расступилось, и Марк оказался отрезанным от человека, который оставил у
него на зубах вкус своего кулака. Напрасно Марк бесился, стараясь его
догнать...
лопнет! Случай представился мгновенно, и воспользовался им Марк наипод-
лейшим образом. Ухватился за него без колебаний.
нял, что это провинциальная мещаночка: должно быть, выйдя из гостиницы,
она заблудилась, попала в водоворот, и ее втянуло. У нее было округлое,
наивное и растерянное лицо; она старалась выбраться на боковую улицу, но
поток играл ею. Девушка была беззащитна против грязных поползновений, ее
обезумевшие глаза звали на помощь. Марк бросился на нее, как ястреб. Но
пока он пробивался к ней, куропатка сумела, высвободиться; она удрала по
уходившей вверх темной и узкой боковой улице. Марк пустился за ней и"
схватил ее за бедра. Он почувствовал в своих когтях нежное трепещущее
тело, обхватил ее всеми своими четырьмя лапами и прижался животом к ее
спине. Девушка едва не упала, у нее подгибались колени; полумертвая от
ужаса, она боязливо втянула шею в плечи и опустила голову. При свете,
падавшем из чьих-то окон, Марк увидел белую хрупкую шейку и укусил ее.
Жертва застонала, закрыв лицо руками. Марк оторвал ее судорожно сведен-
ные пальцы от лица (один палец вылез из дырявой перчатки), повернул ее
голову к себе, поднял за подбородок и впился в рот. В эту секунду он
увидел глаза, молившие о пощаде; этот взгляд ударил ему в сердце, как
копье, но его жадный клюв уже прильнул к молодым девичьим губам и накла-
дывал на них свою печать. Марк почувствовал на языка кровь. И в тот же
миг в глаза ему вонзился ее взгляд.
нула наземь. Стоя на коленях, закрыв лицо руками, утратив способность
кричать, неподвижная, точно заколдованная, она сохраняла лишь столько
сил, сколько было нужно, чтобы не открывать глаз. Улица была пустынна.
Изогнутая линия домов заслоняла соседний бульвар. Там ревел людской по-
ток. Но, подобно тому, как вокруг пламенеющего сияния электрического
прожектора сгущается тьма, так сгущалась тишина вокруг этого ревущего
потока. Было совсем тихо там, где застыли собака и ее добыча, - двое де-
тей. Марк бросил растерянный взгляд на тело, простершееся у его ног, и
не подумав поднять его, убежал...
на каком-нибудь резком повороте, снова наталкивался на урчание опьянев-
шей Победы и удирал, как удирают крысы из канализационной трубы. Было
уже поздно, когда ему, наконец, удалось добраться до дому. Лестница была
погружена во мрак. В темном коридоре квартиры на шестом этаже из-под
двери в комнату матери пробивалась полоска света. Марк скользнул в пос-
тель, не зажигая лампы. Лежа голый на ледяных простынях, он, наконец,
вновь обрел среди ночной тишины свою поруганную душу. Она взяла его за
горло, она кричала: "Что ты сделал со мной?" Ведь он все еще думал
только о себе, а не о той, другой. Он лежал ничком на тюфяке, уткнувшись
лицом в подушку. И вдруг увидел себя на улице, в схватке со своей жерт-
вой: нежную шею, оскорбленное тело девушки, насилие... И наиболее опле-
ванный из них был он...
гордости дневных бесед с матерью, после рыцарских разглагольствований,
после бичевания лисиц и волков войны, которые раздирают мир на части,
пользуясь силой и хитростью и прикрываясь правом, он тоже воспользовался
правом сильного, чтобы урвать себе кусок, и к тому же самым подлым обра-
зом... Марк снова увидел мостовую и девушку на коленях; резким движением
сбросил он с себя одеяло: мысль о том, что он бежал, как вор, обжигала
его; он готов был броситься туда, где оставил ее. Зачем? Поднять ее?
Глупо!.. Он продолжал сидеть голый на краю матраца. За перегородкой мать
ворочалась на кровати. Марк задержал дыхание и снова лег... Он вспомнил
вкус пересохшего рта девушки... Он снова почувствовал эту губу... И сно-
ва на него накатила жестокость. "Все равно!.. Я на тебе оставил свою ме-
тину! И если мы встретимся, я тебя узнаю, а ты меня - нет. Она жива и
судит меня..." Эта мысль, жизнь с этой мыслью была ему невыносима. "Хоть
бы она умерла!.." Не переставая вращаться вокруг одного и того же, его
подвижной ум перескочил с него самого на мир, и в конце концов Марк по-
нял, почему человек, одним пальцем прикоснувшийся к преступлению, погру-
жает в него всю руку: чтобы не видеть ее... Потом - волна жалости...
"Пусть она живет, пусть она будет счастлива!.." Ему захотелось целовать
ссадины на ее округлых коленях. Но тут он оказался совсем близко от но-
вого приступа той самой животной страсти, которая заставила его схватить
эту девушку, и он готов был повторить жгучий круг своего бега... Так он
весь остаток ночи переходил от одного состояния к другому: жалость и
жестокость, ненависть к самому себе и к ней, угрызения, сожаления о том,
что он сделал, и о том, чего не сделал... Бег и бег - без остановки! А в
конце - поражение. Это была единственная ясная точка среди хаоса. По-
бит!.. Он не выдержал первого же испытания. Он не имеет никакой власти
над своими поступками и своими мыслями, первая большая волна - и его во-
ля расплылась, как медуза. Он не знает, что сделает из него жизнь через
год... И это позорное признание было пощечиной самому себе... Нет! Нет!
Уж лучше преступление! Он снова сел на кровати и начал колотить себя ку-
лаками в грудь.
за мной..." Порыв "любви: "Она меня понимает..." Раздражение, благодар-
ность, чаши весов колеблются... Ни то, ни другое! "Я одинок и одиноким
хочу оставаться..."
Аннета тоже думала:
го к другому. И мало-помалу мать и сын обрели равновесие. Когда в окнах
забрезжил рассвет, он застал их обоих готовыми вступить в новый день со
всеми его иллюзиями, ловушками и борьбой. Потерпев еще одно поражение,
мать и сын смотрели этому новому дню прямо в лицо и горели желанием на-
чать все сначала. Уж эти Ривьеры! Какое утро, омраченное поражением,
способно заставить их повернуть вспять?
ощущая свое тело, юноша обшарил взглядом бездну эпохи и бездну мира, в
который был брошен, свою крайнюю слабость и подстерегавшие его невзгоды
и падения. И он вздыхал:
в конце! Невзгоды и падения? Пускай! Но пройти - чего бы это ни стои-
ло!.. Пройти? О боже! Пройти!.. Он потянулся, заранее предвкушая вечный
покой. Больше не быть! Это возможно только после того, как ты был...
волосяной перчатки. И с окрепшим телом, стиснув зубы, молодой волчонок
снова вышел на охоту за жизнью.
все ловушки, расставленные природой, и на все, что придумало общество,
чтобы отравить молодость, приковывая ее к каторжным скамьям (лицей, ар-
мия), какое все-таки прекрасное смятение владеет человеком в двадцать
лет!
Они равнялись и четырнадцати у восьмидесяти. Их сколотили из плохо приг-
нанных частей и кусков разных возрастов - по мерке, которая была и слиш-
ком широкой и слишком тесной; швы лопались при первом движении; сквозь
дыры просвечивали голое тело и желания.
поросли. И сыновьям, которые потеряли отцов, люди вчерашнего дня каза-
лись чуждыми, почти ненавистными, презренными. Эти юноши не находили ни-
какой возможности столковаться даже между собой! Каждый представлял со-
бой своего рода игру в "головоломку"... Если бы хоть и жизнь была иг-
рой!.. Чтобы поверить в это самим, многие старались убедить других, буд-
то оно так и есть. Но они отлично знали, что уж если жизнь - игра, то
игра страшная, игра безумцев... Все было разрушено, и ветер, который бу-
шевал среди развалин, приносил зловоние бойни. Где строить новый мир? И
из какого камня, и на какой почве, и на каких основах? Они не знали ни-
чего, они ничего не видели среди дымящегося хаоса. Единственно, в чем не
было недостатка, это в рабочих руках. Но в двадцать лет трудно обречь
себя, свою быстро проходящую giovinezza [86], которой отовсюду грозят
опасности, на изнурительный труд землекопов, работающих без всякого ру-
ководства. Были ли они уверены, что новое землетрясение не сокрушит сте-
ны раньше, чем они успеют возвести их на зыбкой почве? Кто мог верить в
устойчивость мира, воздвигнутого на основе преступных и бессмысленных
договоров? Все шаталось, не было ничего прочного, жизнь не имела завт-
рашнего дня, завтра бездна могла разверзнуться: война, войны внешние и
внутренние... Верным был только сегодняшний день. Если не вцепиться в
него всеми десятью пальцами, двадцатью пальцами, руками и ногами - поги-
бель! Но как вцепиться в него, в этот сегодняшний день? Куда вонзить
ногти? Его нельзя ухватить, он лишен формы, он огромен, он расплывается
и ускользает. Только подойди к этой крутящей массе - и тебя швырнет, как
камень из пращи, либо втянет, и ты пойдешь ко дну.
нуло девятнадцать), ты приходишь в бешенство, не хочется ни быть вышвыр-
нутым, "ни пойти на дно, хватаешь сегодняшний день за глотку и врыва-
ешься в него... Обладать! А потом хоть подохнуть, как самцы насекомых!..