя испытать огромное блаженство.
- О, да, да! Я прекрасно тебя понимаю и надеюсь, что меня ждут впереди
редкие и изысканные удовольствия... Мой отец еще жив, он всегда был
бесконечно добр и внимателен ко мне. он до сих пор обожает меня и одаривает
подарками я много раз кончала при мысли разорвать эти узы: я терпеть не
могу чувствовать себя кому-то обязанной, это меня удручает и лишает покоя, и
я давно собираюсь избавиться от этого бремени. Говорят, отцеубийство - это
самое черное преступление, и даже представить себе не можешь, как сильно оно
меня искушает... Но послушай, Жюльетта, и посуди сама, до чего доходит мое
порочное воображение. Ты должна помочь мне. Я знаю, что будь на моем месте
кто-нибудь другой, ты бы вдохновила его, убрала бы все преграды с его пути
ты бы ему доказала, что если трезво смотреть на вещи, нет ничего дурного в
убийстве отца, а поскольку ты необыкновенно умна и красноречива, твои
аргументы без труда убедят кого угодно. Но я прошу употребить все свои
способности и в данном случае поступить совершенно иным образом: мы с тобой
уединимся в спокойном уголке, ты будешь ласкать меня и рисовать ужасную
картину преступления, которое я задумала, рассказывать о наказании,
полагающемся за отцеубийство, будешь упрекать меня и отговаривать от этого
чудовищного плана чем настойчивее будут твои уговоры, тем тверже сделается
мое намерение, ведь, насколько я понимаю, сладострастный трепет предвкушения
рождается именно из этого внутреннего конфликта, из которого я должна выйти
победительницей.
- Чтобы задуманное тобою предприятие увенчалось полным успехом, -
вставила я, - надо привлечь к нему кого-то третьего, и еще: лучше, если я
буду не ласкать тебя, а, так сказать, наказывать. То есть мне придется тебя
выпороть.
- Выпороть? Ну конечно же, Жюльетта! Ты совершенно права, абсолютно
права, - обрадовалась Олимпия. - Признаться, сама я не додумалась до этого.
А кто будет третьим?
- Пригласим Раймонду и Элизу, они будут возбуждать и облизывать тебя во
время экзекуции.
- И после этого мы сразу примемся за дело?
- У тебя есть подходящие орудия и инструменты?
- Есть, конечно.
- Какие же?
- Три или четыре видов ядов, которыми, кстати, в Риме пользуются не
реже, чем, скажем, солью или мылом.
- Они достаточно сильны?
- Да нет, они скорее медленного и мягкого действия, но вполне надежны.
- Это не годится. Если ты хочешь насладиться сполна, жертва должна
страдать жестоко, ее агония должна быть ужасной. В продолжение ее страданий
ты будешь мастурбировать, но как ты собираешься дойти до оргазма, если даже
не увидишь боли на отцовском лице? Вот, возьми, - я достала из секретера
небольшой пакетик с самыми сильными снадобьями мадам Дюран, - пусть это
проглотит тот, кто сотворил тебя его мучения будут продолжаться не менее
сорока часов, на них будет страшно смотреть, и тело его буквально разорвется
на части на твоих глазах.
- Ах ты, дьявольщина! Скорее, Жюльетта, скорее помоги мне: я вот-вот
кончу от твоих слов.
Я позвонила, вошли Элиза и Раймонда, Олимпия тут же поставила их на
колени, склонилась над ними, предоставив мне свои прекрасные обнаженные
ягодицы я взяла в руку хлыст и принялась пороть ее - вначале нежно, как бы
лаская, затем все сильнее и сильнее и в продолжение всего ритуала произнесла
приблизительно такую речь:
- Нет никакого сомнения в том, что самое ужасное на земле преступление
- отнять жизнь у человека, который дал ее тебе. За его преданность и заботу
мы оказываемся перед ним в неоплатном долгу и должны вечно благодарить его.
У нас нет более святых обязанностей, кроме как беречь и лелеять его.
Преступной следует считать саму мысль о том, чтобы тронуть хоть волосок на
его голове, и негодяй, который замышляет какие-то козни против своего
создателя, заслуживает самого сурового и скорого наказания, никакое
наказание не будет слишком жестоким за его чудовищный поступок. Прошли века,
прежде чем наши предки осознали это, и только совсем недавно приняли законы
против негодяев, которые покушаются на жизнь родителей. Злодей, способный
забыть о своем долге, заслуживает таких пыток, которые еще даже и не
придуманы, и самая жестокая мука представляется мне слишком мягким
вознаграждением за его неслыханное злодейство. И не придумано еще таких
суровых и гневных слов, чтобы бросить в лицо тому, кто настолько погряз в
варварстве, настолько попрал все свои обязанности и отказался от всех
принципов, что посмел даже подумать об уничтожении отца своего, который дал
ему высшее счастье - жить на белом свете. Пусть те же фурии Тартара выйдут
из своих подземелий, поднимутся сюда и придумают муки, достойные твоего
гнусного замысла, и я уверена, что муки эти все равно будут для тебя
недостаточны.
Я произнесла эти гневные речи, не переставая усердно работать хлыстом и
рвать на части тело блудницы, которая, обезумев от похоти, от мысли о
злодействе и от блаженства, извергалась снова и снова, почти без передышки,
в руках моих искусных служанок.
- Ты ничего не сказала о религии, - неожиданно заметила она, - а я
хочу, чтобы ты обличила мое преступление с теологической точки зрения и
особенно напомнила о том, насколько сильно оскорбит мой поступок Бога.
Расскажи мне о нашем Создателе, о том, как я оскорбляю его, об аде, где
демоны будут поджаривать меня на костре, после того, как здесь, на земле,
палач расправится с моим телом.
- Ах ты, несчастная грешница! - тут же вскричала я. - Ты хоть
представляешь себе всю тяжесть оскорбления, которое собираешься нанести
Всевышнему? Понимаешь ли ты, что всемогущий Господь наш, средоточие всех
Перумов Ник
Корнев Павел
Куликов Роман
Соломатина Татьяна