намерение, она села на кровать рядом с Милягой. Настало время для разговора,
в котором не будет ничего, кроме правды.
должно было случиться.
естественно.
кожу ее черепа. Она глубоко вздохнула.
настойчивыми пальцами.
научить друг друга. Может быть, даже снова полюбить друг друга. Как это
звучит?
Что только твоя помощь может сделать меня сильным. Что, боюсь, иногда я буду
вести себя странно, совершать ошибки, но я хочу, чтобы ты любила меня так
сильно, чтобы простить мне все это. Ты будешь любить меня так?
увидела то пламя, которое пылает во мне. и научилась не бояться его.
наклонился к ней и приблизил рот к ее уху. - Отныне мы будем устанавливать
законы, - прошептал он. - И мир будет нам повиноваться. Да? Не существует
никаких законов, кроме нас самих. Наших желаний. Наших чувств. Мы отдадим
себя этому пламени, и пожар распространится.
наконец рот. Она страстно ответила на его поцелуи, обхватила его за шею -
точно так же, как он ее, впилась пальцами в плоть, из которой росли его
волосы, и принялась мять ее, словно глину. Он взялся за воротник ее блузки
и, не снисходя до того, чтобы иметь дело с пуговицами, разорвал ее - но не в
припадке неистовой страсти, а методично, рывок за рывком, словно свершая
некий ритуал. Как только обнажились ее груди, он принялся целовать их. Ее
кожа была разгоряченной, но его язык был еще горячее. Он то рисовал на ней
спиралевидные, влажные от слюны узоры, то сжимал губами ее соски, пока они
не стали еще более твердыми, чем дразнивший их язык. Покончив б блузкой, его
руки принялись за юбку и с той же методичностью стали рвать ее в клочья. Она
упала на кровать, разметав в разные стороны лохмотья своей истерзанной
одежды. Он оглядел ее тело и прижал руку к ее святилищу, которое пока еще
было защищено от его прикосновения тонкой тканью нижнего белья.
Силуэт его головы вырисовывался на фоне белых парусов окна, и она не могла
прочесть выражение его лица. - Сколько? - спросил он, лаская ее круговым
движением ладони. Вопрос этот, произнесенный кем-нибудь другим, обидел или
даже привел бы ее в ярость. Но его любопытство нравилось ей.
второму ее отверстию. А здесь? - спросил он, сильнее прижимая палец.
доставило ей куда меньше удовольствия, но он настаивал. - Скажи мне, кто
здесь побывал?
заниматься, лучше делать в темноте. - Он задернул занавески, не закрывая
окон. - На тебе есть какие-нибудь драгоценности? - спросил он у нее.
сумраке его силуэт: он раздевался, не сводя с нее глаз. Он видел, как она
вынула серьги из дырочек в мочках, а потом сняла трусы. К тому времени,
когда на ней ничего не осталось, он также успел раздеться.
изножью кровати. - Ты мне нужна вся, до последнего кусочка. И мне нужно,
чтобы я был нужен тебе весь.
комнаты. Он говорил, что будет невидимым, и теперь слова его сбылись. Хотя
она и чувствовала, как он ласкает ее щиколотки, но, посмотрев в изножье
кровати, она ничего не увидела. Впрочем, это не мешало удовольствию от его
прикосновения разливаться по ее телу.
притронулся к голени и к бедру. - И это... - Рука его прикоснулась к паху, -
... вместе со всем остальным, но не более того. И это, и это. - Живот,
груди. - Она ощущала его прикосновения, и значит, он должен был быть совсем
рядом, но глаза ее по-прежнему видели только темноту. - И это сладкое горло,
и эту чудесную голову. - Теперь его пальцы скользнули вниз, вдоль по ее
рукам. И это, - скала он. - До самых кончиков пальцев. - Невидимые руки
вновь принялись ласкать ее ступни, но там, где они побывали - а ведь их
прикосновение помнила каждая клеточка ее тела, - в ней зарождался сладостный
трепет в предчувствии того момента, когда это прикосновение повторится. Она
снова приподняла голову над подушкой в надежде увидеть своего любовника.
украденного неведомо откуда света: две ярких точки в пространстве, которое,
не знай она, что они находятся в ее комнате, могло бы показаться ей
безмерным. Слов больше не было; было только его дыхание. Ей оставалось
только подстроиться под этот мерный, убаюкивающий, постепенно замедляющийся
ритм.
пятки до кончика большого пальца - провел языком по подошве ее ступни. Потом
снова послышалось его дыхание, успокоившее тот жаркий поток, который
разлился по ее телу, становившееся все медленнее и медленнее, до тех пор
пока ей не стало казаться, что к концу каждого вздоха организм ее находится
на грани гибели, и лишь новый вздох возвращает его к жизни. Она поняла, что
это и есть сущность каждого мгновения - когда тело, не уверенное в том, что
этот вдох не окажется последним, парит в течение крошечного промежутка
времени между небытием и продолжающейся жизнью. И в это мгновение - между
выдохом и новым вдохом - чудесное было так легко достижимо, потому что ни
плоть, ни разум не могли устанавливать там свои законы. Она почувствовала,
как рот его растягивается и поглощает пальцы ее ноги, а потом свершилось
невозможное, и вся ее ступня скользнула ему в горло.
найденной в кабинете у Эстабрука, в которой была серия изображений двух
любовников, сомкнувшихся в кольце взаимного пожирания, столь неистового, что
дело кончалось их полным исчезновением. Эта перспектива ее нисколько не
встревожила. То, чем они занимались, не принадлежало видимому миру, в
котором страх жиреет при мысли о том, как много можно выиграть и как много -
проиграть. А это был мир любви, в котором можно было только выигрывать.
жаркие глубины. Потом он обхватил ее бедра и стал насаживать себя на нее,
как на вертел, дюйм за дюймом. Возможно, он превратился в великана с
чудовищной утробой и с глоткой, огромной, как тоннель, а возможно, это она
стала Мягкой, как шелк, и он втягивал ее в себя подобно тому, как фокусник
заправляет искусственные цветы в свою волшебную палочку. Она подалась к нему
в темноте, чтобы ощупать чудо руками, но пальцы ее не могли разобраться в
том, что трепетало под ними. Была ли это ее плоть? Или его? Щиколотка? Или
щека? Невозможно было понять, да и в сущности пропало само стремление к
пониманию. Ей хотелось лишь одного - уподобиться тем любовникам, которых она
видела в книжке, и самой начать пожирать его.
чтобы оказаться напротив его ног. Теперь она могла различать контуры его
тела, окутанные ее собственной тенью. Его анатомия нисколько не изменилась.
Хотя он уже почти проглотил ее ноги, пропорции его тела оставались
неизменными. Он лежал рядом с ней, словно спящий. Она протянула к нему руку,
не ожидая ощутить его тело, но обнаружив, что может это сделать. Вот это его
бедро, это голень, это лодыжка, а это ступня. Когда она провела ладонью по
его плоти, едва уловимая волна изменения пробежала вслед за ее
прикосновением, и тело его словно бы размягчилось. Запах его пота возбуждал
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Суворов Виктор