на колени. Сова исчезла, превращаясь в мерзкую грязь ("фи-и-и, фи-и-и", -
посвистывала она), и туда же упал медиум, задохнувшись в липкой массе.
медиума, который теперь вопил так, будто у него вырывали внутренности, и
пытался подобрать то, что произвел, махая руками, словно крыльями.
задушить его. Он стал похож на жевательную резинку, от которой последний из
братьев Фокс пытался отклеиться, но усилия были напрасны. Наконец Тео тоже
рухнул на колени, закашлялся, постепенно смешиваясь с ужасной, пожирающей
его массой, затем покатился по полу, дергаясь так, словно его охватило
пламя. То, что только что было Келли, покрыло его сначала словно саваном,
чтобы через минуту умереть, разжижаясь, и оставить его на полу,
опустошенного, уменьшенного до половины самого себя - детская мумия,
набальзамированная Салоном. В этот же миг четверо танцовщиков разом
остановились, замахали высоко поднятыми руками, в несколько секунд
захлебнулись тем, что стекало с них потоком, и свалились, тявкая, как щенки,
и прикрывая головы руками.
из нагрудного кармана пиджака. Он дважды вздохнул и положил в рот белую
пастилку. Затем призвал всех к тишине.
женщина. Возьмем же себя в руки и вернемся к моему плану. Дайте мне один
час, и после этого я приведу пленника.
печали, делавшей ее почти похожей на человека. Но Пьер, который наслаждался
сценой битвы, скрестивши руки и усевшись на троне, видимо, решил, что настал
момент действовать.
humain! Заключенного ко мне!
наблюдавшего за дракой, и подтолкнули его к Пьеру. Тот с легкостью жонглера
вскочил на ноги, поднял трон, поставил его на стол и передвинул всю
конструкцию на самую середину хора. Потом он поймал на лету Маятник, с
усилием задержал шар и остановил его. Все произошло в одну секунду - и как
будто выполняя мизансцену (а может быть, во время драки они действительно
договорились о ролях?), гиганты взобрались на подиум, подняли в воздух
Бельбо, поставили на трон, и один из гигантов обернул вокруг его шеи,
двоекратно, железный трос, служивший Маятником, в то время как другой принял
в ладони шар и осторожно положил его на край стола.
великолепием в багряной сутане, и гнусливо затянул:
Alfa et Omega cui sunt in spiritu Azoth, Saddal, Adonal. Jotchavah.
Eloim!
Gibor, veni Adramelech! Vade retro Lilith!
руки, его незачем было удерживать. Если бы он сделал хотя бы один только
шаг, он обрушился бы со своей неверной подставки и петля затянулась бы на
его горле.
Его больше всего интересовал Маятник.
краски.
сам себя отрегулирует. И в любом случае, чтоб побудить некую Силу
действовать, нет ничего полезнее хорошего человеческого жертвоприношения.
не сказал - успокоился, но оглянулся направо, налево, впервые окинул
взглядом весь цирк с неподдельным любопытством. Думаю, что именно в эту
минуту, следя за словесной дуэлью противников, видя перед собой поверженные
тельца гномов, по их сторонам - дервишей, которые все еще дергались в
конвульсиях, видя расхристанных Великих Местодержателей, еще не отошедших
после перепалки, он снова вступил во владение основным своим характерным
качеством, а именно чувством юмора.
решение не дать себя перепугать. Может быть, он интутивно испытал чувство
превосходства, наблюдая с высоты, из режиссерской ложи, за дикой свалкой
гран-гиньольных паяцев, в то время как публика в дальних рядах, потеряв
интерес к прискучившей картине, обменивалась щипками и пинками, как его
товарищи по оркестру, недоделанные Аннибале Канталамесса и Пио Бо?
находилась в объятиях гигантов, сотрясаемая дрожью. Она, кажется, снова
пришла в себя. Она плакала.
просто такова была его естественная реакция перед угрозами этой шайки:
высоко поднятой головой, с открытой на груди рубахой, со связанными за
спиной руками, гордо, как человек, которому неведомо чувство страха.
нарушением священного ритма шара, все еще уповающий на открытие секрета,
чувствуя себя близким к цели поиска всей жизни, если даже не множества
жизней, твердо намеренный снова прибрать к рукам бразды правления своими
сотоварищами, Алье снова заговорил, обращаясь к Якопо:
мягко говоря, затруднительной. Кончайте ломать комедию.
деликатности не желая показывать, что слышит разговор, адресованный не ему и
долетевший до его слуха по случайности.
осмотрительность. Вам неприятно было бы обнародовать тайну настолько
интимную, настолько, если можно так выразиться, щекотливую, в присутствии
плебеев, которые минуту назад являли собой столь оскорбительное зрелище. Ну
что же, ваш секрет вы можете поверить одному только мне, на ухо. Сейчас я
вам помогу сойти и уверен, что в ответ вы шепнете мне на ухо одно слово,
одно только слово.
трансформацию в жреца, оракула, вершителя власти. Он заговорил так, как
будто бы и на нем было египетское одеяние, какие были у его приятелей. Я
чувствовал, до чего это ненатурально, он как будто бы пародировал тех самых,
которых до сих пор не снисходил удостоить даже самого презрительного
состарадания. Но в то же время оказалось, что он прекрасно владеет
лексиконом, потребным для этой еще не репетировавшейся роли. По какому-то
своему расчету - ибо подобное поведение не оправдывалось ни инстинктом, ни
здравым смыслом - он втягивал Бельбо в постановку дурацкой мелодрамы. Он
лицедействовал, лицедействовал неплохо, потому что Бельбо, кажется, не
почувствовал подначки и принимал за чистую монету речь своего собеседника,
как будто бы и не ждал от него ничего другого.
оставаться непричастным нашей великой игре. Храня молчание, ты теряешь
надежду. Заговорив, причастишься победе. Ибо истинно, истинно говорю тебе,
нынешней ночью ты, и я, и все, кто здесь с нами, пребываем в сефире Год, в
сефире великолепия, величия и славы. Год управляет всеми магиями
церемониалов и ритуалов. Год - это миг, в который приоткрывается вечность.
Посняков Андрей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Лондон Джек
Никитин Юрий
Каменистый Артем