Чтение 158–й страницы книги ~Восход Эндимиона~

извивающихся ручьев

выстроились ивы, ветви которых поют

древнюю погребальную песнь.

Я умолк. Дальше шло нечто совсем туманное. Мне никогда не нравились
эти ложно-лирические строфы, я предпочитал батальные сцены.

Читая, я держал старого поэта за плечо и теперь почувствовал, как
оно обмякло. Я открыл глаза, ожидая увидеть в кровати покойника.

Мартин Силен одарил меня ухмылкой сатира.

- Недурно, недурно, - просипел он. - Недурно для деревенщины. - Его
видеоочки обратились к андроиду и священнику. - Поняли, почему я выбрал
этого мальчика, чтобы он закончил за меня "Песни"? Писатель из него -
дерьмо дерьмом, зато память - как у слона.

Я уж собрался было спросить, что такое слон, и тут мой взгляд упал
на А.Беттика. И в это мгновение, после долгих лет знакомства с вежливым
андроидом, я впервые увидел его таким, каков он есть на самом деле. У
меня отвисла челюсть.

- Что случилось? - с тревогой в голосе спросил отец де Сойя.
Наверное, подумал, что со мной приключился инфаркт.

- Ты, - сказал я А.Беттику. - Ты - Наблюдатель.

- Да, - кивнул андроид.

- Ты один из них... от них... от львов, медведей и тигров.

Священник посмотрел на А.Беттика, потом на ухмыляющегося старика,
потом - снова на андроида.

- Никогда не понимал, почему мадемуазель Энея выбрала эту метафору,
- очень спокойно проговорил А.Беттик. - Я никогда не видел настоящих
львов, медведей или тигров, но у меня сложилось впечатление, что их
объединяет определенная свирепость, совершенно чуждая... э-э... иной
расе, к которой я принадлежу.

- Ты принял образ андроида много веков назад! - Я не сводил с него
глаз. Понимание, внезапное и болезненное, как удар по голове, продолжало
углубляться. - Ты присутствовал при всех ключевых событиях... расцвет
Гегемонии, открытие Гробниц Времени на Гиперионе, Падение
пуль-порталов... Боже милостивый! Ты участвовал в последнем
паломничестве к Шрайку!

А.Беттик слегка склонил свою лысую голову.

- Если прибыл наблюдать, месье Эндимион, следует находиться там,
где есть что наблюдать.

Я склонился к постели Мартина Силена. Я готов был вытрясти из него
ответ, даже если он уже умер.

- Ты знал об этом, старик?

- Нет. До тех пор, пока он не ушел с тобой, Рауль, - сказал поэт. -
Но когда я прочел через Бездну твою повесть и догадался...

Я отступил от старика.

- О Боже, какой же я был дурак! Ничего не видел! Ничего не понимал!
Какой дурак!

- Нет, - покачал головой отец де Сойя. - Вы просто были влюблены.

Я решительно шагнул к А.Беттику. Не ответь он мне сразу и без
утайки, клянусь, я бы задушил его!

- Ты отец, - сказал я. - Ты лгал, будто не знаешь, где Энея
пропадала почти два года. Ты отец ребенка... очередного мессии.

- Нет, - спокойно ответил андроид. Наблюдатель. Однорукий
Наблюдатель, друг, десятки раз вместе с нами рисковавший жизнью. - Нет,
я не муж Энеи. И не отец.

- Пожалуйста, - прошептал я, - не лги мне.

У меня тряслись руки. Я знал, что он не мог солгать. Он никогда не
лгал.

А.Беттик посмотрел мне в глаза.

- Я не отец, - повторил он. - Отца сейчас нет. Очередного мессии не
было. И ребенка нет.

"Умер. Оба умерли... ее ребенок, ее муж - кем бы или чем бы он ни
был... сама Энея. Моя дорогая девочка. Моя единственная. Ничего не
осталось. Только прах".

Даже когда я принял решение отыскать ребенка, чтобы потом молить
отца-Наблюдателя позволить мне стать его другом и телохранителем, как я
был другом и телохранителем Энеи, даже когда я возродил в себе надежду -
а не будь надежды, мне бы никогда не сбежать из ящика Шредингера, - даже
тогда в самой глубине сознания я знал: во вселенной нет ребенка моей
возлюбленной... Я бы непременно расслышал в Бездне музыку его души,
словно фугу Баха... ребенка нет. Все, что осталось, - ее пепел.

Я обернулся к отцу де Сойе. Да, теперь я уже готов был прикоснуться
к цилиндру с прахом Энеи и, почувствовав холод стали, признать: та, кого
я любил, ушла навсегда. Я один найду место, где надо развеять ее прах.
Дойду, если понадобится, до Аризоны... Или туда, где был Ганнибал... где
был наш первый поцелуй. Возможно, именно там она была счастливее всего.

- Где контейнер? - с трудом проговорил я.

- Я не взял его, - ответил священник.

- Где он? - Я не злился, просто я очень устал. - Я схожу за ним в
башню.

Отец Федерико де Сойя сделал глубокий вдох и покачал головой.

- Я оставил его на корабле, Рауль. Не забыл, а специально оставил.

Я недоуменно уставился на священника. А потом заметил, что и он, и
А.Беттик, и даже старый поэт - все повернули головы к обрыву над рекой.

Бывает так: на солнце набежит тень, а потом вдруг упадет на землю,
пробившись сквозь тучи, удивительно яркий луч, и на мгновение все
озарится и заиграет волшебными красками. Вот так озарились вдруг для
меня две фигуры, несколько долгих секунд хранившие неподвижность. А
потом та, что поменьше, стремительно зашагала к нам и, не выдержав,
сорвалась на бег.

Конечно, рослого субъекта нетрудно было узнать даже с такого
расстояния - солнечные блики играли на хромированной броне, красные
глаза горели угольями, сверкали шипы, клинки и пальцы-кинжалы. Но я не
стал долго разглядывать неподвижного Шрайка. Шрайк сделал свое дело. Он
перенесся сквозь время с такой же легкостью, как я теперь переношусь
сквозь пространство. Он доставил ее сюда.

Последние тридцать метров Энея мчалась во весь дух. С тех пор как я
видел ее в последний раз, она словно помолодела на три года, стряхнула с
себя бремя горестей и забот; золотые, выгоревшие на солнце волосы были
небрежно стянуты на затылке. Нет, вдруг понял я, она не помолодела,
просто она сейчас почти на три года моложе - ей только-только
исполнилось двадцать; для нее с момента нашего расставания в Ганнибале
прошло лишь четыре года.

Она расцеловала А.Беттика, обняла отца де Сойю, склонилась к
старому поэту, а потом обернулась ко мне.

А я словно прирос к месту.

И тогда она подошла ко мне и поднялась на цыпочки. Она всегда
поднималась на цыпочки, когда хотела поцеловать меня в щеку.

Но только сейчас она поцеловала меня в губы.

- Прости, Рауль, - прошептала она. - Мне очень жаль, что тебе
пришлось пережить такое. И всем остальным.

И она еще просит у меня прощения! Она, прекрасно знавшая о подвале
в замке Святого Ангела, о клонах Немез, что будут кружить вокруг ее
обнаженного тела, о вздымающемся стеной пламени... Энея провела рукой по
моей щеке.

- Рауль, милый. Это я. Я здесь. Еще целый год, одиннадцать месяцев,
двадцать три дня и шесть часов я буду с тобой. И никогда больше не
упомяну об оставшемся у нас времени. У нас впереди вечность. Мы всегда
будем вместе. И наш ребенок тоже будет с тобой.

Наш ребенок. Нет, не мессия, рожденный по необходимости. Не от
брака с Наблюдателем. Наш ребенок. Наш человеческий ребенок, способный
ошибаться, способный упасть, расквасить себе нос и расплакаться.

- Рауль! - позвала Энея.

- Привет, детка, - выдохнул я и подхватил ее на руки.

Мартин Силен умер на следующий день, под вечер, через несколько
часов после того, как мы с Энеей обвенчались. Венчал нас, конечно, отец
де Сойя. А перед закатом он отслужил мессу за упокой души старого поэта.

Мы похоронили Силена на высоком, поросшем травой берегу реки,
оттуда открывался чудесный вид на прерию и далекие леса. Рядом с тем
местом, где стоял когда-то дом его матери. Мы вырыли глубокую могилу -
поблизости рыскали звери, ночью был слышен вой волков, а потом принесли
туда тяжелые камни и сложили надгробие. Энея высекла на плите даты
рождения и смерти поэта - он прожил без малого тысячу лет, - его имя, а
внизу добавила просто "НАШ ПОЭТ".

Шрайк неподвижно стоял на поросшем травой холме. Он стоял так и в
полдень, во время венчания, и потом, когда умер старый поэт, и на закате
во время панихиды, и когда мы хоронили Мартина Силена - хоронили
буквально в двадцати метрах от этого существа, высившегося над обрывом,
словно утыканный шипами, закованный в серебристые латы часовой. Но когда
мы уходили, Шрайк медленно приблизился к могиле и замер, склонив голову
над свежим холмиком. Последние отсветы догорающей зари рдели на его
блестящих доспехах и отражались в рубиновых глазах. Больше он не
шелохнулся.

Отец де Сойя и Кет Ростин уговаривали нас остаться на ночь в башне,
но у нас с Энеей имелись другие планы. Мы позаимствовали на корабле
Консула кое-какое экспедиционное снаряжение, надувной плотик, охотничье
ружье и массу сублимированных продуктов - на случай неудачной охоты - и
погрузили все в два тяжеленных рюкзака.