полагать, и стихи в ней добрые. - Потемкин сдал книгу в Академию наук. -
Переводом не утружу, но вы, ученые, хоть скажите мне, о чем речь в сти-
хах этих?
берегу Невы, в чаще старого бурелома, где рычали медведицы, он возвел
Островки - фееричный, загадочный замок. Но и здесь, вдали от столицы,
Потемкину досаждали наезжие; от них скрывался он в Осиновой Роще, в
скромной дачке на восемь комнатенок. Для него хватало! Но иногда Екате-
рина, желая общения с Потемкиным, являлась сюда со всем штатом, и тогда
в комнатках было не повернуться, камергеры ночевали даже в каретах, а
сам хозяин, тихо матерясь, уходил спать на сеновал. Санечку он забирал с
собою, и девка даже гордилась такой честью перед иными фрейлинами... В
одну из ночей, выглянув из-под локтя дядюшки, она шепнула ему в испуге:
скорбная женская фигура. Это была Екатерина: она безмолвно вглядывалась
в потемки, пахнущие скошенными травами, потом надрывно вздохнула и уда-
лилась тихо, как бесплотная тень. Санька Энгельгардтова перевела дух:
рина хвасталась его знанием. Потемкин придвинул к ней бокал, прося импе-
ратрицу именовать его части.
Шлиссельбургом, на утлой лодочке с трудом до него добрался. Сенату он
обещал, что цену посуды для простонародья снизит до сорока процентов -
себе в убыток, - но жалованье мастерам оставит прежнее. Фонари да ста-
канчики, паникадила да рюмочки - без этого тоже не проживешь. Ничего не
умел делать вполовину! Гигантомания обуяла его во всем, за что бы Потем-
кин ни брался, и теперь в мыслях лелеял заводище, из цехов которого рас-
ходятся по ярмаркам хрупкие, но красивые чудеса. Екатерине он сообщил:
Буду мастеров в Петербурге селить...
Обводный канал). Рубану повелел:
лают бокалы с мухами на стекле. Да чтобы мухи живыми казались! В величи-
ну обязательно натуральную. Кто-либо из мужиков захочет пальцем муху
согнать, ан не тут-то было - не улетает, подлая. Вот и будет людям смеш-
но...
Царского Села на теплое столичное житье.
нов в Летнем саду еще выбрасывали красивые струи, осыпая водяной пылью
деревья, подстриженные в форме шаров, трапеций и конусов. Ничто не пред-
вещало беды. Только (как потом вспоминали) кошки начали беспокоиться,
таская своих котят на чердаки, а сторожевые псы громко выли, силясь сор-
ваться с привязи. В городских хлевах мычали коровы...
дик. Екатерина писала: "В десять часов вечера ураган с шумом выбил окно
в моей комнате; с этой минуты дождем посыпались всевозможные предметы -
черепица, кровельная жесть, стекла, вода, град, снег... Я проснулась от
грохота, позвонила, и мне объявили, и то вода у дверей". Из своих комнат
к ней поспешил Потемкин, зычно крича:
с постов не уйдут...
терина слышала его визгливый голос:
преступления злодеев-царедворцев...
яли выездные лакеи. Волны с шумом разбивались о стены Зимнего дворца, с
жалобным звоном вылетали из окон брюссельские стекла, стоившие немалых
денег. На глазах Екатерины с Васильевского острова летел - через Неву! -
забор, распадаясь на части. Немецкий корабль из Любека, нагруженный яб-
локами, вдруг поехал вдоль набережной и завернул за угол дворца, где с
треском и разрушился. Ветер толкал через обвалы набережной тяжеленные
барки с зерном и капустой, они сокрушали береговые строения; деревья,
отрываясь от земли, взлетали к небесам, обчищенные ветром так, что ни
единого листочка не оставалось на ветках. С надрывным ревом плыли коро-
вы, уносимые вдаль, и - тонули. Из Невы вырывало водяные смерчи, закру-
чивая воду в штопор. Екатерина сказала Потемкину, что желает пройти в
Эрмитаж; там она увидела ужасающий хаос, все украшения с каминов были
сброшены, под каблуками туфель хрустели осколки стекла и фарфора...
нелся поредевший лесок. Нева могуче несла на себе все то, что люди копи-
ли и создавали: избы с окраин, собачьи будки, кровати и курятники, столы
и комоды, а кладбища, раскрыв могилы, отправляли в море гробы с покойни-
ками, и утопающие цеплялись за гробы... В полдень река, словно опомнясь,
разом вобрала всю воду в свое русло и потекла, как обычно.
тантов, а в самом городе было еще 2000 колодников, чтб с ними - он еще
не знает. Екатерина сказала:
бится, чтобы восстановить все?..
изуродованные деревья, все фонтаны были истреблены, а центральный (там,
где ныне пруд) занесло илом и грязью. На Петергофской дороге только на
даче Яковлевых с корнем вырвало 2000 мачтовых деревьев, сохраняемых еще
от петровских времен. Екатерина сказала, что яхту Кингстонши берется от-
ремонтировать за счет казны.
это в предместьях и окрестностях, особенно в Калинкиной деревне: опроки-
нутые дома, трупы мужчин, детей и женщин, всюду мертвый скот со вздутыми
животами; там царит всеобщее отчаяние". На одиннадцать верст в округе
столицы долго еще находили утонувших людей и животных. Невская набереж-
ная была разворочена. Корабли стояли прямо на мостовых, теснились перед
дворцами, воткнув бушприты и мачты в зияющие окна... Светлейший указал
Чичерину, чтобы полиция начинала подсчитывать убытки и количество погиб-
ших.
зиму, и теперь обыватели ходили по дворам, с руганью и кулачным боем
требуя, чтобы вернули "их" дрова, приплывшие в чужие ворота. Из одной
только Академии художеств буря унесла 1600 кубических сажен дров, при-
мерно столько же потеряли и полки гвардии. А впереди зима! Как выжить?..
[30]
спада воды руками ловили щук и язей в подвалах барских хором, хвастались
один перед другим:
повезло: из-под своей кровати он выудил гигантского осетра.
Академия вкупе с инженерами-гидротехниками сделали неправильные выводы.
Козла отпущения искали не в стихии, а в слабости полиции, доказывая: ес-
ли бы Екатерининский канал не был заставлен баржами, наводнения не слу-
чилось бы. Екатерина призвала к себе Чичерина, зачитала сентенцию:
море..." - Отбросив бумагу, императрица в пояс, нижайше, поклонилась Чи-
черину: - Ну, удружил ты мне, Никола Иваныч! Не по твоей ли милости ты-
сячи людей и скота погибло, а люди с ног сбились, свои поленья разыски-
вая...
Николая Ивановича тут же, во дворце, случился "удар" (который ныне при-
нято называть инсультом). Беднягу вынесли из дворца замертво...
шенную голубеньким бисером, и канарейка, вздрогнув на жердочке, усладила
его слух прекрасной мелодией. МухамедНеджати-эфенди, побывавший в плену
и живший в Петербурге, сказал, что безверие русских не поддается описа-
нию: