затем в свете пыльной лампочки увидел, что стоит рядом с небольшой
лесенкой, расположенной между пустыми стойлами. Вела она к тому, что
могло быть чердаком. Крыша сарая терялась в темноте.
склянка со святой водой, которой он запасся на всякий случай перед
выходом из дому. _Эй, это действительно из-за склянки, может ты просто
счастлив видеть Мишель?_
свет, делавший это помещение довольно уютным. Дверца вела в соседнюю
комнатку. Оказывается, Стаффни надстроили над гаражом целый этаж.
свет, лившийся через два маленьких оконца, освещал ее сзади и создавал
сияющую корону вокруг ее голову.
вперед. - Это мое убежище.
был поглощен ее теплым присутствием, чем обстановкой комнаты. В
комнате стоял старый стол и несколько разномастных стульев. Вдоль
стены располагался старый диван. - Похоже на клуб, да? - сказал он и
мысленно тут же стукнул себя за это. _Идиот._
месяц, Микки?
чувствовал доносящийся от нее запах шампуня и мыла. Запах чистоты.
Бледная кожа рук будто светилась розовым в свете разноцветных
лампочек, висевших на ветвях дуба за окном. - Двенадцатый День
Рождения в жизни девочки это очень важно, - продолжала она почти
шепотом. - Но есть вещи, которые для нее еще _важнее_. Ты знаешь о чем
я говорю?
близко. Но ему даже в голову не приходило о чем она может говорить. -
Ты знаешь, что я уже давно люблю тебя, Микки?
первый класс. Помнишь, ты был папой, а я мамой?
иногда еще участвовал в девчачьих играх, пока не понял окончательно,
где его место.
энтузиазмом отозвался он.
настоящая балерина или еще кто-нибудь в этом роде.
терпеть не могу, на мой взгляд ты похожа на жабу." Если сказать
правду, то в эту минуту он ужасно сильно любил ее. Ему нравилось, как
она выглядит, как пахнет, нравился звук ее голоса и то напряжение,
которое он ощущал в ее присутствии. Это было так непохоже на
тошнотворную нервозность, в которой он прожил последние дни этого
сумасшедшего лета... - Да, - повторил он, - я люблю тебя.
ожидала. Затем отступила на шаг, оказалась почти рядом с окном и
попросила: "Закрой глаза, пожалуйста".
чувствовал запах соломы с соседнего чердака, запах свежеоструганных
бревен из гаража внизу и - неуловимый, но настойчивый - аромат шампуня
и теплого душистого тела.
солнечное сплетение.
перед ним в одном маленьком белом лифчике и крохотных трусиках. Майку
казалось, что никогда в жизни он не видел столь отчетливо - бледная
кожа плеч с едва заметными веснушками, округлость груди над полоской
лифчика, длинные, заброшенные за спину рыжеватые волосы, светящийся
нимб над головой, темная тень от ресниц, лежащая на щеках - Майк
чувствовал, что голова у него идет кругом, когда смотрел на ее
округлые упругие бедра, узкие колени и тонкие лодыжки, которые все еще
были обтянутыми беленькими носочками...
разливается у нее по щекам и даже по шее. Ее шепот был едва слышен.
на друга. - Она подошла так близко, что он легко мог бы обнять ее,
если бы осмелился. Прохладной рукой она коснулась его щеки.
говорит.
снимешь рубашку, то я тоже сниму кое-что.
него было такое чувство, что это делает не он. А просто он сам видит
все происходящее в каком-то взрослом кино. Его руки обвились вокруг
Мишель, и они оба невольно развернулись, так что стояли теперь лицом к
окну. Темные переплеты рамы находились не больше, чем в шести футах от
Майка.
девочка снимет носки, но вместо этого, она завела одну руку за спину и
- движением, от женственной незнакомости которого у Майка занялось
дыхание - что-то там расстегнула. Лифчик бесшумно упал на пол между
ними.
почти закрыты, и ресницы тихо подрагивают. Ее груди были
бледными-пребледными, розовые соски почти не отличались от ареола
вокруг них.
чуть придвинувшись к Майку, подняла к нему лицо. С каким-то испугом,
от которого даже закружилась голова, он понял, что она хочет
поцеловать его, и что он должен будет поцеловать ее в ответ и что губы
у него стали сухими, как наждак.
как будто, чтобы взглянуть на него, и поцеловала его снова.
зная, что она чувствует то же самое, но не отстранился. В голове у
него мелькнула мысль об исповеди, о темноте исповедальни, о тихом,
вопрошающем голосе священника. Подобное волнение было уже знакомо ему,
церковь называла это "грехом рукоблудия", но теперь было совсем
другое. Теплота между ними, прикосновения рук, все длившийся и
длившийся поцелуй, его нараставшее возбуждение и ответное волнение
Мишель, едва заметное движение ее бедер к нему навстречу - все это
принадлежало совершенно другой, неизвестной вселенной. А не той, в
которой существовал грех Майка. Это был новый, незнакомый ему космос
Суворов Виктор
Соломатина Татьяна
Буркатовский Сергей
Лукин Евгений
Прозоров Александр
Браун Дэн