Чтение 159–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

муниципалитета, - а, на его взгляд, это был настоящий бунт, - можно будет
считать, что он пропал!

Ему, кстати сказать, был не внове этот революционный дух, который Мирабо
пытался победить в провинции и который король уже видел в Париже 14 июля, 5
- 6 октября и 18 апреля, в тот самый день, когда король, вознамерившись
испытать возможности своей свободы, решил отправиться в Сен-Клу и был
остановлен толпой.

- Господа! Это - насилие! - молвил король. - Однако я не настолько
беспомощен, как это может показаться. У меня есть здесь, за дверью, около
сорока верных людей, а вокруг Варенна - десять тысяч солдат; приказываю вам,
господин командующий, незамедлительно приготовить мою карету к отъезду. Вы
слышите? Я приказываю! Такова моя воля!

Королева подошла к королю и шепнула:

- Хорошо! Хорошо, государь! Лучше поставить на карту нашу жизнь, чем
забыть честь и достоинство.

- А что будет, если мы откажемся повиноваться вашему величеству? -
поинтересовался командующий Национальной гвардией.

- А будет те, что я употреблю силу, и вы понесете ответственность за
кровь, которую я не хотел проливать; в этом случае ее, по существу,
прольете, вы!

- Пусть будет так, государь! - кивнул командующий. - Попробуйте позвать
своих гусаров; тогда я брошу клич национальной гвардии.

И он пошел из комнаты прочь.

Король и королева в ужасе переглянулись; возможно, ни он, ни она не
решились бы на последнюю попытку, если бы, оттолкнув старуху, молившуюся
около кровати, жена прокурора Coca не подошла в эту минуту к королеве и не
сказала со свойственной простолюдинкам грубой прямотой:

- Эй, госпожа, так вы и впрямь королева, а? Ее величество обернулась на
этот окрик, почувствовав, что ее королевское достоинство ущемлено.

- Да! - отвечала королева. - Так я, во всяком случае, думала еще час
назад.

- Ну, раз вы - королева, - нимало не смущаясь, продолжала г-жа Сос, - я
вам предлагаю двадцать четыре мильона в обмен на ваше место. Местечко-то
теплое, кажись, вам ведь недурно платят... Чего ж вы его хотите бросить?

Королева простонала и поворотилась к королю:

- Ах, я на все, на все, на все готова, лишь бы не слышать подобных
оскорблений!

Подхватив спящего дофина на руки, она подбежала к окну и, распахнув его,
обернулась к королю.

- Давайте покажемся народу и посмотрим, весь ли он заражен. В этом случае
мы должны воззвать к солдатам и подбодрить их словом и жестом. Это самое
малое, что мы можем сейчас сделать для тех, кто готов за нас умереть!

Король машинально последовал за ней, и они вместе вышли на балкон.

Вся площадь, насколько хватало глаз, представляла собой бурлящую лаву.

Половина гусаров герцога де Шуазеля была спешена, другие были верхом на
лошадях; первых хитростью ссадили с коней и теперь они затерялись в толпе
обывателей, их захлестнуло общее воодушевление, они не противились тому, что
их коней уводят с площади: эти солдаты были потеряны для короля. Другие,
остававшиеся на лошадях, пока еще повиновались герцогу де Шуазелю державшему
перед ними по-немецки речь, а они показывали своему полковнику на бывших
товарищей, изменивших приказу.

В стороне от всех стоял Изидор де Шарни с охотничьим ножом в руках; он
был совершенно равнодушен к происходившему, поджидая одного человека, как
охотник в засаде подстерегает дичь.

Пятьсот человек сейчас же закричали: "Король! Король!" На балконе в это
время действительно показались король и королева; ее величество, как мы уже
сказали, держала на руках дофина.

Если бы Людовик XVI был одет должным образом, в королевский наряд или в
военную форму, если бы у него в руке были скипетр или шпага, если бы он
говорил громко и ясно, как следовало бы, по мнению народа, в те времена
говорить самому Господу или его посланцу, то тогда, может быть, ему удалось
бы произвести на толпу должное впечатление.

Однако в мертвенном свете истекающих сумерек, уродующем даже людей
красивых, король в лакейском сером сюртуке, в ненапудренном куцем паричке, о
котором мы уже говорили, бледный, обрюзгший, с трехдневной щетиной, отвисшей
нижней губой, ничего не выражавшими мутными глазами, не был похож ни на
тирана, ни на сторонника идеи братства; король, заикаясь, только и смог
выговорить: "Господа!" и "Дети мои!" Эх, совсем не то ожидали услышать с
этого балкона друзья короля, а тем более - недруги.

Тем не менее герцог де Шуазель крикнул: "Да здравствует король!" Изидор
де Шарни крикнул: "Да здравствует король!", и настолько высоко еще было
уважение к королевской власти, что, несмотря на описанный нами внешний вид
короля, не соответствовавший бытовавшему представлению о главе огромного
государства, несколько голосов из толпы все-таки поддержали: "Да здравствует
король!" Но сейчас же вслед за этими криками раздался голос командующего
Национальной гвардией, подхваченный мощным эхом: "Да здравствует нация!" В
эту минуту подобные слова были настоящим бунтом, и король с королевой
увидели с балкона, что командующего поддерживает часть гусаров.

Тогда Мария-Антуанетта взвыла от бешенства и, прижимая к груди дофина,
бедного мальчугана, не подозревавшего о значении происходящих событий,
свесилась с балкона и бросила толпе в лицо:

- Мерзавцы!

Те, кто услышал, пригрозили ей в ответ; вся площадь загудела и
взволновалась.

Герцог де Шуазель пришел в отчаяние и, в надежде умереть за монархов,
предпринял последнее отчаянное усилие.

- Гусары! - крикнул он. - Во имя чести спасите короля!

Однако в эту минуту на сцену явился новый персонаж в окружении двадцати
вооруженных человек.

Это был Друэ; он вышел из муниципалитета, чтобы помешать королю
продолжать путь.

- Ага! - вскричал он, наступая на герцога де Шуазеля. - Хотите похитить
короля? Вы его сможете забрать только мертвым, это говорю вам я!

Занеся саблю, герцог де Шуазель тоже шагнул навстречу Друэ.

Однако командующий Национальной гвардией был тут как тут.

- Еще один шаг, - предупредил он герцога де Шуазеля, - и я вас убью!

Заслышав эти слова, какой-то человек бросился вперед. Это был Изидор де
Шарни: именно Друэ он и подстерегал.

- Назад! Назад! - закричал он, тесня людей лошадью. - Этот человек - мой!

Взмахнув охотничьим ножом, он бросился на Друэ.

Но в то самое мгновение, когда он почти достал врага, раздались два
выстрела: пистолетный и ружейный.

Пуля, пущенная из пистолета, угодила Изидору в ключицу.

Ружейная пуля пробила ему грудь.

Оба выстрела грянули одновременно; он оказался буквально окутан дымом и
огнем.

Де Шарни протянул руки и прошептал:

- Бедняжка Катрин!

Выпустив охотничий нож, он упал навзничь на круп лошади, а оттуда
скатился наземь.

Королева истошно закричала и, едва не выронив дофина из рук, отскочила
назад, не заметив всадника, мчавшегося на полном ходу со стороны Дюна; он
скакал сквозь толпу по проходу, если можно так выразиться, проложенному
бедным Изидором.

Король вслед за королевой скрылся в комнате и задернул занавески.

Теперь не только отдельные голоса кричали: "Да здравствует нация!", не
только спешившиеся гусары поддерживали их; теперь ревела вся толпа, а вместе
с нею - те самые двадцать гусаров, бывшие единственной надеждой монархии!

Королева рухнула в кресло, закрыв лицо руками и думая о том, что только
что на ее глазах Изидор де Шарни погиб ради нее точно так же, как его брат
Жорж.

Вдруг в дверях послышался шум, заставивший ее поднять голову.

Мы не беремся передать, что произошло в одно мгновение в сердце женщины и
королевы.

Оливье де Шарни, бледный, перепачканный кровью брата, стоял на пороге.

Король впал в оцепенение.

Глава 32

ШАРНИ

В комнате было полным-полно национальных гвардейцев и посторонних,
которых привело сюда простое любопытство.

Вот почему королева сдержала порыв и не бросилась навстречу Шарни, чтобы
стереть своим платком кровь и шепнуть ему несколько утешительных слов,
рвавшихся из самой глубины ее сердца и потому способных проникнуть в душу
другого человека.

Вместо этого она лишь приподнялась в кресле, протянула к нему руки и
прошептала:

- Оливье!..

Он был мрачен, но спокоен; жестом он отпустил посторонних, прибавив
негромко, но твердо:

- Прошу прощения, господа! Мне необходимо переговорить с их величествами.

Национальные гвардейцы пытались возразить, что они здесь именно с тем,
чтобы помешать королю поддерживать связь с кем бы то ни было извне. Шарни
сжал побелевшие губы, нахмурился, расстегнул редингот, из-под которого
показалась пара пистолетов, и проговорил еще тише, чем в первый раз, но с
угрозой в голосе:

- Господа! Я уже имел честь вам сообщить, что мне нужно переговорить с
королем и королевой без свидетелей.