пластырь...
палубы донеслись звуки гармоники, и тут же человеческие голоса подхватили их
и закачались, как на волнах.
матрос корабли снастил...
переборами гармоники. Выходило так, как будто "Светлана" не пережила ни
дневного боя, ни водяной тревоги. Это было настолько неожиданно, что даже
командир и старший офицер на несколько секунд застыли на месте. Как люди они
отдались во власть первого непосредственного впечатления, вспоминая, быть
может, в эту минуту красавицу Неву на далекой родине. Но как офицеры они не
могли допустить этой вольности на войне и позволить развлекаться пением,
хоть звуки и трогали их замученные души.
направившись к трапу.
песни. Она оборвалась сразу, как по команде; замолкла и гармоника. Дальше,
полным контрастом к заглохшей мелодии, надсаживался раздражительный и
отрывистый голос Зурова:
Забыли, где вы находитесь? Это вам не Елагинские острова, а фронт.
откачали, от опасности избавились и идем во Владивосток - ближе к родине.
Я вас отучу нарушать дисциплину на войне!
начал правой рукой чертить карандашом по накрахмаленной манжете. Она ему
заменяла блокнот и была вся исписана фамилиями "грешников" - провинившихся
матросов. Из хористов первым в список попал запевала, машинист Медков,
вторым - гармонист Шпеков. А дальше шли комендор Фомов, матросы Чуйко,
Фадеев и маляр Беседин. Зуров оглядывал вытянувшихся исполнителей песни и
ворчал:
чертовы перечницы.
карандашом и вышел из батарейной палубы.
корабль, приближавшийся к "Светлане". В темноте его плохо было видно. Еще
одно мгновение - и последовал бы залп, но тот успел показать световым
семафором свои позывные. Это был контрминоносец "Быстрый". Он пристал к
"Светлане" и не расставался с ней до утра.
повреждений. Не было на нем убыли и в личном составе. Наоборот, команда его
увеличилась на десять человек, подобранных с погибшего броненосца "Ослябя".
Все механизмы миноносца работали исправно.
мостике виднелись четыре фигуры. Трое из них стояли неподвижно: рулевой не
отрывал глаз от компаса, а сигнальщик и вахтенный начальник напряженно
вглядывались в сизую муть горизонта. Четвертый находился в движении.
ступней, как бы меряя шагами расстояние между поручнями, расхаживал среднего
роста человек с небольшой темно-русой бородкой и свисающими, как у моржа,
усами. Одет он был в матросскую фланелевую рубаху с нашивками старшего
строевого унтер-офицера, на груди его болталась, сверкая никелем, боцманская
дудка. Вид его был неряшлив, но он, не стесняясь присутствием офицера,
держался непринужденно. Это особенно было заметно по тому, как высоко он
поднимал откинутый в сторону согнутый локоть руки, когда поправлял пенсне в
золотой оправе.
занавес. Видимость увеличивалась. Хромой человек, взглянув вдаль, слева по
носу, вдруг остановился, чем-то заинтересованный. Указывая рукой и ни к кому
не обращаясь, он сухо спросил:
вахтенный начальник мичман Погожев, высокий и тонкий блондин.
боцманской дудкой и снова зашагал по мостику. Проходя мимо компаса, он
похлопал рулевого по плечу и бросил ему отрывисто:
неприятельских корабля, появившиеся справа позади траверза. И тут же было
замечено, что "Светлана" повернула влево. "Быстрый" последовал ее примеру.
Погожеву:
переспрашивал в трубу мичман.
приказал сигнальщику:
только не сейчас, а позднее, когда отойдут от неприятеля. Это окончательно
вывело из терпения хромого человека. Он раскричался, оглядывая входивших на
мостик артиллерийского и минного офицеров и, как бы жалуясь им, сказал:
яхты? - Он кивнул в сторону "Светланы". - Возмутительно! А если нам придется
сражаться? Что мы будем делать без топлива?
золотые часы, поднес их к глазам и приказал:
десять минут недоспят.
выкрики боцманмата Ивана Устинова. Люди на корабле забегали, разнося свои
подвесные койки по местам. Скоро голоса, шум и топот ног прекратились, и все
стихло. Команде дали чай.
отхлебывая горячий чай из кружки, трюмный машинист Бараненко. А сидевший с
ним за одним столом в жилой палубе машинист Ефремов добавил, оглядываясь на
другие столы:
матросской фланельке. А главное - с дудкой не расстается и носит ее на шее,
как материнское благословение.
дудкой. И раньше в походе он вел себя так же, и это было любимой темой их
для постоянных споров на баке и в жилой палубе. Команду до крайности
интересовал этот удивительный человек, не похожий ни на одного моряка во
всей эскадре Рожественского. А был это не кто иной, как командир миноносца
лейтенант Отто Оттович Рихтер. Его часто можно было видеть в матросской
форме с неизменной боцманской дудкой. Конечно, как командир, он требовал
соблюдения дисциплины от матросов, но в личных отношениях искал с ними
тесного сближения, необычайно просто держал себя с командой, стараясь ничем
не отличаться от матросов. Вместе с ними он стирал свое белье. Были случаи,
что и на берегу Рихтер гулял в матросской форме, сопровождаемый своим
вестовым, и наравне с ним отдавал честь встречавшимся офицерам.
от вахты. Разговаривая со своими подчиненными, он умел каждого обласкать и
ободрить. При этом и в манере выражаться Рихтер старался ничем не отличаться
от них, широко пользуясь боцманским лексиконом. Это очень располагало к нему
матросов. Такое разительное опрощенство командира особенно изумляло команду
еще и потому, что им пришлось однажды видеть отца Рихтера, приезжавшего на
миноносец, - генерал-адъютанта, начальника царской квартиры. От своих
офицеров матросы знали и то, что их такой располагающий к себе и ничем не
напоминающий аристократа командир Отто Оттович в детские годы воспитывался и
играл вместе с Николаем Романовым, тогда еще наследником престола.
Они резко за глаза осуждали его за такое поведение, недостойное дворянского
звания и несовместимое с офицерским чином. Но жаловаться по инстанциям на
поведение Рихтера они не решались, зная, что в высших сферах ему, как сыну
царедворца, всегда будет оказана поддержка. Офицеры "Быстрого" хорошо
запомнили один характерный инцидент в. походе. На стоянке в Носси-Бэ
(Мадагаскар) Рихтер не подчинился старшему по чину и возрасту командиру
миноносца "Бедовый" капитану 2-го ранга Баранову. На всякого другого за
такой поступок и нарушение воинской дисциплины адмирал Рожественский со
свойственной ему свирепостью наложил бы примерное взыскание вплоть до
ареста. А по отношению к Рихтеру, вместо этого, Рожественский в приказе
своем N 142, датированном в Носси-Бэ 27 февраля 1905 года, ограничился
только резким осуждением его в следующих выражениях: "Я с сожалением
Трубников Александр
Земляной Андрей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс