он явно не уверен в том, что собирается вообще остаться в Вашингтоне, то
есть, как мы полагаем, в правительстве. И все же его заявления, мягко
говоря, были провокационными.
министра по вопросам стратегического развития имеется готовое заявление. Вам
слово, Стив.
обилием зубов, прошептавший в камеру:
если кто-то атакует Пентагон. Он готов закрыть собой брешь, пробитую... кем
же... конгрессменом Кендриком из Вайоминга... Что?.. Колорадо! Перед вами
заместитель министра Хеффлфингер...
серебристых волос, привлекающих к себе внимание, и с голосом, которому
позавидовали бы самые выдающиеся дикторы радио конца тридцатых - сороковых
годов.
ведь хотим того же самого, сэр! Избежания катастрофы, свободы и
независимости...
ничего, совершенно обходя вопросы обострения отношений и политики
сдерживания агрессии.
это! Все!" Он выключил телевизор, потянулся до телефона, позвонил в Колорадо
и, услышав краткое "алло" Вайнграсса, произнес:
правильно тебя воспитал!
бельведером наверху. Займемся этим позже. Давай вернемся в Эмираты -
естественно, через Париж. Проведем пару месяцев в Париже, если захочешь.
Ладно?
всегда тебя учил: потеряли мы контакт или нет, говори то, что, по-твоему,
является правильным... Ладно, ладно, может, мы слегка и ловчили временами,
но все равно все делали как надо. И об отсрочках никогда не просили, даже
если приходилось платить!
строительства. Знаешь что, мой мальчик?
чертежи бельведера.
скамейке, стоящей у оврага, вода в котором устремлялась в Потомак. Место
было уединенное, мирное, вдали от бетонных мостовых - любимый уголок летних
туристов, стремящихся прочь от жары и сутолоки улиц. Как чех и ожидал,
спикер палаты представителей уже сидел на этой скамье. Его густые седые
волосы были спрятаны под ирландской шапочкой, козырек наполовину скрывал
лицо. Длинную, болезненно худую фигуру облегал плащ, казалось совершенно
невозможный при знойной влажности августовского вашингтонского дня. На сей
раз спикер не хотел, чтобы кто-нибудь его заметил, что обычно для него было
нехарактерно.
темными глазами и изогнутыми седыми бровями одновременно отражало готовность
защищаться, что для самого спикера, очевидно, было неприятно. - Если ты -
Мальчик на побегушках у какого-нибудь проклятого коммуниста, тебе лучше и не
начинать, понял, Иван? Я не баллотируюсь на следующий срок. Ухожу. В январе
конец, капут, а то, что произошло тридцать или сорок лет назад, ни хрена не
значит! Усек, Борис?
стране, сэр, которая теперь и моя родина. Относительно того, что я русский
или агент из стран Восточного блока, то последние десять лет я сражался и с
теми и с другими, о чем известно ряду людей в вашем правительстве.
в запасе, - произнес он нараспев с акцентом уроженца Новой Англии. - И
потом, ты мне угрожал!
встретиться со мной. Можно мне сесть?
которой ожидал послушания. А когда Варак сел на достаточно большом
расстоянии от собеседника, спросил: - Ну так что тебе известно о событиях,
которые, может быть; произошли, а может быть, и нет в пятидесятых годах?
В тот день в белфастской больнице Пресвятой Девы у молодой женщины, которая
за несколько лет до этого эмигрировала в Америку, родился ребенок мужского
пола. По ее словам, ей пришлось вернуться в Ирландию при весьма грустных
обстоятельствах. Ее муж умер, и, понеся тяжелую утрату, она хотела родить
ребенка дома, среди родных и близких.
который, должно быть, ее очень любил. Молодой политик с блестящей
перспективой, связанный по рукам и ногам несчастливым браком, от которого он
не мог избавиться из-за церковных законов и слепой приверженности к ним его
избирателей. На протяжении многих лет этот человек, который был также
юристом, посылал той женщине деньги и навещал ее с ребенком в Ирландии так
часто, как только мог... В качестве американского дядюшки, конечно...
спикер. - Мне нужны не молва, не слухи, не показания сомнительных
свидетелей, а письменные доказательства.
проклятые письма!
что намеревалась уничтожить и его, но смерть наступила раньше, чем она
ожидала. Ее муж нашел письмо под вещами в ее прикроватной тумбочке.
Разумеется, он не знает, кто такой "И", да и не хочет знать. Он испытывает
лишь признательность к своей жене за то, что она отказала вам и была с ним
эти последние двадцать лет.
смахнул, взяв себя в руки.
дочь и сын учились в колледже, и не было причины дальше притворяться. В то
время уже все было по-другому, взгляды изменились, и я был в такой же
безопасности, как какой-нибудь Кеннеди в Бостоне. Даже жеманники из епархии
архиепископа держали рты на замке. Конечно, я дал понять некоторым из этих
поганых ханжей: вмешайся церковь как-нибудь в ход выборов - я поощрю
чернокожих радикалов и евреев в их намерении устроить адский шум в палате
насчет их священного статуса, не подлежащего обложению налогом. Епископа
чуть удар не разбил, он проклинал меня на все лады за подачу греховного
примера обществу, но я заставил его замолчать. Сказал ему, что моя бывшая
жена, возможно, спала и с ним. - Седовласый, с резко очерченным лицом спикер
немного помолчал, а потом вскричал со слезами на глазах: - Матерь Божья! Я
хотел вернуть эту девушку!
могла так поступить. Порядочный человек дал ей дом и имя нашему сыну почти
на пятнадцать лет. Она не могла его покинуть - даже ради меня. Признаюсь, я
тоже сохранил ее последнее письмо. Это были наши последние письма друг к
другу. "Мы соединимся в будущей жизни, на небесах, - написала она мне. - Но
уже не на этой земле, мои дорогой". Какая же это была чепуха! У нас мог бы
быть чертовски хороший кусок жизни!
сильно, как себя и своего сына. У вас есть собственные дети, а оправдание
прошлого может разрушить будущее. Перед вами лежало будущее, мистер спикер.
погубить человека, давшего ей и ее ребенку дом и имя.
стал суровым:
в государстве, а я хотел побольше узнать о вас. Простите меня, но пожилые
люди говорят более откровенно, чем молодые, они не считают так называемые
тайны такими уж важными. И конечно, я знал, что вы с вашей женой, будучи
католиками, разведены. Принимая во внимание ваш политический вес в то время
и власть вашей церкви, понимаю: это, должно быть, было очень непросто.
Корнев Павел
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Лукин Евгений
Смит Кордвейнер
Лондон Джек