ты никогда меня не полюбишь. Не кажется ли тебе иногда, что было бы лучше,
если бы ты...
называть всегда, и спрятала лицо у меня на плече - локоны были такие густые,
что поистине нелегко было их раздвинуть и увидеть ее личико.
пытался развивать ум моей маленькой жены? Об этом ты хотела спросить? -
сказал я, смеясь сам над собой. - Да, конечно.
мальчик!
такой, какая она есть.
стольких лет? Ты не можешь быть еще лучше, чем ты есть! Никаких безрассудных
опытов! Вернемся к старому и будем счастливы.
будешь сердиться, когда что-нибудь будет чуточку не так?
Дора. - Не скажешь? Потому что это такие злые слова!
поцеловала меня, весело рассмеялась и умчалась к Джипу, чтобы надеть ему
новый ошейник.
поражение. Моя мудрость так и осталась при мне и успеха не имела. Я не мог
примирить ее с просьбой Доры называть ее "девочка-жена". Я решил делать все,
что в моих силах, чтобы исправить положение вещей, но только постепенно, не
спеша. Однако я предвидел, что из этого ничего не выйдет, а не то я снова
превращусь в паука и буду вечно сидеть в засаде.
которое я должен был хранить в своем сердце? Что было делать с ним?
углубилось, но оставалось таким же неясным, как и раньше, и преследовало
меня, словно печальный музыкальный мотив, звучавший где-то далеко в ночи.
Да, я горячо любил свою жену и был счастлив, но это было не то счастье, о
котором я когда-то мечтал - и мне всегда чего-то не хватало...
чувства, я снова тщательно их исследую и обнажаю их тайны. Я считаю, - да и
тогда считал, - мне не хватало того, о чем я грезил в юности; грезы эти
нельзя было воплотить; в этом я, как и все люди, с душевной болью убеждался.
Но насколько было бы для меня лучше, если бы моя жена мне помогала и
разделяла мои заботы, которыми мне не с кем было поделиться. А ведь это было
возможно, я знал.
сознавая ясно, насколько их трудно совместить; к одному, я чувствовал,
неизбежно приходит каждый, а другой связан был с обстоятельствами моей жизни
и мог быть иным. Когда я думал о воздушных замках моей юности, которые не
суждено было выстроить, я вспоминал о лучшей поре, оставленной мной позади,
у порога зрелости. И в памяти моей вставали счастливые дни, проведенные
вместе с Агнес в милом старом доме, - вставали, словно призраки усопших,
которые, быть может, восстанут из мертвых в ином мире, но здесь, на земле,
не воскреснут никогда, никогда.
или что случилось бы, если бы мы с Дорой никогда не встретились? Но моя
жизнь так неразрывно связана была с Дорой, что эта мысль казалась самой
праздной из всех моих фантазий и скоро исчезла из моего поля зрения, как
плавающая в воздухе паутинка.
пробуждались и снова засыпали в сокровенной глубине моей души. Я их не
сознавал, они, я уверен, не влияли на мои слова и поступки. Я один нес бремя
наших маленьких забот и всех моих начинаний, а на попечении Доры были мои
перья, и мы оба считали, что так оно и должно быть. Она была искренне ко мне
привязана и гордилась мной. И когда Агнес в письмах к Доре добавляла, что
старые друзья живо следят за моими успехами, гордятся мной и, читая мою
книгу, как бы слышат мой голос, - Дора, сверкая глазами, на которых блестели
слезы радости, прочитывала мне эти строки и называла меня умным, знаменитым
и дорогим мальчиком.
постоянно приходили в ту пору мне на память. Вряд ли я когда-нибудь забывал
их. Просыпаясь ночью, я их слышал; помнится, мне даже казалось, что во сне я
вижу их начертанными на стенах домов. Ибо я знал, что мое сердце было
неопытным, когда я впервые полюбил Дору, и, будь оно опытней, я не изведал
бы, после того как мы поженились, тех чувств, которые испытывал теперь.
Вспоминал я и эти слова. Я пытался добиться того, чтобы Дора приспособилась
ко мне, но потерпел неудачу. Оставалось приспособиться мне к ней, делить с
ней, что возможно, и быть счастливым, взвалить на свои плечи все, что я
должен был взвалить, и также оставаться счастливым. Это была та дисциплина,
которой я старался подчинить мое сердце, когда начал трезво размышлять.
Благодаря этому второй год моей жизни с ней был для меня более счастливым,
чем первый, и - что еще важнее - жизнь Доры стала солнечной.
чем мои, переделают ее характер, и улыбка младенца, лежащего у нее на груди,
поможет моей девочке-жене превратиться в женщину. Этому было не суждено
свершиться. Душа затрепетала у порога своей крохотной тюрьмы, а потом, не
ведая о своем плене, отлетела.
бабушка, заставлю бегать Джипа. Он стал такой ленивый и неповоротливый.
бабушка, мирно работавшая около нее. - Возраст, Дора!
постарел!
сказала бабушка. - Увы, я это чувствую теперь больше, чем раньше.
Бедняжка!
погладив Дору по щеке, когда та наклонилась со своего ложа, чтобы взглянуть
на Джипа, который ответил тем, что встал на задние лапки и, астматически
задыхаясь, не щадил себя, пытаясь к ней вскарабкаться и тычась головой и
передними лапами. - Ему надо будет положить на зиму в его домик фланельку, и
я уверена, что весной он будет снова свеж и бодр. Ну и песик! - воскликнула
она. - Будь он живуч, как кошка, - все равно он до последнего вздоха будет
на меня тявкать!
бабушку, что не мог устоять на ногах, и лаял, повалившись на бок. Чем больше
смотрела на него бабушка, тем больше он ее попрекал, несомненно за то, что
не так давно бабушка начала пользоваться очками, а по какой-то неведомой
причине он считал очки личным для себя оскорблением.
утихомирился, она стала поглаживать его длинное ухо, повторяя задумчиво:
"Даже маленький Джип! Бедняжка!"
ослабела, - улыбаясь, заметила бабушка. - Несомненно, он еще долго проживет.
Но если ты хочешь, милый Цветочек, получить собачку, чтобы с ней бегать, я
тебе достану другую - Джип уже стар.
бы обидно для Джипа. И я не могла бы ни с кем так подружиться, как дружна с
ним. Ведь он знал меня еще до того, как я вышла замуж, и залаял на Доди,
когда тот в первый раз пришел к нам. Мне кажется, бабушка, я не смогу любить
никакой собачки, кроме Джипа.
любовью склонилась над ней. - Ты подумала, что я могу обидеться!
сказала глупость... Я ведь глупенькая. А когда я говорю о Джипе, я
становлюсь еще глупее... Он знает меня всю жизнь, знает все, что было со
мной. Правда, Джип? И я не могу от него отвернуться только потому, что он
немножко изменился. Правда, Джип?
- сказала Дора. - Мы еще поживем немножко вместе!
так радовалась, увидев старину Трэдлса (по воскресеньям он всегда обедал у
нас), а мы думали, что через несколько дней она сможет "бегать, как раньше".
Но ей посоветовали подождать несколько дней, затем еще несколько дней, и она
все еще не бегала и даже не ходила. Она была прелестна, она была весела, по
маленькие ножки, такие проворные раньше, когда они танцевали вокруг Джипа,
оцепенели и были недвижны.