бурлила, переливалась через комингсы и с ревом затопляла погреба.
хрипящим клекотом разбрасывая брызги. Все это создавало такой шум, точно
низвергался с огромнейшей высоты водопад. Прапорщик выбился из сил.
опомнившись и еле, выговаривая слова, Свербеев сказал:
откажу.
в этом месиве, сражаясь, крутилась "Светлана". Но все люди у нее находились
на своих местах, все честно исполняли свои обязанности. Часть команды была
занята тем, что переносила снаряженные шестидюймовые патроны с кормы к
носовым орудиям, давая им возможность продолжать стрельбу. Это делалось
открыто, под огнем противника. Иногда неприятельские снаряды, пролетая
близко над палубой, издавали такой гул, что некоторые матросы невольно
нагибались. Получалось впечатление, как будто они увертываются от удара,
словно в кулачном бою. Седоволосый командир Шеин, пренебрегая опасностью,
все время находился на мостике и, наблюдая за ними, сурово приказывал:
были разрушены коечные сетки, камбуз, шлюпки и баржа. Зияла большая дыра в
борту на уровне батарейной палубы, против великокняжеской каюты. Вся дорогая
отделка этого помещения была исковеркана осколками. Здесь возник пожар, но
его быстро потушили. Этажом ниже была уничтожена каюта старшего судового
механика. Пролом в борту оказался почти у самой ватерлинии, и в него, пока
его не заделали, захлестывала вода.
в погребе, никто больше не
артиллерийский бой.
крейсерскому отряду адмирала Энквиста. Но этот отряд развил такой быстрый
ход, что она, подбитая, с наполненными водой носовыми отделениями, не могла
за ним поспеть. Флагманский крейсер "Олег", уходя от нее, не дал ей никаких
указаний относительно своего курса. Вскоре она осталась одна среди моря, во
тьме. Выполняя последний приказ адмирала Небогатова, данный днем
Владивосток.
и старший офицер Зуров. Ему доложили, что два человека не успели выскочить
из погребов и остались там заживо погребенными. Но в это время было не до
жалости. Наверху шла стрельба, а здесь люди бились за плавучесть судна и за
жизнь всего экипажа. Была боязнь, что водонепроницаемые переборки не
выдержат натиска воды. К ним начали приспосабливать упоры из деревянных
брусьев. В этом деле больше других проявили себя два плотника - Василий
Никулин и Адо Лепп. С исключительной энергией они пилили или рубили дерево,
подкладывали под брусья куски досок, покрываясь таким обилием пота, словно
только что выскочили из горячей бани. Вся эта работа происходила при тусклом
свете фонарей. Дело в том, что все четыре динамомашины были сосредоточены в
одном месте - в носовой части судна. При постройке их нарочно расположили
подальше от великокняжеских помещений, чтобы шумом динамомашин не беспокоить
августейшего пассажира. Это была дикая услужливость судостроителей. И
случилось то, что можно было предвидеть заранее: все четыре динамомашины,
залитые водой, сразу вышли из строя. Весь корабль погрузился во мрак. Люди,
в особенности те, которые находились в нижних отделениях, пережили жуткие
минуты, прежде чем были зажжены фонари или свечи.
внутренний враг, просачивалась сквозь щели перекошенных дверей и там, где по
бортам проходили трубы. Из жилой палубы ее выкачивали ручными помпами и
черпали ведрами. А за железной переборкой, в носовой части судна, были
залиты водою бомбовые погреба - два шестидюймовых, один 47-миллиметровый,
один с пироксилином. И "Светлана", еще раньше перегруженная на тысячу тонн,
приняла на себя новую тяжесть - около четырехсот тонн воды.
пушка не могла больше стрелять. Крейсер потерял до пяти узлов хода.
"Урал".
беспокойство не покидало их: в жилой палубе продолжала разливаться вода.
ее было опасно - начались минные атаки. Это дело отложили до утра. А пока
пришлось ограничиться креплением переборок и кое-какими другими неполными
мерами защиты от прорыва больших масс воды. Ее
брандспойтами, вычерпывали ведрами, но она снова прибывала. А ничто не может
так сильно тревожить и раздражать моряков, как всплески воды внутри корабля.
высокой и сутуловатой фигурой, виднелся человек в кителе. В его руке как
будто вспыхивал светлячок, на мгновение освещая одутловатое лицо с широким
носом и круглую пепельную бороду. При таких вспышках коротко поблескивали
его озаренные глаза. Это курил, бодрствуя, командир Шеин. Над ним больше не
было никакого начальства. Он даже совсем не знал, где находятся его
адмиралы. Беспроволочный телеграф не работал, и связь с русскими кораблями у
него была окончательно прервана. Он был предоставлен самому себе и, как
старый, опытный моряк, вполне понимал всю ответственность перед страной за
свой корабль и людей.
морском просторе. Но чаще то в одной, то в другой стороне, сквозь ночную
темь протягивались длинные голубые лучи прожекторов. Шеин старался их
обходить. Потом, спустя некоторое время, он опять ложился на прежний курс.
острые углы и параллели, на трубы, извергавшие густые и черные, как деготь,
клубы дыма. Много лет проплавал он на судах, и это ночное зрелище ему было
давно хорошо знакомо. Но сейчас, успокоенный тем, что крейсер невидим для
патрулирующих судов противника, он засмотрелся на три дымящиеся трубы, как
будто видел это первый раз в жизни. Даже человек, лишенный воображения, мог
принять их то за три массивных колонны, подпирающих темное небо, то за три
гигантских шланга, выбрасывающих скрученные фонтаны черной жидкости. Вдруг
случилось то, чего никто не хотел на "Светлане". Из передней трубы вырвалось
пламя, как из доменной печи. Перед глазами командира предстали озаренные
мачты, шлюпки, палуба с пушками и дежурившими комендорами, часовой под
кормовым флагом. Потом огненный дождь искр развеялся в воздухе. Это не
входило в расчеты командира, старавшегося замаскироваться темнотой. Он
рванулся от поручней и, смотря в упор на хорошо сложенного сухого человека
среднего роста, с черными волосами, начал упрекать его тонким, срывающимся
на высоких нотах голосом:
подобного фейерверка. А у вас что получается на вахте? Немедленно прекратить
эту неуместную иллюминацию.
тотчас бросился к переговорной трубе.
типичного толстяка. Приблизившись к командиру, он остановился, широкий и
круглый, точно копна сена. Он страдал от одышки. Его большая голова с
открытым ртом, шумно вдыхавшим воздух, сливалась с шеей, как будто вросла в
широкие плечи. Командир удивился, с какой расторопностью подходил к нему
тучный полковник Петров. На корабле всем были известны вялость манер и
флегматичность
инженер-механика. В тропиках, изнывая от жары, он беспрерывно пил воду и
пластом лежал у машинных люков под рукавом парусиновой вентиляции, весь в
прыщах, а вестовой Васильев не успевал стирать с него полотенцем обильный
пот. Сейчас в нем замечалась разительная перемена. Даже голос звучат, как у
молодого человека:
вам доложить, что в кормовых отсеках воды нет, а в жилой палубе течи стало
меньше. Машины работают исправно. Делаем сто пять оборотов.
ретивостью, неожиданной для толстяка. Но тут же нотки досады послышались в
голосе командира, когда он заговорил о другом:
ваша, кочегарка искрами из труб с головой выдает нас японцам. Еще раз прошу
вас, пожалуйста, накажите кочегарам строго-настрого, чтобы они не очень
увлекались, шуруя в топках. Лучше не прибавлять больше ходу.
Павлович, докладывал: его сверх нормы, но он очень мелкий, почти пыль.
фуражке Шеин сразу узнал своего помощника - старшего офицера Зурова.
капли воды, а тот плаксиво заговорил:
расстроился. Из одной трубы вырвалось пламя и посыпались такие искры, что
нас могли бы из Токио заметить. Где это вас так окатило?
замечательно. Даже и наш священник, отец Федор, от начала до конца выстоял
на брандспойте. Ну теперь, слава богу, жилую палубу осушили. А с рассветом и