окончание. И даже "что умерло" не окончание, хотя ему следовало бы быть
таковым. Даже "на западе" н е конец. Перед нами песня продлившихся света,
жизни. Вы почти видите палец, указывающий на источник и затем в широком
круговом движении последних двух строк возвращающийся к говорящему в "Still
lived" (еще жил) - цезура - "for one song more" (для еще о дной песни) -
конец строки - " In a thrush's breast" (В груди дрозда). Между "отблеском" и
"грудью" наш поэт покрывает громадное расстояние: в ширину континента, если
угодно. В конце концов, он описывает свет, который все еще на нем, в
противоположност ь мраку леса. В конце концов, грудь - источник любой песни,
и вы почти видите здесь не столько дрозда, сколько малиновку; во всяком
случае, птицу, поющую на закате: свет задержался на ее груди.
расходятся. "Far in the pillared dark / Thrush music went..." (Далеко во
тьме колонн / Звучала музыка дрозда). Ключевое слово здесь, конечно,
"колонн": оно наводит на мысль об интер ьере собора - во всяком случае,
церкви. Другими словами, наш дрозд влетает в лес, и вы слышите его музыку
оттуда, "Almost like a call to come in / To the dark and lament" (Почти как
призыв войти / Во тьму и горевать). Если угодно, вы можете заменить "la
ment" (горевать) на "repent" (каяться): результат будет практически тот же.
Здесь описывается один из вариантов, который наш старый певец мог бы выбрать
в этот вечер, но этого выбора он не сделал. Дрозд в конечном счете выбрал
"взмах крыла". Он устраивае тся для ночевки; он принимает свою судьбу, ибо
сожаление есть приятие. Здесь можно было бы погрузиться в лабиринт
богословских тонкостей - по природе своей Фрост был протестантом и т. д. Я
бы от этого воздержался, ибо позиция стоика в равной мере подход ит как
верующим, так и агностикам; при занятии поэзией она практически неизбежна. В
целом, отсылки (особенно религиозные) не стоит сужать до выводов.
маневр Фроста, отражающий его позитивный настрой: строчки, подобные этой, и
создали ему его репутацию. Если он действительно "искал звезды", почему он
не упомянул этого ра ньше? Почему он написал целое стихотворение о чем-то
другом? Но эта строчка здесь не только для того, чтобы обмануть нас. Она
здесь для того, чтобы обмануть - или, вернее, успокоить - себя самого.
Такова вся эта строфа. При условии, что мы не рассматри ваем эту строчку как
общее утверждение поэта относительно его присутствия в мире - в
романтическом ключе, то есть как строчку о его общей метафизической
склонности, которую, естественно, не может нарушить эта маленькая мука одной
ночи.
чистую монету, хотя нам не следует исключать и такой вариант. Человек
защищает себя от собственного прозрения, и это звучит твердо в
грамматическом, а также и силлабическом с мысле и менее идиоматично -
особенно во второй строчке: "Я не хотел бы входить", которую легко усечь до
"Я не войду". "Даже если бы меня позвали" звучит с угрожающей решимостью,
которая могла бы означать декларацию его агностицизма, если бы не ловко вве
рнутое "А меня и не звали" последней строчки. Это действительно ловкость
рук.
как скромное примечание или постскриптум к Дантовой Комедии, которая
кончается "звездами", - как его признание, что он обладает либо меньшей
верой, либо меньшим дарованием. П оэт здесь отказывается от приглашения
войти во мрак; более того, он подвергает сомнению сам призыв: "[Почти] как
призыв войти..." Не следует слишком озадачиваться родством Фроста и Данте,
но время от времени оно ощутимо, особенно в стихотворениях, связан ных с
темными ночами души, - как, например, в "Acquainted with the Night"
(Знакомый с ночью). В отличие от некоторых своих прославленных
современников, Фрост никогда не выставляет напоказ свою образованность -
главным образом потому, что она у него в к рови. Так что "Я не собирался,
даже если бы меня позвали" можно прочитать не только как его отказ сыграть
на своем тяжелом предчувствии, но также как свидетельство его
стилистического выбора в отказе от крупных форм. Как бы то ни было, ясно
одно: без Ком едии Данте это стихотворение не существовало бы.
извольте. Хотя я предлагаю, чтобы вы подольше задержались на заглавии.
Двадцать строчек стихотворения составляют, в сущности, перевод заглавия. И,
боюсь, в этом переводе "войди" о значает "умри".
"Домашних похоронах" перед нами Фрост-повествователь. Вообще-то "Домашние
похороны" не повествование; это эклога. Или, точнее, - пастораль, правда,
очень мрачная. Но, поскольку в
изложения в нем - диалог, а жанр определяется как раз способом изложения.
Изобретенная Феокритом в его идиллиях, усовершенствованная Вергилием в
стихотворениях, называемых эклогами
двумя или более персонажами на лоне природы с обычным обращением к
неувядаемой теме любви. Поскольку английское и французское слово "пастораль"
перегружено приятными коннотациями и пос кольку Фрост ближе к Вергилию, чем
к Феокриту, и не только хронологически, давайте, следуя Вергилию, назовем
это стихотворение эклогой. Здесь наличествует деревенское окружение, равно
как и два персонажа: фермер и его жена, которые могут сойти за пастуха
Такова же и тема: любовь через две тысячи лет.
Вергилия "Буколик" и "Георгик", а не Вергилия "Энеиды". Начать с того, что
молодой Фрост фермерствовал и при этом много писал. Поза джентльмена-фермера
была не вполне позой. Ф актически до конца своих дней он продолжал скупать
фермы. Ко времени своей смерти он владел, если не ошибаюсь, четырьмя фермами
в Вермонте и Нью-Хэмпшире. Он кое-что понимал в том, как кормиться от земли,
- во всяком случае не меньше Вергилия, который, по-видимому, был кошмарным
фермером, судя по агрономическим советам, рассыпанным в "Георгиках".
вергилиевская, иначе говоря, созерцательная. То есть если вы возьмете
четырех римских поэтов августовского периода: Проперция, Овидия, Вергилия и
Горация как типичных представителей ч етырех известных темпераментов
(холерическая напряженность Проперция, сангвинические совокупления Овидия,
флегматические размышления Вергилия, меланхолическая уравновешенность
Горация), то американская поэзия - и поэзия на английском языке вообще - пре
дставляется поэзией главным образом вергилиевского или горациевского типа.
(Вспомните громоздкие монологи позднего Уоллеса Стивенса или позднего,
американского Одена.) Однако сходство Фроста с Вергилием не столько в
темпераменте, сколько в технике. Помим о частого обращения к личине (или
маске) и возможности отстранения, которую вымышленный персонаж дает поэту,
Фрост и Вергилий имеют общую тенденцию скрывать реальный предмет диалога под
монотонным матовым блеском своих соответственно пентаметров и гекзам етров.
Поэта исключительной углубленности и беспокойства, Вергилия "Эклог" и
"Георгик", обычно принимают за певца любви и сельских радостей, так же как
автора "К северу от Бостона".
затемненный Водсвортом и Браунингом. Возможно, лучше сказать -
"профильтрованный", и драматический монолог Браунинга - вполне фильтр,
сводящий драматическую ситуацию к сплошной викт орианской амбивалентности и
неопределенности. Мрачные пасторали Фроста так же драматичны, не только в
смысле интенсивности взаимоотношений персонажей, но более всего в том
смысле, что они действительно театральны. Это род театра, в котором автор
играет в се роли, включая сценографа, режиссера, балетмейстера и т. д. Он же
гасит свет, а иногда представляет собой и публику.
свою очередь не что иное, как выжимка из греческой драмы. В "Домашних
похоронах" перед нами арена, превращенная в лестницу с перилами в духе
Хичкока. Начальная строчка сообщ ает вам столько же о положениях актеров,
сколько и об их ролях: охотника и его дичи. Или, как вы увидите позже, -
Пигмалиона и Галатеи, с той разницей, что в данном случае скульптор
превращает свою живую модель в камень. В конечном счете "Домашние похор оны"
- стихотворение о любви, и хотя бы на этом основании его можно считать
пасторалью.
драма. Представьте эти полторы строчки расположенными на странице
самостоятельно, в духе минималистов. Это чрезвычайно нагруженная сцена или,
лучше, - кадр. Перед вами замкнут ое пространство, дом и два индивидуума с
Прозоров Александр
Корнев Павел
Перумов Ник
Трубников Александр
Шилова Юлия
Жюль Верн