возникнуть в тех местах, где на новые земли приходят одновременно десятки
тысяч рабочих, - и ни слова о том, кто всю жизнь сражался против эпидемий.
Рассказывают о том, как поставлена медико-санитарная служба на других
гидроузлах, - и ни слова о том, кто лучше всех в Советском Союзе мог бы
поставить эту медико-санитарную службу. Спорят о том, как наилучшим образом
предупредить малярию и дизентерию, - и не слышат того, чей голос был бы
самым веским в затянувшемся споре.
одного из немногих уцелевших домов довоенного Сталинграда. "Неужели напрасен
наш труд, наши жертвы, наш подвиг?" - вот о чем спрашивала теперь эта
надпись.
действующих, думающих, живущих. Он - никто, человек без имени. Но я слышу
его голос в шуме молодых листьев на будущей Аллее Героев. В стуке молотка
плотника. В шуршании лопатки, которой проводит по кирпичу штукатур. В смехе
детей, играющих в Пионерском саду.
Эпилог.
ВЕСТИ НИОТКУДА
Дмитрич не однажды рассказывал мне о вас. Мне 60 лет, я по профессии
слесарь-инструментальщик и недавно вернулся с Печоры, где мы с Андреем
Дмитриевичем встретились и провели около трех лет. Считаю своим долгом
написать вам о нем, поскольку он вам, возможно, не сообщает того, что я
намереваюсь вам сообщить. Вам, безусловно, известно, что он работает врачом
в больнице, но вы, наверно, не знаете, как много несчастных, находящихся в
безвыходном положении людей обязано ему своей жизнью. Как врач - это одна
сторона. Но он изобрел такой способ разводить дрожжи в огромных количествах,
о котором на Печоре до сей поры не имели даже представления. Между тем в
местных условиях - это все, потому что его дрожжи спасли и продолжают
спасать буквально сотни людей, тяжело страдающих от цинги и пеллагры. Я
лично находился в настолько безнадежном положении, что окружающие уже
махнули на меня рукой, но Андрей Дмитрич поил меня из собственных рук и
выходил, как ребенка.
хотя иногда мучается головными болями, впрочем привязавшимися к нему, по его
словам, еще на воле. Одет он аккуратно, чисто, рваного ничего нет. Валенки я
ему самолично подшил, а на минувших праздниках нам выдали теплое
обмундирование, то есть бушлат, рукавицы, шапку и ватные брюки. Андрей
Дмитрич не пал духом, спокоен, много читает, то есть насколько это возможно,
и если в чем и нуждается, так разве только в махорке, которой у нас была
постоянная недостача.
с мужем вскоре станете вспоминать об этой печальной жизни врозь, как о
прошлом. Не горюйте и не отчаивайтесь. Желаю вам здоровья и скорого
оправдания Андрея Дмитрича, а следовательно, счастья. Остаюсь всецело ваш
ЭПИЛОГ. 1956
вернулся Андрей. Он написал мне, что дело пересматривается, я ждала его
каждый день, а когда он наконец приехал, вышло так, что мы его не хотели
пускать и ему, как он потом говорил, пришлось брать приступом собственную
квартиру.
суете и предаваясь благочестивым размышлениям. Толстая, простоволосая, в
каком-то страшном капоте, она вышла в переднюю и застыла, выкатив глаза и
расставив руки и ноги. Звонок повторился. Это была, очевидно, молочница,
которая иногда приносила молоко очень рано.
вцепилась в меня и не пустила. Теперь вскочили все: отец, Митя - он ночевал
у нас, - и в маленькой передней сразу стало тесно. Митя, босой, сонный, в
пижаме, вышел с бешеным лицом, точно решив наконец рассчитаться за все, что
произошло в этом доме.
жизни услышал это имя.
знаю, что это он. Почему странно?
Все стояли взволнованные, растрепанные, полуодетые и прислушивались. Опять
шаги, на этот раз торопливые, легкие. Кто-то не шел, а летел вверх по
лестнице, прыгая через ступеньку. Звонок, стук в дверь, голос - на этот раз
можно было не сомневаться, что именно Андрей стоит за дверью и требует,
чтобы его впустили.
которому, по-видимому, было поручено помочь Андрею добраться до дому, тоже
удивленно остановился на пороге с чемоданом в руках.
потом покатилось куда-то и на мгновенье стало страшно, что сейчас я умру...
Сейчас, когда он держит меня в своих объятиях и, не отпуская меня, с
изумленным сияющим взглядом протягивает руку Мите и видит показавшегося на
пороге сына - дрожащего, в ночной рубашке, с вдруг вспыхнувшим, потрясенным
лицом...
явление природы заставило его терпеливо, на том берегу реки, дожидаться
возможности переехать на этот, где его ждала семья, жизнь, работа. С
поразившей меня сумрачной силой он постарался отстранить все, что мешало ему
остаться самим собою. Но все-таки что-то мешало. Он был оскорблен
болезненно, остро, и хотя никто не услышал от него ни жалобы, ни упрека, я
знала, что он оскорблен и что ему мешает жить это чувство. Ни я, ни Рубакин,
который часто подолгу разговаривал с ним, не сумели возвратить ему подлинную
душевную бодрость.
читал ли он лекции в Ростовском медицинском институте или боролся с чумой на
Ближнем Востоке. Но до сих пор он распоряжался этой мыслью, а теперь она
стала властвовать над его умом и душой.
всегда выигрывают щедрые и проигрывают скупые, потому что в науке ничего
нельзя совершить, расплатившись меньшим, чем труд целой жизни. Скажу только,
что эта история началась в тот день, когда над идеей вирусного происхождения
рака от души смеялись - я это видела и слышала - полторы тысячи научных
работников, приехавших в 1927 году на съезд в Ленинграде. Потом она
притаилась в стороне от поля сражения. И, быть может, один только Митя
продолжал думать о ней, ошибаясь чаще, чем многие, в науке и в жизни. Так
было до его возвращения с Ближнего Востока, когда он привез новую,
действительно необычайную догадку и когда доказательства - сперва
приблизительные, а потом все более точные - стали сбегаться к нему со всех
сторон. Теперь нужно было только одно - собрать сторонников, с которыми Митя
собрался в далекий, не обещавший легкой жизни, путь. И с энергией, которую
даже от него ожидать было трудно, он набросился на брата, доказывая, что
именно Андрей должен бросить все начатые работы и отдать ему, Дмитрию, свой
опыт. Понимал ли он, что это было необходимо не только ему, но и Андрею?
Вероятно, да, потому что это были уже не споры, сопровождавшие братьев всю
жизнь, а бешеные схватки, в которых Митя доказывал, что нашу медицинскую
науку следует перестроить уже потому, что при данном состоянии она не
помогает, а мешает подтвердить опытами его теорию. Эти схватки кончились
победой старшего брата, и наступила та полоса, когда впервые в жизни они
почувствовали, что очень нужны друг другу. Они всегда любили друг друга, но
теперь к этому чувству присоединилось что-то новое, и это новое сразу
осветило всю глубину привычных, почти не замечавшихся отношений.
каждому из гостей. Звонок у парадной двери - это поздравительные телеграммы,
за которыми бегает Петя, впервые встречающий Новый год вместе со старшими,
за общим столом. Телеграммы совсем как настоящие, на бланках с наклеенными
полосками бумаги. Исполнены заранее приготовленные номера и среди них -
шарады в костюмах, доставляющие наибольшее удовольствие тому же Пете,
который следит за исполнителями горящими глазами. Обеденный стол задвинут в
угол - нужно освободить место для танцев, и нетанцующие уже стоят в
коридорах, а танцующие, среди которых, как всегда, отличается Митя,
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий