Открывается дверь, входит Кузнецов. Это и хорошо, и плохо. Если все
пойдет, как намечено, Шабунину не для чего терять здесь время, достаточно и
Кузнецову выразить согласие уездного комитета партии с принятыми решениями.
А если возникнет какая-нибудь заминочка...
Опять же Кузнецов быстрей, чем Шабунин, примет решение, никого не будет
переубеждать, как это делает Афанасий Петрович, сразу оборвет - нельзя, мол,
не так, скажет, а то и прикажет...
Кузнецов у окна.
- Все в сборе? Давай, Ознобишин, начинай.
Слава чувствует себя в своей стихии. Все, о чем он вчера говорил с
Шабуниным, вылетело из его головы, да и что, собственно, он сказал? О том,
что хочет уйти с комсомольской работы? Просит отпустить учиться? Ничего
определенного не вкладывал он в свои слова.
Слава обводит глазами собравшихся, нет еще Хорькова и Бутримова,
побежали небось на базар за махоркой.
- Еще двоих нет.
"С этими ребятами придется мне еще поработать, - думает Слава. - Не
отпустят меня..."
Года два еще быть ему в Малоархангельске, если за это время не возьмут
в Орел.
В щель из-за приотворенной двери протискиваются двое запоздавших.
- Товарищи, первое заседание вновь избранного уездного комитета
разрешите объявить открытым. Прежде всего надо избрать секретаря. Какие
будут предложения?
Железнов, упираясь локтем в стол, поднимает руку с полусогнутой
ладонью, как это делают неуверенные в себе школьники.
Утром его вызвал к себе Афанасий Петрович, Не Славу вызвал, а
Железнова.
"Сейчас он назовет меня, - думает Слава, - и дальше все пойдет как по
маслу".
- Товарищи, я предлагаю решить сперва другой вопрос. Среди нас есть
товарищи, которые давно рвутся на учебу. Мы не можем пренебречь таким
законным желанием, тем более что эти товарищи хорошо потрудились в нашей
организации...
Это он об Ушакове. Никита давно уже просит отпустить его учиться. Слава
возражал, но, как видно, Никита уговорил Железнова вынести вопрос о нем на
пленум.
- Поэтому, я думаю, мы не можем не уважить просьбы, - негромко, но
твердо произносит Железнов, - и отпустим с комсомольской работы товарищей
Ознобишина и Ушакова.
Да, Слава просил его отпустить, и все-таки он не ждал, что его отпустят
так быстро!
Участники пленума с удивлением смотрят то на Железнова, то на
Ознобишина.
Сам Слава смотрит на Кузнецова, но тот равнодушно глядит в окно. Слава
с горечью, пожалуй даже с обидой, - а ведь обижаться ему не на что, сам об
этом просил, - понимает, что решение принято. Коля Иванов тоже удивлен, а
вот Даша воспринимает все происходящее как естественный ход событий.
Слава молчит, и тогда Железнов перехватывает у него председательские
обязанности.
- Как, товарищи, будем обсуждать?
- Будем, - громко отвечает Сосняков и встает. - Я не согласен с
предложением товарища Железнова, прошу слова.
Неужели Сосняков посоветует не отпускать Славу?
Железнов морщится.
- Слово имеет товарищ Сосняков.
- Я не согласен с формулировкой товарища Железнова, - заявляет
Сосняков. - Ознобишина отпустить надо, но я не согласен с формулировкой.
Сосняков становится за свой стул, опирается руками на спинку, похоже,
собирается долго говорить, и если слова Железнова прозвучали для Ознобишина
громом, сейчас для него заблещут молнии.
- Скажу откровенно, не годится Ознобишин в руководители, - с вызовом
говорит Сосняков. - Недостаточно принципиален. Работает он в организации
сравнительно давно, и поэтому позвольте поподробнее. Разобрать его, как
говорится, по косточкам. Начинал он у нас, в Успенском. Там вступил в
комсомол, там принят в партию. Я тоже оттуда, родился в Корсунском, что от
Успенского в двенадцати верстах, вступил в комсомол одновременно с
Ознобишиным и наблюдаю его вот уже в течение четырех лет. Срок немалый, и я
понимаю, что ко мне может быть обращен упрек: а где же ты был до этого
времени, неужели понадобилось четыре года, чтобы распознать Ознобишина? Я
отвечу. Да, в Ознобишине разберешься не сразу. Парень начитанный,
интеллигентный, за словом в карман не лезет, поэтому его не так-то просто
раскусить. И второе обстоятельство, почему у меня не сразу сложилось
правильное мнение об Ознобишине. Собственное мое невежество и политическая
неподготовленность. Вступая в комсомол, я был недостаточно развит, но с того
времени сильно изменился и, скажу без ложной скромности, вырос до секретаря
волкомола. Политическая подготовка помогла мне разобраться в недостатках
Ознобишина...
"Сосняков несправедливо судит обо мне, - думает Слава. - Да он и не
может судить обо мне справедливо, мы слишком разные люди. Убеждения у нас
одинаковые, но слишком разные характеры, иные мои поступки он просто не
способен понять..."
- Однако перейдем к фактам, потому что общая оценка без фактов не
значит ничего, - продолжает Сосняков. - Я уже сказал, что Ознобишина приняли
в партию в Успенской волости. Рекомендовал его в партию Быстров. Вам эта
фамилия мало что говорит, но населению Успенской волости говорит очень
много. Этот человек в первые годы революции работал у нас председателем
волисполкома и немало сделал для того, чтобы поссорить крестьянство с
Советской властью. Самочинные обыски, аресты, реквизиции, произвол стали при
нем постоянным уделом успенских мужиков. Под непосредственным влиянием и
руководством этого человека и воспитывался Ознобишин. Между прочим, заняв
ответственный пост, Быстров бросил свою жену с двумя маленькими детьми и
сошелся с генеральской дочкой, которую устроил в нашей же волости
учительницей. А Ознобишин завел с этой генеральской дочкой близкую дружбу и
даже некоторое время жил у нее на квартире. Быстров покровительствовал
местным помещикам Пенечкиным, одному из Пенечкиных поручил даже заведовать
успенским Народным домом, и Ознобишин, идя по стопам своего наставника, с
этим носителем чуждой идеологии тоже завел дружбу и поощрял его культурную
деятельность...
Можно ли так искажать факты?! Это Степан-то Кузьмич ссорил мужиков с
Советской властью? Он действительно был грозой для кулаков, но не будь он
грозой, еще неизвестно, что выпало бы на долю беднякам и какие кулацкие
выступления он предотвратил. Покровительствовал Пенечкиным! Да он их
работать заставил! Говорить так об Александре Семеновне! Да, дочь генерала,
но генерала, повешенного деникинцами, и зверски убитая кулаками.
Сосняков не осмелился бы выступить с такими нападками, не будь он
уверен в том, что уход Ознобишина предрешен, он еще утром инстинктивно
почувствовал, что предстоит какая-то перемена, забежал в укомпарт,
покрутился там, что-то услышал, о чем-то догадался, и в нем вспыхнуло, может
быть, не вполне даже осознанное желание подняться на гребне беспощадной
критики.
Слава не выдерживает, встает.
- Позволь, позволь...
- Нет, это уж ты позволь сказать все, что я о тебе думаю, - перебивает
Сосняков бывшего секретаря укомола, потому что Ознобишин уже бывший
секретарь, это он и сам понимает. - Позволь нам на весах нашей совести
взвесить твои поступки!
Сосняков увлекается, повышает голос, и... его слушают. Слушают
настолько внимательно, что с первого этажа доносятся голоса посетителей
укомпарта.
- Хоть мы и далеко от Луковца, но кое о чем наслышаны, - продолжает
Сосняков. - Неприятно об этом говорить, но некоторые поступки Ознобишина не
украшают его как комсомольца. Труслив наш уважаемый Слава! Поехал в Луковец
и постыдно бежал от кулаков. Спрятался где-то в саду и удрал огородами,
точно незадачливый ухажер. Начисто забыл о том, как следует вести себя
коммунисту в подобных обстоятельствах. Нужно иметь смелость встречать врага
лицом к лицу! Опасно? Могли убить? Но сохранить свое достоинство важнее, чем
показывать кулакам пятки. Мужественная смерть воспитывает своим примером
других, а кого может вдохновить бет на карачках через огороды?
"Получается, что мне место на кладбище? - думает Слава, и жалость к
себе просачивается в его сердце. - Соснякову хотелось бы моей смерти! Своей
смертью я бы принес пользу общему делу... А может, мне и вправду нужно было
умереть? Стать, так сказать, примером... Примером чего? Того, как умирать?"
- Может, я грубо выражаюсь, - голос Соснякова звучит глухо, - но
Ознобишин прячет свою голову, как страус в песок!
"При чем тут страус? - думает Слава. - И от кого я прячусь? Откуда у
Соснякова такая ко мне ненависть? Он готов меня в порошок стереть..."
Слава смотрит на Кузнецова, но Кузнецов смотрит в окно.
Движением головы Франя привлекает к себе внимание Славы. Она хочет его
утешить. За спиной Соснякова она пренебрежительно машет рукой: не обращай,
мол, внимания...
- А в Колпне того хуже, - продолжает Сосняков. - Проявил мягкотелость,
нашел какого-то помещика, оставил ему дом. Привез книжку подозрительных
стихов, принялся читать их комсомольцам... - Он патетически протянул руку в
сторону Ознобишина. - Отдаете ли вы себе отчет, товарищ Ознобишин, в своих
поступках? Кого вы пропагандировали? Кого?
Фамилию поэта он не знал или не запомнил.
- Гумилева, - подсказал Слава, он не видел большого греха в том, что
показал стихи своим товарищам.
- Вот именно! - воскликнул Сосняков. - Стихи белогвардейского офицера!
Орловский Гай Юлий
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Роллинс Джеймс
Майер Стефани