вечер, когда она сжалилась надо мной? Она не оттолкнула меня, как другие,
она была ко мне так добра, так помогла мне... Это были вы, сэр?
она, и страшен был ее взгляд, который она бросила на воду. - Я очутилась бы
на дне в первую же зимнюю ночь, если бы в том была и моя вина!
виноваты, мы этому верим, мы это прекрасно знаем.
благодаря ей! - воскликнула девушка с горьким сожалением. - Как она была ко
мне добра! Как ласково она со мной говорила и как она была права! Подумать
только, я ведь знаю, кто я такая, - так разве могла бы я захотеть, чтобы и
она стала такой же! Я потеряла все на свете, жизнь мне не дорога. А тяжелей
всего для меня, что мы расстались с ней навсегда!
лодки, а другой закрыл лицо.
нашего города о том, что случилось... - плача, говорила Марта. - Горше всего
мне было думать, что люди вспомнят, что я была с ней когда-то знакома, и
скажут, будто я ее совратила. Видит бог, я готова умереть, лишь бы вернуть
ей доброе имя!
терзалась от горя и угрызений совести.
она. - Я согласилась бы жить, я состарилась бы на этих проклятых улицах, я
бродила бы по ним в темноте, и все бы шарахались от меня, а я бы видела, как
загорается день над этими мрачными домами, и вспоминала, как то же самое
солнышко заглядывало, бывало, в мою комнату... Да, чтобы ее спасти, я готова
была бы пойти даже на это!
словно собиралась раскрошить. И снова скорчилась, сжалась в комок - ее руки
судорожно напрягались, она сплетала пальцы перед лицом, как бы заслоняясь от
света, и голова ее поникала словно под тяжестью невыносимых воспоминаний.
мне дальше жить - такой, как я? Я - проклятая, я позорю всех, к кому бы ни
подошла! - Вдруг она повернулась к моему спутнику. - Растопчите. Убейте
меня! Когда она была еще вашей гордостью, вы считали, что я ее опозорю, если
на улице коснусь ее рукой! Вы не поверите ни единому звуку, что бы я ни
сказала. Да разве могли бы вы поверить! Вы сгорели бы от стыда, даже вот
теперь, если бы мы с нею обменялись хоть словом. Я не жалуюсь. Я не говорю,
что она такая же, как я, - я знаю, какое между нами расстояние! Я только
хочу сказать, что хоть я и преступная и презренная, но благодарна ей от всей
души и люблю ее. О!
как это сделали все остальные! Убейте меня за то, что я такая, за то, что я
когда-то знала ее, но не думайте так обо мне!
она умолкла, тихонько ее поднял.
Кому-кому, но не мне судить тебя, моя девочка! Коли ты так думаешь, значит
ты совсем не знаешь, как я за это время изменился... - Он помолчал, потом
продолжал: - Так-то... Ты не понимаешь, почему этот джентльмен и я хотим с
тобой поговорить. Ты не знаешь, зачем нам это нужно. Ну, так слушай.
как будто боялась посмотреть ему в глаза, но ее бурная скорбь утихла и
словно стала немой.
шел сильный снег, - продолжал мистер Пегготи, - ты знаешь, что я пошел
искать - и где только я не искал! - мою дорогую племянницу. Да, мою дорогую
племянницу, - повторил он твердо. - Потому что, Марта, она мне еще дороже
теперь, чем раньше...
без отца, без матери и не было у тебя никого, кто заменил бы их тебе, как
это бывает у нас, у рыбаков. Кто знает, будь у тебя какой-нибудь близкий
человек, ты привязалась бы к нему и для него стала бы заместо дочери,
точь-в-точь как для меня моя племянница.
плечи.
увидеть, - продолжал он, - но знаю я также, что она готова убежать на край
света, только бы не видеть меня... Потому что, хоть она и уверена в том, что
я ее люблю... да... уверена, уверена, - повторил он, непоколебимо убежденный
в истинности своих слов, - но ей стыдно, и этот стыд нас разделяет.
подтверждение того, что он обдумал все это до мельчайших подробностей.
когда она, бедняжка, одна-одинешенька, направится в Лондон. Мы верим, -
мистер Дэви, я и все мы, - что ты так же не повинна в той беде, которая с
ней стряслась, как младенец в утробе матери. Ты говорила, что она была
кроткой, ласковой, доброй к тебе. Я это знал, да благословит ее господь! Я
знал, она всегда и ко всем людям так относилась. Ты благодарна ей и любишь
ее. Так помоги же нам ее найти, и господь тебя вознаградит!
если у меня будет, где приютить ее? А потом, не говоря ей ни слова, пойти к
вам и привести вас к ней? - спросила она торопливо.
делу. Никогда она не откажется от него, никогда не отречется, ничто не
отвратит ее от этого дела, пока остается хоть какая-то надежда. А если она
не соблюдет верность ему и станет колебаться на пути к цели, которая теперь
убережет ее от греха, да падет еще больший позор на ее голову и да будет
она, если только это возможно, еще более несчастна, чем теперь, в этот вечер
на берегу реки! И да лишится она навсегда помощи людей и бога!
застыла в глубоком раздумье, не отрывая глаз от темной воды.
рассказал ей все. Она слушала с великим вниманием, лицо ее поминутно
менялось, но выражало все ту же решимость. На глаза навертывались слезы, но
она тотчас же овладевала собой. Казалось, будто душа ее переродилась и она
обрела глубокое спокойствие.
необходимости. Я вырвал из записной книжки листок и при тусклом свете
уличного фонаря написал на нем наши адреса, а она спрятала листок у себя на
груди. Я спросил, где она живет. Она помолчала, ответила, что не живет
подолгу на одном месте. И, пожалуй, лучше нам ничего не знать.
голову, и я вытащил кошелек, но мне не удалось уговорить ее взять деньги; не
удалось также добиться у нее обещания, что она возьмет деньги в другой раз.
Я убеждал ее, что мистера Пегготи никак нельзя назвать бедняком и мы никоим
образом не можем согласиться, чтобы она тратила на поиски свои собственные
деньги. Но она оставалась непреклонной. Даже мистер Пегготи не смог ее
убедить. Она горячо благодарила его, но была непоколебима.
она. - Умирай я с голоду, я и тогда не смогла бы их взять. Дать мне деньги -
это значит лишить меня вашего доверия, отнять у меня цель, которую вы мне
поставили, отобрать то единственное, что спасает меня от реки.
Страшного суда, отбросьте эту ужасную мысль! - сказал я. - Каждый из нас,
если только захочет, может творить добрые дела.
ответила:
существо. Боюсь так думать - это слишком дерзко. Если я принесу хоть
какое-то добро, у меня появится надежда - ведь до сих пор я приносила только
зло. В первый раз за долгие годы моей жалкой жизни мне оказывают доверие и
дают мне возможность попытаться что-то сделать... Больше я ничего не знаю, и
больше мне нечего сказать...
Потом она протянула дрожащую руку, коснулась руки мистера Пегготи, словно
черпая у него целительную силу, и побрела по пустынной дороге. Она была
больна, может быть болела уже долго. Присмотревшись к ней ближе, я заметил,
что вид у нее истощенный и измученный, и по запавшим глазам можно было
заключить о длительной ее нужде.
же направлении, - и вышли на освещенные, людные улицы. Я так верил ее
обещанию, что спросил мистера Пегготи, не покажется ли Марте, будто мы не
доверяем ей, если и дальше пойдем за нею следом. Он был того же мнения и так
же, как я, верил в нее. Предоставив ей идти своей дорогой, мы повернули к
Хайгету. Он прошел со мной добрую часть пути, а когда мы расстались,
возлагая надежды на успех нашей попытки, я заметил, что он задумчив и
охвачен новым для него чувством сострадания, причину которого было нетрудно
объяснить.