бы вопрос об оживлении в пользу сохранившего зрение. Когда физики ушли,
Терна сел на платформу со вскрытым контейнером; так и сидел, не говоря ни
слова. Герберт не выдержал напряжения.
Терна.
цифр с одной красной справа. Она предостерегающе мигала. Он выключил
аппарат - как бы не в силах этого вынести. Хотел снова нажать на клавиши,
но Герберт взял его за плечи и остановил:
обратимся к нему. Ему придется, он - главный, но это плохой выход. Кстати,
обрати внимание, как быстро он исчез. Ждать нечего. Через час... нет, уже
раньше, Каргнер уменьшит тягу.
реанимационного зала, не переставая говорить:
родились. Мы никого не убиваем. Воссоздаем одну жизнь. Взгляни с этой
стороны.
прекрасный поступок. Уступаю его тебе. Выбирай.
обвившаяся вокруг чаши.
нами, и никто никогда не узнает. И прежде всего ОН. Понимаешь?
сотру все данные в голотеке. Но мы оба будем знать, потому что не сможем
стереть собственную память. Ты сумеешь забыть?
выбирать...
солжем, что этот человек имел объективные преимущества, обнаруженные нами
только сейчас.
Подпишешь?
белыми башмаками и стеклянными масками. Вытащил свой и стал надевать.
Терна последовал его примеру. В центральной ротонде зала раздвинулись
двери, осветилась внутренность лифта. Двери закрылись, лифт пошел вниз, в
опустевшем зале стало темно, только над мерцающими точками таблицы
светилась змея Эскулапа.
НАЙДЕНЫШ
слов. Его ощущения были необъяснимо перемешаны. Он уплывал, пропадал и
вновь возвращался. Только обретя внутреннюю речь, он смог задать себе
вопросы: что ужаснуло меня? что за тьма кругом? что это значит? А сделав
этот шаг, он смог подумать: кто я? что со мной происходит? Он хотел
пошевелиться, чтобы ощутить свои руки, ноги, торс, уже зная, что обладает
телом, во всяком случае, что должен им обладать. Но ничто его не
слушалось, ничто не дрогнуло. Он не знал, открыты ли его глаза. Не
чувствовал ни век, ни их движений. Он напрягал все силы, чтобы поднять
веки. И может быть, это удалось. Но не увидел ничего, кроме той же
темноты, частью которой он был до сих пор. Эти попытки, отнимающие столько
сил, привели его к вопросу: кто я? Человек. Эта бесспорная истина
показалась ему открытием. Очевидно, к нему возвращалось сознание, потому
что он тут же внутренне усмехнулся: ну и достижение, такой ответ. Слова
возвращались медленно, неизвестно откуда, россыпью и в беспорядке, как
если бы он вытаскивал их, словно рыб из неведомых глубин. Я живу. Я
существую. Не знаю где. Не знаю, почему не ощущаю своего тела. Он начинал
чувствовать свое лицо, губы, может быть, нос, мог даже пошевелить
ноздрями, хотя это потребовало огромного напряжения воли. Он таращил глаза
во все стороны и благодаря возвращавшейся способности осознания мог
решить: либо я ослеп, либо вокруг совершенно темно. Темнота
ассоциировалась с ночью, а ночь - с огромным пространством, полным чистого
и холодного воздуха, и поэтому с дыханием. Дышу ли я? - спрашивал он себя
и вслушивался в собственную тьму, так похожую и непохожую на небытие. Ему
казалось, что он дышит, но не так, как всегда. Он не работал ребрами,
животом, он лежал в непонятном взвешенном положении, а воздух входил в
него сам и мягко выходил. Иначе дышать он не мог.
сжать руки в кулаки. Он прекрасно помнил, что такое руки и как их
стиснуть. Несмотря на это, он не ощутил ничего, и тут же вернулся страх,
уже разумный, основанный на мысли: или паралич, или я потерял руки и,
может быть, ноги. Вывод казался противоречивым: ведь легкие у него были,
это наверняка, а тела не было. В его мрак и страх вторглись мерные,
далекие, глухие тоны - кровь? А сердце? Билось. Как первая весть извне
пришли звуки речи. Слух вернулся к нему внезапно, хотя и ослабленный, и
он, зная, что разговаривают двое - различались два голоса, - не понимал,
что они говорят. Язык был знакомый, только слова неясны, как предметы,
видимые через запотевшее стекло или сквозь туман. По мере того как он
сосредоточивался, слух обострялся, и удивительное дело: обретя слух, он
вышел из рамок себя. Оказался в каком-то пространстве, где был низ, верх,
стороны. Он еще успел осознать, что это означает тяготение, прежде чем
целиком ушел в слух. Голоса были мужские: один выше и тише, другой низкий
- баритон, как будто совсем близкий. Кто знает, может, он сумел бы
отозваться, если бы попробовал. Но ему хотелось сначала слушать - не
только с надеждой и с интересом, но и потому, что это было великолепно -
так хорошо слышать и все лучше понимать речь.
нему можно было предположить, что его обладатель - крупный, крепкого
сложения мужчина: столько было в нем силы.
борозда, (правая) височная область (лат.)]. Центр Вернике. Видишь? Он уже
слышит.
азота все-таки пока слишком много. Я добавлю гелия.
Кто разговаривал? Врачи. Несчастный случай? Где? Кто я? Мысли мелькали все
быстрее, а те перешептывались, перебивая друг друга.
ниже... не могу разобрать... Дай Эскулапа, Или лучше Медиком... Так.
Поправь изображение. Как спинной мозг?
проверим.
сероватый слабый свет.
Зрачки реагируют уже неделю. Впрочем, - добавил он тише, - он не сможет...