Чтение 17–й страницы книги ~Иножитель~

Теперь Сирано готов был покраснеть и спастись бегством, но смог лишь
невнятно выговорить:

- Но... но я, прекрасная Эльда, не могу не улететь обратно на Землю,
оставив здесь свою подругу.

- Я полечу с тобой! - решительно заявила она.

Поистине на этой планете "все наоборот"! Начиная с лошади, едущей в
самокатящейся карете, лестницы, уносящей ввысь, кончая подругой, которая
первой избирает себе желанного!

Если сказать, что Сирано де Бержерак, так жаждавший женской любви на
Земле, отказался от этого счастья на Солярии, то это было бы неправдой,
которую автор не хотел бы допустить ни в какой из частей своего романа.

Не решение, а вывод, что на Землю полетят трое, был сделан на Солярии
с той же естественностью, с какой был включен в сообщество соляриев гость
Земли.

В назначенный день на знакомом лугу в новое его разноцветье,
появившееся спустя прошедший солярийский год, в корабле, напоминающем
снова выросшую крепостную башню в Альпах, уже находились Тристан и Сирано,
овладевший обращением с аппаратурой управления.

По солярийским традициям никаких торжественных (или горестных)
проводов (как и встреч!) не было. Недоставало лишь Эльды, опоздание
которой для соляриев казалось невозможным.

Но вот по ровному лугу, как под горку, покатилась карета без упряжки.
Из нее на ходу ловко выскочила проворная Эльда. Однако она не была одета
для путешествия. Ее нарядное полупрозрачное одеяние развевалось от
быстрого бега.

Остановившись у подножия корабля-башни, она звонко крикнула:

- Отец! Я не могу лететь с вами. Я жду нашего с Сирано ребенка. На
Земле я буду только обузой, а здесь принесу дитя с кровью "сына неба" в
сердце. И от него пойдет на Солярии "пїлїеїмїяї гїиїгїаїнїтїоїв". И я
всегда буду любить его отца, как моя мать любила тебя.

С Солярии звездный корабль запускался остающимися на ней
устройствами, но поднятый при его взлете ветер заставил трепетать на Эльде
ее одеяние, подчеркивая рельефный рисунок ее тонкой и гибкой фигуры. А
она, единственная провожающая посланцев "Миссии Ума и Сердца" в полет к
далекой Земле, недвижно стояла, запрокинув голову, смотрела в небо и
плакала, неизвестно, от горя или от счастья...

Глава седьмая

ПОСЛЕДНИЙ ДОЛГ

Нет большего подвига, чем отдавать

себя людям.

Сїоїкїрїаїт

Тристан, как и предложил после аутодафе в горах Сирано, мягко посадил
свой звездный корабль в Новой Франции, к северу от реки Святого Лаврентия.
Так назвал ее французский мореплаватель Картье, водрузивший на этой земле
французский флаг. В безлюдном месте, в горах, "крепостная башня" могла бы
оставаться незамеченной годами.

Но покинуть свое "звездное убежище" Тристану с Сирано не удалось.
Усталое сердце Тристана сказалось. Подъем по скалам все-таки не прошел для
него даром.

Бледный, изможденный, лежал он недвижно на ложе в круглом помещении с
экранами и циферблатами.

- Друг мой, - обратился он к ухаживающему за ним Сирано. - Я не
ошибся, остановив свой выбор на тебе, как на своем преемнике. Силы
покидают меня, словно и мне привелось выпить свою чашу цикуты. Теперь ты
должен действовать в служении Добру один.

- Учитель, не пугай меня. Такая потеря слишком много значила бы для
меня.

Тристан горько улыбнулся.

- О нет, нет! Я не стану называть по именам тех, кого оставил, не
называй и ты никогда моего имени, но помни меня и мои советы, как помнил
их великий Сократ. Уэлл?

- Не равняй меня с ним, учитель! Под твоим мудрым руководством он
учил людей благу.

- Ол райт! Ты тоже должен их учить. Вот об этом я и хочу говорить с
тобой, пока еще мыслю и, как сказал ваш великий философ, существую.

- "Когито эрго сум" - Декарт! Я защищал его книги от сожжения
изуверами.

- Я помню этот подвиг. Но шпагу тебе придется вложить в ножны
нїаївїсїеїгїдїа, чтобы отныне служить Добру только пером.

- Я склонен к этому, учитель. Писал стихи и даже комедию.

- Твое оружие - смех. Ты должен высмеивать Зло, Несправедливость,
Жестокость власти.

- И церкви!

- Уэлл, и церкви, изуверов, но... Здесь ты должен быть так же
осторожен, как при скрещивании шпаг. Нет! Более осторожен, ибо требуется
иное уменье, чем владение клинком. Церковники могут наложить запрет на
твои сочинения, если ты не заключишь их в кольчугу.

- Кольчугу? Какую? Я всегда дрался без нее.

- Ты был только дуэлянт, остряк и балагур. Так останься и в
сочинениях своих остряком, балагуром, весельчаком. Вот тебе маска, равная
кольчуге, маска вроде той, что пригодилась мне в почтенной Англии, чтобы
скрывать свое "инопланетное уродство"!

- А я всем выставлял его напоказ. И мучился, и дрался за него - и не
добился ничего.

- Ты не пробился во дворец, но вызволил из заточения Кампанеллу,
которого с почетом усыновила бы Солярия. За это да простится тебе сотня
твоих драк.

- Я готов служить Добру пером и расскажу людям все то, что знаю о
Солярии, именем которой назвал свой "Город Солнца" Кампанелла.

- Это я воспользовался его словом, говоря о своей планете. Но тебе
придется писать по-иному. Если отец Кампанелла учил, рисуя идеальное, как
он считал, устройство жизни, то ты рази земные уродства, показывай их
через телескоп, в какой Галилей смотрел на звезды. Пусть люди увидят в
твоих сочинениях самих себя и нелепые, сложившиеся между ними на Земле
отношения.

- Я для контраста расскажу о всех чудесах твоей планеты.

- Остерегись, дорогой мой! Тебе никто не поверит, обзовут обманщиком,
лгуном или сумасшедшим и все твои благие советы выбросят вместе с книгой,
если ее даже и не успеют запретить.

- Но как же быть, учитель?

- Дай мне лечебную крупицу. Когда мне станет лучше, мы продолжим
разговор.

Тристан заметно слабел, у Сирано уже не оставалось надежды, что они
вместе вернутся во Францию. Скрепя сердце, спустя час, когда Тристану как
будто полегчало, Сирано слушал мудрые наставления, жадно впитывая их,
чтобы предстоящие годы всегда чувствовать подле себя своего Демония.

- Ты спрашивал, как же быть? - с трудом возобновил беседу Тристан. -
Как сделать, чтобы тебя не сочли лгуном или безумцем? Говори еще более
безумные вещи, чем кажущиеся безумными. Рассыпь известные тебе чудеса
счастливой Солярии между самыми глупыми нелепицами. Вери найс! Прелестно!
Пусть читатели твои сочтут, что все это "выдумки" одинаково смешны и
глупы. Но через сотни лет, когда люди сравняются с соляриями в своих
познаниях, они сумеют разобраться, где ты шутил, а где вещал. Но главное,
пусть люди ныне знают, как жить нельзя! Ты понял?

- Понял. Шутить и "прятать жемчуг в камни"?

- Хотя бы так! Но камни эти должны лететь в намеченную цель, крушить
несправедливость, власть, злодейство!

- Я напишу трагедию, пойду поэтом к герцогу д'Ашперону.

- Да, да! Он предложил тебе. Ол райт! Ты прав! Поступишь верно, хотя
и отказался от предложения кардинала Ришелье.

- Д'Ашперон - наш доброносец. Я пойду к нему, чтобы служить не
чванству кардинала, а вместе с герцогом нашему общему делу.

- Потому я тебя и одобряю. Уэлл, уэлл! А теперь иди, оставь меня и
отдохни. Я, кажется, усну. И может быть, проснусь. Вери найс!

Но солярий Тристан, Демоний Сократа и Сирано де Бержерака,
современник Фидия, Перикла, Кромвеля и Ришелье, не проснулся... В
неописуемом горе стоял над его холодным телом Сирано де Бержерак,
размышляя о своем последнем долге учителю, отдавшему свою жизнь людям
чужой планеты.

И Сирано принял неожиданное решение. Он покинул ракету. Сами собой
заработали ракетные устройства, и они подняли к небу гигантскую башню с
единственным своим мертвым пассажиром, оказавшимся совсем не бессмертным
Демонием, чтобы унести в межзвездное пространство и навсегда сохранить
нетленным того, кто служил умом и сердцем неизвестным ему прежде людям.

Ракета растворилась, исчезла в синем небе, заглохли раскаты грома в
горах, где не прошло дождя.

Сирано почувствовал полное и безнадежное одиночество. Он упал на
землю, готовый грызть ее, и зарыдал, зная, что его никто не видит. Он рыл
пальцами землю у корней могучих сосен, окружавших его со всех сторон.