Чтение 156–й страницы книги ~Проза и ессе, переводы~

он обернуться мог - (но ведь оглядка

была бы равносильна разрушенью

свершающегося), - он увидал бы,

что оба тихо следуют за ним:

он - бог походов и посланий дальних

с дорожным шлемом над открытым взглядом,

с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,

и хлопающими у ног крылами.

Его другой руке дана - [она].

Она - любимая столь, что из лиры

одной шел плач всех плакальщиц на свете,

что создан был из плача целый мир,

в котором было все - луга и лес,

поля и звери, реки и пути,

все было в этом мире плача - даже

ходило солнце вкруг него, как наше.

и небо с искаженными звездами.

Она - любимая столь...

И шла она, ведомая тем богом,

о длинный саван часто спотыкаясь,

шла терпеливо, кротко и неровно,

как будущая мать в себя уставясь,

не думая о впереди шагавшем

и о дороге, восходящей к жизни,

Она ушла в себя, где смерть, как плод,

ее переполняла.

Как плод, что полон сладостью и тьмою,

она была полна великой смертью,

ей чуждой столь своею новизной.

В ней девственность как будто возродилась

и прежний страх. Был пол ее закрыт,

как закрываются цветы под вечер,

а руки так забыли обрученье,

что даже бога легкого касанье -

едва заметное прикосновенье -

ей, словно вольность, причиняло боль.

Она теперь была уже не той,

что у певца светло звенела в песнях,

не ароматным островком на ложе,

не собственностью мужа своего, -

но, распустившись золотом волос,

она запасы жизни расточила

и отдалась земле, как падший дождь.

И превратилась в корень.

И когда

внезапно бог ее остановил

и с горечью сказал: "Он обернулся!",

она спросила вчуже тихо: "Кто?"

А впереди у выхода наружу

темнел на фоне светлого пятна

неразличимый кто-то. Он стоял

и видел, как на узенькой тропе

застыл с печальным ликом бог походов,

как молча повернулся он, чтоб снова

последовать за той, что шла назад,

о длинный саван часто спотыкаясь,

шла - терпеливо, кротко и неровно...

* Перевод с немецкого К. Богатырева

Скорбь и разум

Я должен сказать вам, что нижеследующее - результат семинара,
проведенного четыре года назад в College International de Philosophie в
Париже. Отсюда некоторая скороговорка; отсюда также недостаточность
биографического материала - несущественного, на мой взгляд, для анализа
произведения искусства вообще и, в частно сти, когда имеешь дело с
иностранной аудиторией. В любом случае местоимение "вы" на этих страницах
означает людей незнакомых или слабо знакомых с лирической и
повествовательной мощью поэзии Роберта Фроста. Но сперва некоторые основные
сведения.

Роберт Фрост родился в 1874-м и умер в 1963 году в возрасте восьмидесяти
восьми лет. Один брак, шестеро детей; в молодости нуждался; фермерствовал, а
позднее учительствовал в различных школах. До старости путешествовал не
слишком много; жил главн ым образом на Восточном побережье в Новой Англии.
Если поэзия является результатом биографии, то эта биография ничего не
сулила. Однако он опубликовал девять книг стихов; вторая, "К северу от
Бостона", вышедшая, когда ему было сорок лет, сделала его знам енитым. Это
было в 1914 году.

После чего дела пошли более гладко. Но литературная слава не обязательно
означает популярность. Потребовалась вторая мировая война, чтобы на Фроста
обратила внимание широкая публика. В 1943 году для поднятия боевого духа
Совет по книгам военного времени распространил среди американских
экспедиционных сил пятьдесят тысяч экземпляров фростовского "Войди!". К 1955
году его "Избранные стихотворения" вышли четвертым изданием, и уже можно
было говорить, что его поэзия приобрела статус национальной.

Так оно и было. На протяжении почти пяти десятилетий после публикации "К
северу от Бостона" Фрост пожинал все возможные награды и почести, какие
только могут выпасть на долю американского поэта; незадолго до смерти Фроста
Джон Кеннеди пригласил е го прочитать стихотворение на церемонии
инаугурации. Вместе с признанием, естественно, появилась масса зависти и
неприязни, которые в значительной степени водили пером собственного биографа
Фроста. Однако как лесть, так и неприязнь имели один общий призн ак: почти
полное непонимание того, что такое Фрост.

Его обычно рассматривали как поэта деревни, сельской местности -
грубоватый остряк в народном духе, старый джентльмен-фермер, в целом с
позитивным взглядом на мир. Короче, такой же американский, как яблочный
пирог. Говоря по правде, он в значите льной мере способствовал этому,
создавая именно такой образ в многочисленных публичных выступлениях и
интервью на протяжении всей своей деятельности. Полагаю, это было для него
не слишком трудно, ибо эти свойства также были ему присущи. Он действительно
был американским поэтом по самой своей сути, однако нам следует выяснить, из
чего эта суть состоит и что означает термин "американский" применительно к
поэзии и, возможно, вообще.

В 1959 году на банкете, устроенном в Нью-Йорке по случаю
восьмидесятипятилетия Роберта Фроста, поднялся с бокалом в руке наиболее
выдающийся литературный критик того времени Лайонел Триллинг и заявил, что
Роберт Фрост "устрашающий поэт". Это, кон ечно, вызвало некоторый шум, но
эпитет был выбран верно.

Я хочу, чтобы вы отметили различие между устрашающим и трагическим.
Трагедия, как известно, всегда fait accompli; тогда как страх всегда связан
с предвосхищением, с признанием человеком собственного негативного
потенциала - с осознанием того, на

что он способен. И сильной стороной Фроста было как раз последнее.
Другими словами, его позиция в корне отличается от континентальной традиции
поэта как трагического героя. И одно это отличие делает его - за неимением
лучшего термина - американцем.

На первый взгляд кажется, что он положительно относится к своему
окружению, особенно к природе. Одна его "осведомленность в деревенском быте"
может создать такое впечатление. Однако существует различие между тем, как
воспринимает природу европеец , и тем, как ее воспринимает американец.
Обращаясь к этому различию, У. Х. Оден в своем коротком очерке о Фросте
говорит что-то в таком роде: когда европеец желает встретиться с природой,
он выходит из своего коттеджа или маленькой гостиницы, наполненной

либо друзьями, либо домочадцами, и устремляется на вечернюю прогулку.
Если ему встречается дерево, это дерево знакомо ему по истории, которой оно
было свидетелем. Под ним сидел тот или иной король, измышляя тот или иной
закон, - что-нибудь в таком духе . Дерево стоит там, шелестя, так сказать,
аллюзиями. Довольный и несколько задумчивый, наш герой, освеженный, но не
измененный этой встречей, возвращается в свою гостиницу или коттедж, находит
своих друзей или семью в целости и сохранности и продолжает в еселиться.
Когда же из дома выходит американец и встречает дерево, это встреча равных.
Человек и дерево сталкиваются в своей первородной мощи, свободные от
коннотаций: ни у того ни у другого нет прошлого, а чье будущее больше -
бабушка надвое сказала. В

сущности, это встреча эпидермы с корой. Наш герой возвращается в свою
хижину в состоянии по меньшей мере смятения, если не в настоящем шоке или