лугами, чтобы маэстро смилостивился над юношей. Однако Порпора долго не
мог забыть обмана и, говорят, находил удовольствие в том, что заставлял
Иосифа оплачивать уроки унизительной лакейской службой, в данном случае
совершенно ненужной, раз к его услугам были посольские лакеи. Гайдн не
унывал и кротостью, терпением и преданностью в конце концов обезоружил
своего сурового учителя; всегда прилежный и внимательный на уроках, Ио-
сиф получил от него все, что хотел и мог воспринять, к тому же и Консуэ-
ло постоянно подбадривала и наставляла юношу.
ким шли его предшественники композиторы; будущий отец симфонии поверял
Консуэло свои мечты об инструментальной партитуре огромных масштабов.
Эти масштабы, кажущиеся нам теперь такими естественными, несложными и
скромными, сто лет тому назад могли почитаться утопией безумца или же
началом новой эры, возвещенной гением. Иосиф еще сомневался в себе и не
без ужаса делился потихоньку с Консуэло своими честолюбивыми замыслами.
Сначала они немного пугали и Консуэло. До сих пор инструментовка играла
второстепенную роль и, отделенная от человеческого голоса, отличалась
простотою приемов. Однако в юном товарище певицы было столько спо-
койствия, столько неизменной мягкости, в его убеждениях чувствовалась
такая подлинная скромность и такое безусловно добросовестное стремление
к истине, что Консуэло не могла считать его самонадеянным, верила в его
мудрость и решила поддерживать в его начинаниях.
двумя своими друзьями исполнял ее под окнами "любителей", желая заинте-
ресовать их своими произведениями. Начал он с Порпоры, старый маэстро,
не зная ни имени автора, ни исполнителей, подошел к окну, с удовольстви-
ем слушал и бурно аплодировал. На этот раз посланник, посвященный в тай-
ну и также слушавший серенаду, оказался осторожнее и не выдал молодого
композитора. Порпора не желал, чтобы ученики, бравшие у него уроки пе-
ния, отвлекались чемлибо иным.
колепного контральтиста Уберто, носившего имя Порпорино и состоявшего на
службе у Фридриха Великого. Этот знаменитый артист не был, как другие
ученики профессора, чрезмерно ослеплен собственным успехом и не забыл,
чем обязан своему учителю. Порпорино никогда не стремился изменить то,
что приобрел, - манеру петь звучно и свободно, без фиоритур, придержива-
ясь разумных традиций маэстро, - и это неизменно обеспечивало ему успех.
Особенно хорошо удавались ему адажио. Порпора питал к своему бывшему
ученику слабость, которую ему с трудом удавалось скрывать перед фанати-
ческими поклонниками Фаринелли и Кафариэлло. Маэстро соглашался, что ис-
кусство, блеск и гибкость голоса этих великих виртуозов изумительны и
сразу возбуждают большой восторг у слушателей, падких на все необыкно-
венное. Но под сурдинку он говорил, что его Порпорино ни за что не ста-
нет потворствовать дурным вкусам и хотя поет всегда одним и тем же спо-
собом, но голос его не может надоесть. И, по-видимому, в Пруссии пение
Порпорино действительно вызывало непреходящий восторг, ибо он блистал
там в течение всей своей музыкальной карьеры и умер в преклонных годах,
прожив в этой стране более сорока лет.
большим успехом в Берлине, и если бы учитель захотел приехать к нему,
его новые оперы будут приняты и поставлены на тамошней сцене, - он в
этом уверен. Он очень убеждал Порпору покинуть Вену, где артисты обрече-
ны на постоянные интриги разных партий; в то же время он просил "завер-
бовать" для прусского двора выдающуюся певицу, которая смогла бы вместе
с ним исполнять оперы маэстро. Порпорино с большой похвалой отзывался о
просвещенном вкусе своего короля и о почетном покровительстве, какое тот
оказывает музыкантам. "Если этот план Вам улыбается, - писал он в конце
письма, - скорее отвечайте мне и сообщите свои условия. Ручаюсь, что че-
рез три месяца я доставлю Вам службу, которая даст Вам наконец спокойное
существование. Что касается славы, дорогой учитель, то достаточно нам
будет спеть написанное Вами так, чтобы Вас оценили, и, надеюсь, слух об
этом дойдет до Дрездена".
лошадь: то был намек на успех Гассе и его певцов при саксонском дворе.
Мысль добиться такой же славы, как у его соперника на севере Германии,
улыбалась маэстро, к тому же в данную минуту он питал жгучую злобу к Ве-
не, венцам и их двору, - поэтому без всяких колебаний он ответил Порпо-
рино, уполномочивая его на хлопоты в Берлине. Он сообщил ему свои усло-
вия, стараясь быть как можно скромнее, дабы не потерпеть неудачи. О Пор-
порине маэстро отозвался в письме с самой большой похвалой и подчеркнул,
что она не только по имени, но и по образованию, и по таланту, и по
сердцу может считаться истинной сестрой Порпорино. Ангажемент ей он про-
сил устроить на наилучших условиях. Все было сделано без ведома Консуэ-
ло, - она узнала об этом уже после того, как маэстро отправил письмо.
привело в содрогание. Со времени приключения с дезертиром Консуэло
представляла себе этого столь прославленного монарха не иначе как в об-
разе людоеда и вампира. Порпора очень бранил ее: она проявила, по его
мнению, слишком мало радости, узнав о возможности нового ангажемента, а
так как Консуэло не могла рассказать об истории Карла и о подвигах гос-
подина Мейера, то, опустив голову, предоставила учителю журить ее.
годаря ему откладывалось ее возвращение на сцену, так как дело могло еще
провалиться, да и Порпорино требовалось по крайней мере три месяца на
устройство его. До тех пор она могла мечтать о любви графа Альберта и
разобраться в своих чувствах к нему, могла честно и искренне выполнить
взятое на себя обязательство - обдумать тщательно и без принуждения, хо-
чет ли она выходить за него замуж, или считает брак с ним невозможным.
нов, обождать ответа графа Христиана на свое первое письмо. Но ответа
все не было, и Консуэло начала думать, что старый Рудольштадт поставил
крест на этом неравном браке и постарался уговорить Альберта отказаться
от него, как вдруг Келлер передал ей украдкой короткое письмецо такого
содержания:
своем затруднительном положении. Вижу, что над Вами тяготеет иго, но я
счел бы преступным для себя избавить Вас от него; по-видимому, добрый
мой отец боится для меня последствий Вашего подчинения Порпоре. Но раз
Вы пишете моему отцу, с каким сожалением и ужасом относитесь к принужде-
нию принять то или иное решение, - я ничего теперь не боюсь: это доказы-
вает, что Вам не легко произнести приговор, который обрек бы меня на
вечное отчаяние. Да, Вы сдержите слово и попробуете полюбить меня! Не
все ли мне равно, где Вы и чем заняты, какое положение создает Вам в об-
ществе призрачная слава, не все ли равно, как долго и в силу каких пре-
пятствий я буду вдали от Вас, если в сердце моем живет надежда и Вы поз-
воляете мне надеяться! Несомненно, я очень страдаю, но я в состоянии еще
больше страдать, не падая духом, пока Вы не погасили во мне искры надеж-
ды.
пишите мне под влиянием страха или жалости - я не хочу ничем быть им
обязан. Взвесьте мою судьбу в своем сердце и мою душу в своей душе, а
когда настанет время и Вы будете уверены в себе, будь то в келье монахи-
ни или на подмостках театра, если Вы велите мне никогда не беспокоить
Вас или явиться к Вам... я, по Вашему желанию, буду у Ваших ног или за-
молчу навсегда.
Чувствую, что люблю тебя, да и невозможно было бы не любить! И без коле-
баний сознаюсь тебе в этом. Своим обещанием я вознагражу постоянство и
самоотверженность твоей любви.
пешно спрятала на груди и письмо Альберта и начатый ему ответ. В течение
всего дня она не смогла выбрать ни одной свободной минуты, ни одного ук-
ромного местечка. Казалось, угрюмый старик догадался об ее желании ос-
таться наедине и задался целью помешать ей. Когда наступила ночь, Консу-
эло немного успокоилась и поняла, что такое важное решение требовало бо-
лее продолжительной проверки своих чувств. Не следовало подавать Альбер-
ту надежды, которая могла и не осуществиться. Сотню раз перечла она
письмо молодого графа и увидала, что он равно боится как горестного от-
каза, так и поспешного обещания. Консуэло решила обдумать ответ в тече-
ние нескольких дней. Казалось, сам Альберт этого требовал.
размеренно. Чтобы не давать повода злобным наветам, Корнер с присущей
ему деликатностью никогда не появлялся в ее комнате и никогда не пригла-
шал ее, даже вместе с Порпорой, к себе. Встречался он с нею только у
Вильгельмины, где Консуэло охотно пела в интимном кругу и где посланник
мог говорить с нею, не компрометируя ее. Иосиф также был принят в салоне
Вильгельмины в качестве музыканта. Кафариэлло бывал там часто, граф Го-
диц иногда, а аббат Метастазио изредка. Все трое очень скорбели о неуда-
че Консуэло, но ни один не имел ни мужества, ни настойчивости отстоять
ее. Порпора возмущался и с трудом скрывал это. Консуэло старалась смяг-
чить его и убедить относиться снисходительно к людским недостаткам и
слабостям. Она побуждала его работать, и благодаря ей в душе маэстро
время от времени мерцали проблески надежды и энтузиазма. Девушка поддер-
живала в нем раздражение против светского общества, и он не стал возить
ее туда петь. Она радовалась, что о ней забыли великие мира сего, вызы-
вавшие в ней ужас и отвращение, серьезно занималась, предавалась сладким
мечтам и ухаживала за своим старым учителем, а ее дружба с Гайдном при-
обрела теперь спокойный, безмятежный характер. И если природа не создала
ее для жизни тихой и уравновешенной, говорила себе ежедневно Консуэло,
Свержин Владимир
Конан-Дойль Артур
Самойлова Елена
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Глуховский Дмитрий