и Тухачевского. Они поговорили о Жукове. Даренский рассказал о том, чего
хотел от него на допросе следователь.
минут движение танков. Но он не рассказал, как ошибся, определяя поведение
командиров бригад. Они заговорили о немцах, и Новиков сказал, что лето
сорок первого года, казалось, закалило, ожесточило его навек, а вот
погнали первых пленных, и он приказал получше кормить их, велел
обмороженных и раненых везти в тыл на машинах.
Неудобнова нет. Я бы с ним поговорил, уж я бы поговорил.
Новиков. - Вот и генерал Власов, тоже не калмык. А Басангов мой - хороший
солдат. А Неудобнов чекист, мне комиссар рассказывал про него. Он не
солдат. Мы, русские, победим, до Берлина дойду, я знаю, нас уж немец не
остановит.
советская. И я знаю - все зубы мне выбей, а моя любовь к России не
дрогнет. Я до последнего дыхания ее любить буду. Но в замы к этой бляди не
пойду, вы что, шутите, товарищи?
убитый, все жал на акселератор, и танк идет. Все вперед, вперед!
головы сейчас не выходит. А сколько ему лет - Неудобнову? Поехать к нему
на ваше новое положение, повидаться?
молча смотрел, проговорил:
так не любят, как я ее люблю.
корпуса.
сказал Даренский.
надо. Вот ты подполковник, а почему на "ты" мне говоришь? Разве так по
уставу полагается?
что Женя не видит его пьяным.
поехать на новое положение и выпороть шомполами Неудобнова. Они, конечно,
никуда не поехали, но выпили еще.
31
дочерей и одно от внучки Веры.
Владимировна знала, что в письмах нет веселых новостей. Ее многолетний
опыт говорил, что матерям не пишут, чтобы делиться радостью.
в Ленинск. И это приглашение подтверждало Александре Владимировне, что
дочерям и внучке тяжело живется.
неприятности. Несколько дней назад он вернулся в Ленинск из Куйбышева,
куда ездил по вызову наркомата. Вера писала, что эта поездка измучила отца
больше, чем работа на СталГРЭСе во время боев. Дело Степана Федоровича в
Куйбышеве так и не решили, велели ему вернуться и работать по
восстановлению станции, но предупредили, что неизвестно, оставят ли его в
системе Наркомата электростанций.
теперь уж немцы не стреляют. Центр города еще не освобожден. Люди,
побывавшие в городе, говорят, что от дома, в котором жила Александра
Владимировна, осталась одна лишь каменная коробка с провалившейся крышей.
А директорская квартира Спиридонова на СталГРЭСе уцелела, только
штукатурка обвалилась и стекла вылетели. В ней и поселятся Степан
Федорович и Вера с сыном.
том, что девчонка, внучка Вера, так по-взрослому, по-женски, даже по-бабьи
пишет о желудочных болезнях, почесухе, беспокойном сне, нарушенном обмене
веществ своего ребенка. Обо всем этом Вере надо было писать мужу, матери,
а она писала бабушке. Не было мужа, не было матери.
которой виделся в Куйбышеве Степан Федорович. О себе она не писала, точно
ее жизнь была неинтересна Александре Владимировне.
СталГРЭСе большая, места всем хватит. Умоляю тебя, приезжай". И в этом
неожиданном вопле было высказано то, чего Вера не написала в письме.
жизни, - Толи нет, а Вите и Наде я не нужна, проживут без меня".
Владимировна поняла, что у дочери всерьез разладились отношения с мужем.
Приглашая мать в Москву, Людмила писала: "У Вити все время неприятности, а
он ведь с тобой охотней, чем со мной, говорит о своих переживаниях".
жизнью. Такой у нас установился стиль в семье..."
намеков на какие-то большие неурядицы и беды. Она просила мать приехать в
Куйбышев и одновременно писала, что должна будет срочно поехать в Москву.
Женя писала матери о Лимонове, он произносит в честь Александры
Владимировны хвалебные речи. Она писала, что Александре Владимировне будет
приятно повидаться с ним, он умный, интересный человек, но в том же письме
было сказано, что Лимонов уехал в Самарканд. Совершенно непонятно было,
как бы встретилась с ним Александра Владимировна, приехав в Куйбышев.
девочка".
здоровье, тепло ли у нее в комнате.
не думали о том, нужны ли они Александре Владимировне.
почему дочери просили у нее помощи?
не знала о Сереже.
кружилась голова.
очень трудно было весь день ходить от аппарата к аппарату, брать
контрольные пробы.
печь, готовила обед.
Хуже было, когда к пустому прилавку не было очереди. Хуже было, когда она,
придя домой, не готовила обед, не топила печь, а ложилась голодной в
сырую, холодную постель.
Ленинграда, рассказывала ей, как она с двумя детьми прожила прошлую зиму в
деревне, в ста километрах от Уфы. Жила она в пустой избе раскулаченного, с
выбитыми стеклами, с разобранной крышей. На работу ходила за шесть
километров лесом и иногда на рассвете видела зеленые волчьи глаза между
деревьями. В деревне была нищета, колхозники работали неохотно, говорили,
что, сколько ни работай, все равно хлеб отберут, - на колхозе висели
недоимки по хлебосдаче. У соседки муж ушел на войну, она жила с шестью
голодными детьми, и на всех шестерых была одна пара рваных валенок.
Докторша рассказала Александре Владимировне, что она купила козу и ночью,
по глубокому снегу ходила в дальнее поле воровать гречиху, и откапывала
из-под снега неубранные, запревшие стожки. Она рассказывала, что ее дети,
наслушавшись грубых, злых деревенских разговоров, научились материться и
что учительница в казанской школе ей сказала: "В первый раз вижу, чтобы
первоклассники матерились, как пьяные, а еще ленинградцы".
жил Виктор Павлович. В большой, проходной комнате поселились квартирные
хозяева, ответственные съемщики, жившие до отъезда Штрумов в пристройке.