отличницей. И когда нам во время подготовки крутили "Природу Та-Кемта", я не
писала записочек разным курносым практиканткам с факультета стюардесс
малокаботажных линий, как некоторые из здесь присутствующих.
Гамалеем - он тебя отсюда в два счета выпрет. И пришлют нам пару
курносеньких... А про горные пещеры, между прочим, в нашем курсе ничего
наглядно не было, одни гипотезы - съемки-то велись со спутника, тогда и
"Рогнеду" еще не смонтировали.
меня впечатление малых с великими странностями. Наш Салтан не допускает,
чтобы они владели телекинезом, а я не вижу в этом ничего удивительного после
того, как они за четверть часа могут превратить собственные руки хоть в
метлу, хоть в топор. С земной точки зрения - абсурд, но ведь при желании ту
же самую аутотомию ящериц можно рассматривать как проявление нечистой силы.
Оборвали хвост - значит, вырастить его сможет только черт. Чистым силам это
недоступно. А здесь любая тутошняя корова и хвост отбрасывает с испуга, и
шкуру меняет по весне. Чертовщина!
носу, транслирует Кшиське свой вариант "Клуба путешествий"? Из
альтруистических соображений, так сказать?
любование захудалым, но родным уголком.
ночам спят. Дай им волю, они и день-то весь продрыхли бы. У них культ
мертвецкой спячки, и вы все это прекрасно знаете, потому что иначе мы не
сидели бы здесь и не ждали бы, как у моря погоды, когда, наконец, кемиты к
нам привыкнут, а наше начальство этот факт примет за действительность. А
годика через два-три нам, может быть, и разрешат убрать стену и двинуться в
эти сонные термитники - будить этих лежебок, которые, того и жди, доваляются
в своем отупении до какой-нибудь эпидемии, вселенского потопа или
оледенения, против чего у них, даже со всеми телекинезами, мимикриями и
прочими чудесами, кишка тонка выдюжить.
в Та-Кемт не пустят. Таким место в Сухумском профилактории. А вместо тебя -
курносенькую...
самого начала, когда ты стала своему Гамалею хвост отъедать по поводу
парникового эффекта, или как там у вас, не разбираюсь, я слушал - сердце
радовалось. Ну, думаю, одна родственная душа среди всех этих, с опытом и
выдержкой. А теперь что с тобой стало? Плаваешь, как новорожденная личинка
угря - вся прозрачная, глазищами на всех мужиков зыркаешь, а они и шалеют...
Что с Самвелом сделала, с Гамалеем? Наташка и тот дрогнул. Да не отпирайся,
братец, ежели б ты был один! Но вас же целый хор. Ну, что ты всех
завораживаешь? Нашла себе охотничий вольер, нечего сказать!
предел кротости. - Живите вы себе с миром, не глядите в мою сторону. А я
пригретая какая-то, интересно мне здесь, хорошо. И тепло...
всего Колизея, не говоря уже о Та-Кемте, в сарафане с декольте на двенадцать
персон?
рождения ни в чем не виновата, так что подбирайте шампуры, а баранина с
луком внизу, в большой белой кастрюле, и советую спуститься незамедлительно
и самостоятельно, иначе кто-то будет торчать в этой кастрюле головой вниз и
ногами вверх. Прошу!
- следом, но бесшумно.
убрались. И никаких поползновений вернуться и продолжить свои митинги. А
сердится ли она, в самом деле?
походить взад-вперед. Ведь если босиком, то совсем и не страшно. Вот только
увидит кто-нибудь снизу, опять начнутся нотации. Значит - в кроватку. И
поживее. Лежебокой она тут стала, ну просто себя не узнать! А как и не стать
лежебокой, когда здесь, в Колизее, так сказочно спится. И сны...
Вот так... А теперь - под одеяло, закинуть руки за голову и ждать, когда
придет сон...
то плюща, не то хмеля, карабкавшегося по карнизам вверх. Земля? Но земных
снов она давно уже не видала. И потом - это осторожное присутствие кого-то,
кто вел ее по этим берегам, как раньше водил по горам и пещерам... Порой ей
даже казалось, что ее несут на руках, но она никак не могла увидеть этих
бережных рук. Чувствовать - да, видеть - нет. Таковы были причудливые
правила игры ее снов.
было опустить защитную пленку между комнатой и лоджией, ведь предупреждал же
Гамалей! Наверное, уже полночь, и защитное поле снизили, как обещали, вот и
тянет свежестью леса. И что это сегодня не засыпается?
бесконечной толщи темно-синего сапфирового стекла. А ведь перед нею - город.
Она точно знала, что он расположен с восточной стороны Колизея - значит, как
раз напротив ее комнаты. Она хорошо его помнила - еще на Земле в период
короткой лихорадочной подготовки его панорамный снимок занимал все стены
кабинета геофизики Та-Кемта, планеты, названной в честь этого города. Как и
все еще живые города экваториальной зоны, он располагался на холме, с одной
стороны прикрытый исполинскими, но безнадежно потухшими вулканами, а с трех
других оцепленный хищным субтропическим лесом, который давно уже заполонил
бы собою улицы и дворы, если бы змеепасы не гоняли свои ленивые, но
прожорливые стада вдоль самой опушки, изничтожая молодые побеги. На таком-то
пастбище и угнездился экспедиционный комплекс.
помнили общий план и назначение архитектурных комплексов, но было это в
непредставимом далеке, словно за спасительной преградой веков и парсеков.
восходящий к ацтекской пирамиде, прилаженной к храмовому комплексу, словно
гигантское и совершенно инородное крыльцо, он доносил до землян свои запахи,
свою темно-синюю беспылевую прохладу и главное - сдавленную, напряженно
сохраняемую тишину. На самом-то деле это не тишина - тут и сонные храпы, и
придушенное подушками дыхание, и шелест мелких ночных гадов... И только
людских, земных, пусть едва уловимых звуков нет в этой ночи... Кшися
хрустнула пальцами и тут же испуганно спрятала руки под одеяло, словно этот
нечаянный звук хотя бы на миг мог отдалить тот час, когда наступит наконец
срок, и они, перешагнув заколдованный круг выключенной защиты, побегут,
полетят навстречу новому миру, чтобы с этого мига стать неотъемлемой частью
кемитского бытия. Это ведь так просто - когда один человек становится частью
и жизнью другого. Это ведь так просто и так естественно - когда это делает
целое человечество. По какому праву? Да не по какому. И не по праву. По
закону любви. Стать частью друг друга.
подчиниться этому естественнейшему из законов?
маленькая, домашняя любовь, которая согревает только двоих? От такого
предположения у Кшиси, упорно разглядывавшей темноту, округлились глаза.
Ежки-матрешки, да ведь и правда! Богов им любить, что ли? Храмовище свое
окаянное, жрецов толстопузых? Город свой горбатый с вонючими арыками, горы
щербатые, в которые они и сунуться-то боятся? Солнце свое стынущее? Ветер,
несущий лед и стужу?..
почему они рванулись было поклониться нам: ну полутора десятками богов
больше стало, а кланяться испокон веков приучены, вот и кадили первые дни,
пока команду кто-то не отдал - стоп. А теперь мы для них как горы
непроходимые, как солнышко блеклое, - что и смотреть-то в нашу сторону? Но,
выходит, прав Абоянцев, прав Кантемир, права база - перешагни мы сейчас
стену, попытайся войти в город, и вспыхнет волна ненависти, которую мы
называем непереводимым на кемитский словом "ксенофобия", потому что для них
сейчас это равноценно тому, как если бы на город двинулись скалы или
деревья. И, как со скалами или деревьями, нет у них с нами контакта, нет,
хоть провались - нет! И, значит, терпеть и сидеть, и лапу сосать, и до одури
искать эту проклятущую формулу контакта, потому что не может такого быть,
чтобы ее не существовало!
словно легла по стойке "смирно". Ни разу еще за все пребывание здесь не
приходили по ночам такие трезвые, стройные мысли. Точно лекция Абоянцева.
Судьбы народов ее волнуют, видите ли. До сих пор в ночное время не
волновали. До сих пор мягкое покрывало волшебного сна окутывало ее с
наступлением полной темноты и, подобно андерсеновской собаке с глазами, как
мельничные колеса, уносило ее из неприступного дворца землян в первобытный,
каменно-бронзовый век Та-Кемта, где, минуя журчащий арыками город, опускало
ее на мшистые уступы медноносных гор, на лесные едва угадываемые дороги, на
берега бездонных озер, гнездящихся в древних кратерах...
слонов считай. Да и забыла она, какие земные сны виделись ей в последнее
Акунин Борис
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Свержин Владимир
Вронский Константин