Чтение 17–й страницы книги ~Охотник за смертью. Война.~

— Ни хрена, — сказал Финли. — Там никто ни с кем не разговаривает. Вся планета молчит. Джиль медленно кивнул.

— Попробуй датчики. Поищи формы жизни. Финли перешел к панели датчиков, отмахиваясь от клубящегося перед лицом дыма. Датчики были как раз рядом с загоревшейся панелью и тоже пострадали от огня и дыма. Финли пропустил быстрый диагностический тест и нахмурился. Эффективность сорок пять процентов. Плохо. Ограниченный диапазон и еще более ограниченная информация. Настроив датчики на максимальный диапазон, он стал смотреть на экран и хмуриться еще сильнее.

— Что-то они показывают, — сказал он наконец. — Только убейте меня, если я знаю, что. Идут показания, но смысла в них нет. Компьютеры у себя в памяти не могут найти ничего, с чем сравнить. Что считается невозможным.

— Пришельцы? — спросил Джиль.

— Неизвестно. Но не думаю. Даже самые чуждые формы жизни соответствуют определенным образцам. Это что-то совершенно новое. Но чем бы эти показания ни были, они заваливают датчики. Если там и есть что-нибудь человеческое, у датчиков не хватит чувствительности это обнаружить в таком шуме.

— А может быть, никого там и не осталось, — сказала Евангелина. — Харкер здесь уже несколько месяцев. С ним могло случиться что угодно.

— Давайте мыслить позитивно, — предложил Джулиан. — А корабельный маяк работает, Финли?

— Это да, — подтвердил Финли. — Я его нашел, громкий и чистый сигнал. Можно точно его обнаружить.

— Это уже что-то, — заметил Тоби. — Кто-нибудь озаботился прихватить бусы для туземцев?

— Туземцев там нет, — ответил Джулиан. — И никогда не было. До искусственного формирования почвы Мир Шеннона был мертвой скалой. Природных форм жизни тут нет — они стали бы помехой на пути тщательно взлелеянной мечты Шеннона. Что бы там сейчас ни было, это не природное явление.

— Жизнерадостный ты мужик, — сказал ему Тоби. — Тебе это когда-нибудь говорили?

— Шрек, заткнись, — велел Джиль. — Финли, сажай корабль. Как можно быстрее. Крейсер не будет вечно где-то шляться.

Джулиан прокашлялся.

— Я был назначен в экспедицию в последний момент. У нас есть время, чтобы мне кто-нибудь быстро рассказал, чего мы ожидаем на планете? В основном я знаю, но… Арена Смерти — это как-то не вдохновляет.

— А ты мысли позитивно, — посоветовал Тоби.

— Заткнись, — напомнил ему Джиль.

— Реальной информации мало, — быстро вставил Финли. — После того что там случилось, с планеты выбрался живым только один человек. Он и назвал ее Хацелдамой — перед тем как умереть. От того, что он там видел, он свихнулся начисто. И он хотел умереть, чтобы забыть то, что видел.

— У меня есть экземпляр его показаний, — робко сказал Тоби. — Только относящееся к делу — он все время срывался на бред. Ленту я купил у коллеги почти за номинал, и я думаю, Подполье мне это возместит — когда узнает. Запустить ее?

— Давай, — сказал Джиль. — Может быть, с кого-нибудь здесь спесь собьет.

Тоби кивнул Флинну, тот через свою камеру подключился к сети связи корабля и камера прокрутила запись у себя из памяти. Экран вздрогнул, голубая планет внизу сменилась лицом человека. Лицо было покрыто потом, глаза вылезали из орбит, и человек был так болезненно худ, что кости лица чуть не пробивали кожу. Губы у этого человека дрожали, мышцы лица подергивались. Он был привязан к стулу — не в последнюю очередь, чтобы не упал. Когда он заговорил, голос его был сиплым, но ровным. Глаза его снова сфокусировались, будто человека подстегивала отчаянная необходимость сообщить о том, что он знал, что видел.

— Меня зовут Адриан Марринер. Планетная разведка, стаж двенадцать лет. Я был командиром разведгруппы, посланной узнать, что случилось на планете Шеннона. О посланных ранее группах нас не информировали. Нас было десять, все отличные ребята. Все погибли. Выжил только я. Там война. Тотальная война. Пощады не дают и не просят. Пропавших без вести не ищите. Они мертвы. Им пришлось умирать первыми, смертью тяжелой и кровавой, беднягам. Курортной планеты тоже больше нет. Она стала кошмаром. Такого сна никто никогда не видел. Страшно. Страшная пародия на ту планету, что была. Там страшной смертью погибли все кто был — мужчины, женщины, дети, но война продолжается. И не кончится никогда. Больше разведгрупп не посылайте. Ни один человек этого не выдержит.

Марринер заплакал — скрежещущие, сухие звуки, от которых все его тело тряслось. Флинн отключил камеру, и плачущее лицо на экране сменилось загадочным лицом Хацелдамы, готовой их встретить.

— Боюсь, что это все, — сказал Тоби. — Дальше он все повторял и повторял одно и то же. Когда мог перестать плакать или кричать. От того ужаса, что он там видел, у него заело пластинку, и он мог только повторяться. После этой съемки он вскоре умер, и это наверняка было для него избавлением. Он был глубоко убежден, что все человеческие существа на планете мертвы, отчего возникает вопрос — кто же там ведет эту бесконечную войну? Предлагались самые разные ответы, причем ни одного такого, после которого хорошо спится. Если у кого-нибудь есть конструктивные соображения — прошу высказываться. Я смотрел эту запись, пока она у меня уже из ушей не стала лезть, и все равно боюсь до судорог. Я в том смысле, что это был опытный планетный разведчик. Он всякое видал. А после Хацелдамы превратился в хныкающего младенца.

— Я эту запись видел, — сказал Финли. — Знал одного из тех, кто снимал показания. Мы понятия не имели ни почему Марринер выжил, когда вся группа погибла, ни как он выбрался с планеты. Карантинный крейсер божился, что ни один корабль мимо него не проскочил. Марринера нашли на улицах главного космопорта Голгофы. Он плакал навзрыд и рассказывал свою историю всем, кто был согласен слушать. Ребята из безопасности его забрали, но ни корабля его не нашли, ни хоть какого-то намека, как он попал на Голгофу и при этом ни один сигнал тревоги не сработал. Что считалось совершенно невозможным.

— По многим причинам, — подхватила Евангелина. — Как мог он один провести корабль всю дорогу отсюда и до Голгофы? Компьютерами здесь не обойдешься. Кто-то должен был с ним быть. Кто-то наверняка ему помог.

— Если и были помощники, то на Голгофе они не садились. А искали их будь здоров. Императрица дышала огнем из-за такой бреши в охране, и ей совсем не понравилось, когда поиски закончились впустую. К вопросам безопасности центральной планеты она относится очень серьезно. Я слышал, что вскоре в высших эшелонах имперской безопасности открылась куча вакансий.

Джулиан крепко прикусил губу. Он чувствовал, как в голове возникает знакомая парализующая боль. Но сейчас он не мог этого допустить. Не мог дать увидеть свою слабость.

Не мог.

Он крепко обхватил себя руками и стал дышать глубоко и медленно. Это не очень помогло — и никогда не помогало особенно, — но ведь надо же было чтото делать… Чтобы отвлечься, он наклонился вперед и стал рассматривать панель датчиков, ощущая у себя на лбу холодный пот. Он надеялся, что другие этого не заметят.

— Я думал, что у Харкера был личный маяк? — спросил он осторожно.

— Был, — ответил Финли. — Но почти сразу, как попал сюда, он снял его и оставил в разбитом корабле. Почему — не знаем. И теперь он может быть где угодно. — Давайте мыслить позитивно, — предложил Тоби. — Мы по крайней мере приняли четкий сигнал от этого маяка. Будем надеяться, что в корабле найдется намек на то, где искать.

— Сажай нас рядом с тем кораблем, Кэмпбелл, — велел Джиль. — И будем молиться, чтобы след оказался горячее, чем кажется. Иначе мы рискуем застрять здесь надолго.

Финли посадил переоборудованный грузовик на широкую равнину, заросшую травой, всего в нескольких стах ярдах от остатков разбитого спасательного бота. Обломки были бесформенной грудой, но сигнал маяка звучал четко. Нигде не было никаких признаков жизни. Первым вышел, конечно, Джиль, с мечом и лучеметом в руке. Подозрительно оглядевшись, он выждал, потом кивнул остальным, чтобы присоединялись. Финли тут же оказался рядом с Дезсталкером, за ним по пятам — Тоби и Флинн. Они медленно пошли к боту, все время проверяя, нет ли по дороге ловушек.

Евангелина и Джулиан остались сторожить корабль и держать его готовым к немедленному взлету, если это понадобится. Испытывая неловкость в обществе друг друга, они рассматривали окрестности пристальнее, чем это было необходимо. Согласно показаниям экрана и датчиков, травянистая равнина тянулась до горизонта во все стороны, ярко-зеленая почти до неестественности. Никаких признаков животной жизни. Ни птиц, ни насекомых. Стояла полная тишина, нарушаемая только шагами идущих к спасательному боту людей. Небо сверкало голубизной, резкой и ясной, почти гипнотической, без единого облачка. Под таким небом можно лежать часами, почти загипнотизировано глядя в его глубину, не замечая течения времени. И высоко на этом небе улыбалось пухлым лицом желтое солнце. Джулиану это почему-то не нравилось. Будто он оказался на школьном пикнике.

— Как они, черт побери, это устроили? — спросил он, чтобы хотя бы услышать собственный голос. Тишина его нервировала.

— Это не так трудно, — отозвалась Евангелина. — Наверное, какая-то голографическая проекция. Вопрос в том, кому и зачем это понадобилось.

— Входило в мечту Шеннона, я полагаю, — сказал Джулиан. Головная боль проходила, и он снова становился человеком. — Чувствуешь, как пахнет наружный воздух из люка? Чистый, густой и бодрящий. Сделанный по заказу. Такие детали нравятся прибывающим.

Евангелина принюхалась к воздуху.

— Верно. Должно понравиться тому, кто любит пасторали, но зачем такая тишина? Куда все девались? Или здесь больше ничего нет?

Впервые за все время Джулиан слабо улыбнулся.

— Очень сомневаюсь. Не верю, чтобы Шеннон мог драть такие цены только за это.

— Не знаю, — усомнилась Евангелина. — После всех стрессов и волнений высшего общества многие могли бы заплатить хорошую цену за гарантированный мир и покой.

— А я за это ломаного гроша не дам, — возразил Джулиан. — Слишком спокойно. Так, будто что-то вот-вот случится. Что-то плохое.

— Ты всегда такой жизнерадостный?

— Почти. Иногда мне случается петь и танцевать. Ты смотри за приборами, а я попробую сделать пси-сканирование. Может, чего-нибудь зацеплю.

— А это разумно? — спросила Евангелина, стараясь говорить безразличным голосом. — Доктора говорили, что тебе пока надо беречься.

— Я свою работу могу сделать, — отрезал Джулиан. — Если бы я думал подругому, меня бы здесь не было. Он сосредоточился, и его разум потянулся наружу, выискивая признаки жизни и скрытые сюрпризы. Он знал, что не обязан сейчас это делать, но хотел доказать хоть что-нибудь, пусть даже самому себе. Остальные члены группы ярко сияли поблизости, теплые и утешительные в своей человеческой сущности. Разбитый бот был темен и пуст, все системы отключены, и только маяк верещал, как голодный птенец в гнезде. Джулиан протянулся шире, над всей травянистой равниной. Диапазон его захвата стал куда меньше, чем был до тех пор, пока он не попал в лапы к мнемотехникам, но Джулиан старался достать так далеко, как только мог. Ему необходимо было чувствовать себя полезным членом команды. Пусть никто не считает его обузой. Он хотел, чтобы Финли им гордился. И потому он тянул и напрягался, несмотря на уже запульсировавшую в брови боль, и вдруг он нащупал контакт. Двое, почти сразу за горизонтом, идут сюда. Но черт его побери, если он знал, кто они такие. Несомненно, живые, разум их сиял чисто и ясно, но Джулиан никогда еще не встречал ничего подобного. Разумные, сосредоточенные, но не люди. Он ощущал их разум, но мыслей прочесть не мог. И все же в них было что-то знакомое, как будто он их откуда-то знал, но не мог вспомнить — как лицо, которое видишь во тьме. Джулиан оттянулся назад, встревоженный почти на уровне инстинкта, и вдруг его разум попал на что-то другое, и так близко, что он его даже поначалу не заметил. От шока он рывком вернулся в тело, голова его упала на руки и он громко застонал. Евангелина тут же оказалась рядом с ним.

— Что там? Что ты видел.

— Мы здесь не одни, — мрачно сказал он. — Тут еще один корабль в двадцати футах от нас, похороненный под травой. И он полон смерти. Скажи остальным.

Почти целый час ушел у них, чтобы откопать воздушный шлюз погибшего корабля. Люк был задраен, энергия на него не подавалась, и пришлось вскрывать его рычагами ручного управления. Внутри было темно и мрачно, все системы сдохли, и пришлось в нетерпении ждать, пока Финли не принес из грузовика фонари. Без них идти почему-то не хотелось. А Джулиан что-то бормотал насчет смерти.

Они медленно вошли внутрь, и корабль стал постепенно выдавать свои секреты свету качающихся фонарей. Это был десантный модуль имперского крейсера, предположительно, направленный сюда с орбиты. Выстрелом чего-то непонятного ему вышибло мозги, но он все же смог сесть. Мятежники осмотрели модуль от хвоста до кормы, но никаких признаков жизни не обнаружили. А что обнаружили, так это кровь. Темная, густая, разлившаяся почти по всему кораблю. Учитывая, что внутренний корпус был не нарушен, хотя внешний изрядно потрепан, можно было заключить, что бы тут ни произошло, это случилось после посадки.

— Пятна крови сто лет как высохли, — заметил Тоби. — Что бы здесь ни творилось, это уже закончилось. Наверное, война все еще длится.

Финли вытащил кристалл памяти из бортового журнала модуля, взял его с собой на грузовик и прокрутил несколько последних записей. Все столпились у экрана, но бортовой журнал мало что им рассказал. Модуль был послан «Решительным» — крейсером, который держал карантин у планеты. На нем был экипаж из двадцати человек — все тренированные десантники элитных подразделений. Они обнаружили спасательный бот Харкера и приземлились рядом. Больше в бортовом журнале записей не было.

— У них были те же намерения, что у нас, — сказал Тоби. — И смотрите, что с ними сталось.

— Мы не знаем пока, что с ними сталось, — раздраженно огрызнулся Джиль. — Мы ни про кого здесь пока не знаем, что с кем сталось.

— В этом не видно смысла, — заявила Евангелина. — Если поисковая партия вся перебита, где тела? И зачем хоронить корабль, а не их?

— Очередные тайны, — сказал Джиль. — Терпеть не могу загадок. Наши датчики показывают, что за горизонтом к востоку есть какое-то строение или конструкция. Я бы предложил пойти и посмотреть. Может быть, там мы найдем какие-нибудь ответы или хотя бы намеки.

— А те два контакта, что я нащупал? — спросил Джулиан. — Это явно какая-то форма жизни, и они идут сюда.

— Если увидите что-нибудь, кроме нас или Харкера, — сказал Финли, — я вам разрешаю сперва стрелять, а потом задавать вопросы. Если захотите. Одна вещь, в которой мы можем быть уверены, — это что друзей у нас здесь нет. В этом конкретном месте на Хацелдаме мир и покой, но это не значит, что этому можно хоть на грош верить. Всем быть бдительными! Здесь погибают люди.

И они пошли через травянистую равнину. В другом месте или в другое время это была бы приятная прогулка. Пологие склоны — как раз такие, чтобы размять ноги, воздух, наполненный запахом свежесрезанной травы. Теплая погода и иногда — приятный прохладный ветерок, чтобы не перегреться. Земля легко пружинила под ногами, и трава выпрямлялась сразу же за спиной, как бы тяжело на нее ни наступали. Идеальная погода в безмолвном пустом мире, под улыбающимся солнцем. Горизонт медленно отступал, открывая неожиданное углубление в земле, подобное большому поросшему травой кратеру. В середине углубления стояло большое здание, простое и приземистое, выкрашенное в яркие чистые цвета. Между зданием и повстанцами стояла высокая и широкая арка с надписью: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИР ВЕЧНОГО ЛЕТА! У основания арки люди остановились, разглядывая надпись. Буквы были большие и угловатые, почти как в мультфильме, как из детской книжки — намеренно яркие, веселые и дружелюбные. На вершине арки стояли прожектора подсветки, но все они были разбиты. А на опорах арки виднелись потеки старой давно засохшей крови.

За аркой, на здании, тоже висела вывеска: СТАНЦИЯ ПРИБЫТИЯ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ. Джиль направился к ней с лучеметом в руке, остальные пошли за ним. В напряженном безмолвии резко звучал хруст битого стекла под ногами. У всех было ощущение, что за ними наблюдают, но, как бы они быстро ни оборачивались, никого заметить им не удалось. Подойдя ближе, они заметили, что станция тоже не избежала внимания войны. Внутренние стены, все такие же яркие и веселые, были истыканы оспинами разрядов лучевого оружия. В полу были длинные зазубренные трещины, в потолке — дыры. Повсюду виднелись следы копоти от пожаров, которые погасли сами по себе. Стены еще остались, но станция была холодна и мертва.

Мятежники медленно шли вперед, вглядываясь в тени и заглядывая за углы в поисках врагов. Оружие было наготове у всех, кроме Тоби и Флинна, которые все это снимали. Зловещее молчание повисло саваном. Люди брели по комнатам, где мебель была разломана и разбросана, как детские кубики. Кое-что обгорело, но пожар не занялся. На стенах висели детские рисунки, поврежденные дымом и жаром, загнутые по углам. Некоторые были заляпаны кровью. Очень странными казались игрушки огромных размеров, перевернутые и валяющиеся у стен — вроде лошадки-качалки, на которой мог бы сидеть взрослый мужчина. Углубляясь все дальше внутрь станции, люди все чаще наступали на игрушки, разбросанные по полу, будто их хозяевам вдруг надоела игра или они должны были куда-то спешно бежать. И несмотря на весь этот разгром и разрушение, пятна копоти и крови на стенах, в комнатах все так же доминировали яркие цвета, будто повстанцы вошли в разгромленный и брошенный детский сад.

Но если это так, куда же девались дети?

Потом они вошли в гимнастический зал, и им пришлось заставить себя не отводить глаза. Они стояли в самом сердце здания, сквозь выбитые окна лился свет яркого солнца, освещая шведские стенки, брусья, гимнастических коней и прочие снаряды, почти все разбитые и перевернутые. А в дальнем конце комнаты на грубых деревянных кольях, вбитых в пол, торчали двадцать человеческих голов. Тел не было, даже крови было немного. Ссохшиеся мумифицированные лица глядели взглядом пустых глазниц. Рты были раскрыты в бесконечном безмолвном вопле.

Евангелина придвинулась поближе к Финли, вцепившись в пистолет так, что пальцы побелели. Если бы сейчас что-то в тени пошевелилось, она бы выстрелила, не задумываясь. В ней не осталось места ни для чего другого, кроме ярости и гнева к тем, кто сделал это с несчастными людьми. И почему-то без тени сомнения она знала, что это не человеческих рук дело. Это было оскорбление Человечества, намеренное и доставившее удовольствие тем, кто его исполнял. Джиль полыхнул взглядом вокруг, выискивая врага для мести, но ни одного вблизи не было. Тоби махнул рукой Флинну, и тот послал камеру вперед, на крупный план, а потом медленно повел ее вдоль шеренги кричащих лиц.

— Вы, суки! — сдавленно произнес Джулиан, обуреваемый эмоциями, которым не было выхода. — Стервятники драные! У вас никаких человеческих чувств нет? Только и думаете, что о хорошем материале да о своей людоедской публике? Вас что, это все совсем не трогает?

— Именно, — ответил Тоби. — Потому мы и снимаем каждое лицо, чтобы родственники могли узнать людей.

— А! — сказал Джулиан. — Тогда извини.

— И еще потому, что это убойный кадр. Он врубится во все утренние новости. Это из тех репортажей, которые выигрывают конкурсы.

— Не говоря о премиальных, — уточнил Флинн.

— Точно, — подхватил Тоби. — А если кого-нибудь от этого вывернет, так тем лучше. Если повезет, кто-нибудь даже позвонит и пожалуется. Так зарабатывается известность.

Джулиан не знал, что на это можно ответить, не срываясь на крик, и потому не сказал ничего. Не надо, чтобы решили, будто он собой не владеет. Он посмотрел на Финли, будто спрашивая, что делать. Кэмпбелл смотрел на отрезанные головы, но он их не видел. Брови его сошлись, будто он пытался что-то вспомнить. Евангелина положила руку ему на плечо:

— В чем дело, Финли?

— Я знаю это место, — медленно сказал он. — Страна вечного лета. Кто-то мне о ней что-то рассказывал, много-много лет назад… Она не была просто курортной планетой.

— А чем же еще? — спросил Джиль.