а сна не было! Непрерывно обновляемое в нём возбуждение расколыхалось и не
укладывалось никак. Отбиваясь от предположений, сожалений и соображений,
Иннокентий пытался дышать равномерно и считать. Очень уж обидно не заснуть,
когда всему телу тепло, рёбрам гладко, ноги вытянуты сполна и надзиратель
почему-то не будит!
мыслей, и из ног поднималась по телу сковывающая вязкая теплота.
светом нельзя. Свет не только проникал оранжевым озарением сквозь закрытые
веки -- он ощутимо, с невыносимою силой давил на глазное яблоко. Это
давление света, никогда прежде Иннокентием не замеченное, сейчас выводило
его из себя. Тщетно переворачиваясь с боку на бок и ища положения, когда бы
свет не давил, -- Иннокентий отчаялся, приподнялся и спустил ноги.
отодвиге быстро поднял палец.
Иннокентия.
лампа на такой маленький... бокс?
действительно, за его спиной могильно молчал большой коридор и вся тюрьма.
-- Горит, какая положено.
угадывая, что дверь сейчас закроется, Иннокентий попросил:
дорожке он отошёл от бокса, как вернулся -- чуть звякнул вставляемый ключ,
-- и косенький стоял в двери с кружкой воды. Кружка, как и на первом этаже
тюрьмы, была с изображением кошечки, но не в очках, без книжки и без птички.
надзирателя. Тот переступил одной ногой через порог, прикрыл дверь,
насколько позволяли его плечи, и, совершенно неуставно подморгнув, спросил
тихо:
Потрясённый живым тоном вопроса, тихостью утаенного от начальства, и
затягиваемый этим непреднамеренным безжалостным словечком "был", вступая с
надзирателем как бы в заговор, Иннокентий шёпотом сообщил:
сходить по... не хочешь?
сделанное ему предложение было наибольшей льготой, доступной власти
надзирателя, и одним из величайших благ на земле, вне расписания не
доступных арестанту.
снова вытянулся на скамье, тщетно борясь с давлением света сквозь
беззащитные веки. Он пытался прикрыть веки рукой -- но затекала рука. Он
догадался, что очень удобно было бы свернуть жгутиком носовой платок и
прикрыть им глаза -- но где же был его носовой платок?.. Остался не поднятым
с пола... Какой он был глупый щенок вчера вечером!
нитка или пластмассовая пуговица -- это теснейшие друзья арестанта! Всегда
наступит момент, когда кто-то из них станет незаменим -- и выручит!
полосато-красный ватный матрас. О, чудо! Лубянка не только не мешала спать
-- она заботилась о сне арестанта!.. В перегнутый матрас была вложена
маленькая перяная подушка, наволочка, простыня -- обе со штампом:
"Внутренняя тюрьма", и даже серое одеяльце.
слишком унылы! С предвкушением наслаждения (и впервые в жизни делая это
собственными руками) он натянул наволочку на подушку, расстелил простыню
(матрас несколько свешивался со скамьи из-за узости её), разделся, лёг,
накрыл глаза рукавом кителя -- ничто больше не мешало! -- и уже начал
отходить в сон, именно в тот сладкий сон, который назвали объятиями Морфея.
разбудили? Мне так трудно было уснуть!
лежать открыто.
сверх одеяла. Это был дьявольский расчёт! Естественная укоренившаяся
незамечаемая человеком привычка состоит в том, чтобы спрятать руки во сне,
прижать их к телу.
наконец, сон стал брать верх. Сладко-ядовитая муть уже заливала сознание.
приближаясь, хлопали соседние двери. Какое-то слово произносилось всякий
раз. Вот -- рядом. Вот открылась и дверь Иннокентия:
дальше.
постель и сразу одеревянел.
грохотом отпахнул дверь и повторил:
назад казавшегося таким симпатичным.
лицу косенького надзирателя.
рискнул снять рубаху и обмыться холодной водой до пояса. Он вольно плескал
на цементный пол просторной холодной уборной, дверь была заперта, и
косенький не беспокоил его.
заранее, что в шесть часов будет подъём?
сна. В коридоре он попробовал заговорить о завтраке, но надзиратель оборвал.
В боксе он ответил:
десяток отдельных кусков ниток и несколько пуговиц разного размера и
материала -- костяные, пластмассовые, деревянные.
крепить нитку на конце, как вести стежки, как кончать пришивание пуговицы.
Не пользуясь тысячелетним опытом человечества, Иннокентий сам изобрёл, как
надо шить. Он много раз укололся, от чего нежные оконечности его пальцев
стали болеть. Он долго пришивал подкладку мундира, вправлял выпотрошенную
вату пальто. Иные пуговицы он пришил не на тех местах, так что полы его
мундира взморщились.
совершенно успокоил Иннокентия. Внутренние движения его упорядочились,
улеглись, не было больше ни страха, ни угнетённости. Ясно представилось, что
даже это гнездо легендарных ужасов -- тюрьма Большая Лубянка -- не страшна,
что и здесь люди живут (как хотелось бы с ними встретиться!). В человеке, не