вместо отдыхающего отца за его бразды правления, позволил, наконец, скрепя
сердце, "открыть все люки" (а люк был один, точней, дверь такая
герметическая с герметической же прихожей) и выйти подышать свежим воздухом.
полянке, где все, как уже говорилось, цвиркало, шептало, хихикало и т. д.
Очень уютная такая оказалась полянка. А посредине увидели они уже знакомое
по экрану первого режима плетеное кресло, на которой сидел неопределенного
возраста, но не старый еще мужчина в белом костюме с бабочкой и приветливым
взглядом на них смотрел. Только теперь он уже не махал им руками и сигару
симпатичную не курил, а потягивал себе какой-то напиток из разукрашенного
бокала. Приветливый дядечка и глаз хороший, и вид высокопоставленный, вот
только что на кресле сидел.
свое драгоценное пойло.
сделали, не зная местных порядков. Никто из них никаких других языков не
знал, кроме простой фрахтовой интерлингвы, а то бы они, конечно, попытались
и на других языках тоже. Но раз они языков не знали, то и пытаться не стали,
а вместо этого Тим со своими браздами правления вылез вперед и задал мужчине
нижеследующий вопрос:
виду - не Планета ли это, Где Все Можно?
улыбнулся куда-то мимо, приветливое выражение лица сменилось у Тима на
неприветливое. И он, наверное, что-нибудь бы грубое произнес, если бы за
мужика в кресле не вступился Боб Исакович:
мозгами разговаривает? Тим, ты попробуй на всякий случай мозгами. Я это
говорю тебе по дружбе, во избежание межпланетных конфликтов. А то кто его
знает, чему он там улыбается?
мозгами, как посоветовал ему Боб Исакович, но только все равно ничего не
вышло. Тогда Мария стала дергать Тима за рукав и кивать куда-то в сторону в
том смысле, что кончай-ка, Тим, это дело, а то как бы на неприятности не
нарваться.
но в данном случае совет жены показался ему уместным. Потому что уж раз даже
Мария не хочет ссориться, то это что-то серьезное.
бокала и брови поднимал в выражении крайнего удовольствия), заставил себя
еще один раз приветливо улыбнуться, но не сумел, и остановившись на том
лице, которое у него получилось, сказал мужику:
Анатоль Максимович.
разбудить, как только совершится посадка, забыли, а потому, что сделать
этого просто-напросто никто не смогли. Да, честно говоря, и не очень-то
хотели его будить - потрясли, покричали в ухо, полили на голову воды,
поднесли к носу стакан спиртного, да на том свои попытки и приостановили,
потому что пусть человек поспит.
Анатоль Максимович неразборчиво мычать перестал и сел посидеть на своей
космической койке. Он посидел, мотая в разные стороны головой, а потом
спросил Тима:
неумеренном количестве.
Максимович, - сегодня меня оглоушило совсем не так. Оглоушило меня примерно
так, как оглоушивает, когда мы с тобой предварительно подрались и ты
победил. Мы, случайно с тобой не подрались, Тим?
причине. Мы уже совершили посадку на Планете, Где Все Можно, и встретили
одного субчика в белом костюме.
Анатоль Максимович. - В каком белом костюме?
заинтересованность - обычно с таким вот взглядом он разыскивал по карманам
забытые дома ключи от входной двери.
уяснил, что находится он на Планете, Где Все Можно, в командирской спальне
собственного вегикела по имени Максим, после того, как он даже что-то такое
смутное вспомнил, после того, как ему с помощью Тима и вегикела было
впихнуто в рот сразу три отрезвительные таблетки, образовалась в нем
энергичность, то есть неуемная жажда действовать.
молчит, грубиян? Ну нет, сейчас этот номер у него не пройдет.
койки спрыгнул и убежал на полянку к "тому же самому". Который все так же
приветливо улыбался, иногда, невпопад совсем, кивал головой, а в основном
потягивал свое питье, выражая лицом наслаждение крайней степени.
носорого-тахорг. Он разметал своих попутчиков, скорбно, словно у могилы
покойника, сгрудившихся вокруг плетеного кресла с выпивающим человеком,
схватил того человека за грудки белого костюма с бабочкой и попытался одним
мощным движением его за эти грудки из кресла подобно редиске выдернуть. Но,
наверное, для достижения таким образом поставленной цели необходимы были не
мощности Анатоль Максимовича, а мощности, по крайней мере, десятка
сверхновых звезд. Того же самого, то есть отрицательного, эффекта добился
Анатоль Максимович, попытавшись свалить человека на землю (дивными, кстати,
усыпанную цветамии) вместе с его плетенкой - кресло, такое на вид воздушное,
весило, оказалось, многие мегатонны.
принялся человека за те же грудки с бабочкой остервенело трясти.
Марии, человек в кресле вызвал очень сильные подобострастные ощущения - они
бы и сами затруднились объяснить, по какой причине, но наверняка не только
из одного высокопоставленного вида этого человека. Буйное поведение Анатоль
Максимовича по отношению к нему произвело среди них натуральный шок и тут же
подвигло на на произнесение претензий, упреков и требований немедленно
прекратить. Они заговорили одновременно, на одну и ту же тему, но не
очень-то в унисон, отчего и произвелся галдеж.
себе в ближайших окрестностях не имели. Всеми было признано, что галдеж у
них получается громкий, пронзительный и очень сильно действующий на нервы.
Как-то даже приезжал в Поселок один композитор, все это дело фиксировал, а
потом, у себя в Метрополии, доказывал, что это у них такое народное
творчество, вроде пения.
голос в общие хоры старались по мере возможности не вплетать, за что сами
неодобряемы были. К числу подобных относился и Тим, который от галдежа
только морщился и предпочитал в таких случаях действовать молча. Поэтому,
едва выбежав из вегикела и обнаружив совершаемое Анатоль Максимовичем
буйство, он не стал упрашивать отца прекратить свои действия, а просто
подбежал к нему, обхватил поперек корпуса и стал трясти так же, как Анатоль
Максимович в то самое время тряс человека в плетеном кресле.
вдобавок через посредство Тима, отреагировал на ему причиняемое беспокойство
тем, что перестал отпивать из своего раскрашенного бокала и некоторой
нахмуренностью, наложившейся на приветственную улыбку. Некоторая эта
нахмуренность привела к большим возмущениям в окружающей поляну природе.
Цвирикание из беззаботного превратилось в испуганное, бормотание стало
угрожающим, по глубине рощ и по небу прокатился тяжелый далекий грохот -
словом, все вокруг передернулось от гнева. Наконец и человек в кресле подал
свой голос. Голос оказался обычный, баритонистый и опять же приветливый.
улыбаясь, - Почему ты меня тревожишь? Почему ты меня трясешь и одновременно
ревешь так же бешено, как хаос начала времен? И почему, если уж на то пошло,
издают такие неприятные звуки все эти люди? Неужели хоть на минутку нельзя
оставить меня в покое?
Максимович. Виду, впрочем, не показав.
прошлый раз от тебя так же, как и сейчас, трудно было добиться хоть
чего-нибудь, кроме маханий рукой и приветственных улыбок. Чтобы не вызвать
насмешек, мне пришлось лично придумывать некоторые детали задушевного с
тобой разговора, которого, как ты помнишь, никакого на самом деле не
происходило совсем. Уже покинув тебя, что само по себе чудо, учитывая
проблемы с выходом из Черной Дыры, я подумал, что, может быть, ты чем-нибудь
болен и следует вернуться к тебе, чтобы провести какой-нибудь курс лечения.