Чтение 17–й страницы книги ~Кто есть кто?~

довольно высокой степенью точности: при всей своей внешней
неприспособленности и неуклюжести Ленечка очень четко воспринимает и
оценивает факты, я это наблюдал не однажды. Значит, все нелепости и
противоречия, которые так поражают в его рассказе, имеют свое объяснение,
а мы этого объяснения не можем найти только из-за нехватки информации...
Ну, попробуем пока проанализировать новые факты и сообразовать их с
прежними.

Значит, первое и основное: "версия посетителя" впервые подтвердилась
прямо и недвусмысленно: в нашей лаборатории в тот вечер был кто-то, кроме
Аркадия!

Зато мой отлично сконструированный вариант с "эксплуатационником"
теперь, пожалуй, рассыпается... Во-первых, куда бы ни ходил Аркадий,
посетитель ждал его в нашей лаборатории. Во-вторых, Ленечка наверняка не
дружит ни с кем из эксплуатационников - он даже из наших-то мало с нем
общается, - а он явно видел кого-то хорошо знакомого и неумело пытался
защитить его своей ложью.

Но кого, елки зеленые? Одну примету он, впрочем, назвал: голос у этого
человека очень похож на голос Аркадия... Тут я терпеливо перебрал весь
узкий круг, с которым у Чернышева были хоть какие-то связи, кроме самого
факта совместной работы в институте, и постарался припомнить, как они
говорят. Но ничего даже отдаленно похожего я не вспомнил. У Аркадия голос
вообще ведь очень характерный... Такой звучный, баритонального тембра, с
легкой хрипотцой... Впрочем, даже не в голосе дело, а в манере говорить, в
этой насмешливо-высокомерной растяжечке,которая иногда злила меня,
казалась пижонской, нарочитой: Нет, совершенно не помню, чтобы кто-нибудь
разговаривал хоть отчасти похоже на Аркадия...

Да, но вот ведь что... В этой истории мог участвовать не один человек!

Во-первых, мог все же существовать "эксплуатационник" из моей версии,
то есть человек, к которому Аркадий пошел в пять часов и который угостил
его питьем со снотворным, а сам преспокойно ушел из института. Во-вторых,
возможно, что в начале шестого в нашей лаборатории был один человек, а в
одиннадцать часов - совсем другой. Такое предположение можно сделать хотя
бы на том основании, что Чернышев хорошо знает того, кто выходил из
лаборатории, и отказывается говорить о нем, а в то же время он ничуть не
пытается оберечь того, чей голос слышал из коридора, и действительно,
по-видимому, не знает его...

Однако же, что за карусель получается! Не институт, а проходной двор
какой-то! Ходят, приходят, проходят сквозь запертые двери, как призраки...

уходят тоже, как призраки, раз вахтер их не видел... Да, в самом деле,
куда же они оба девались, если вахтер их не заметил? Первый, допустим, мог
пробыть у Аркадия совсем недолго, минут десять - пятнадцать, и уйти еще в
общем потоке, не будучи замеченным. Но вот второй! Либо он был в институте
до одиннадцати, либо вернулся туда вечером. Во всяком случае, он минимум
один раз должен был показаться в проходной в неурочное время. А вахтер
утверждает, что в тот вечер в институте оставались только двое: Левицкий и
Чернышев...

Дальше: что может означать этот загадочный обмен фразами? Фразы,
собственно, крайне общие и банальные, их можно применить к явлениям любого
порядка.

Например: люди уговорились пойти в ресторан... или на рыбалку... Да, но
кто же станет из-за разговора о ресторане или о рыбалке лезть со своим
ключом в чужую лабораторию и сидеть там взаперти, ожидая хозяина? Не та
обстановка! И финал не тот, главное... Тогда что же? "Не передумал ли ты
отравиться?" Бред собачий!

Нет, фактов решительно недостает ни для какой версии! И вообще дело
такое запутанное, что надо бы мне самому посидеть в тот вечер в нашем
техническом отсеке и послушать, кто говорит, что говорит. Тогда бы я все
распутал и спас бы Аркадия...

Тут опять что-то промелькнуло в моем мозгу, стремительно и неудержимо...

какая-то слепящая вспышка в туманной оболочке... И я опять ничего не
поймал, а только прижмурился покрепче, будто она через глаза убегала...

В общем, я понял, что на данном уровне ничего больше не выжму из своих
серых клеточек, и решил пойти к Чернышеву за добавочной информацией.
"Мне-то Ленечка откроется! - подбадривал я себя.- Это он при Линькове
говорить не хотел!"

Я дошел до конца коридорчика и только хотел повернуть налево, к
лаборатории Чернышева, как вдруг увидел, что оттуда выходит Линьков. Меня
как горячим паром всего обдало, я хотел удрать, но не мог, да и поздно
было. Линьков меня сразу заметил. Я видел, что он смутился. Но он прошел
мимо меня, на ходу задергивая застежку-"молнию" своей разбухшей папки,
небрежно кивнул мне, а я все стоял, будто прирос к полу.

Значит, он нарочно отделался от меня, чтобы наедине расспросить
Чернышева?

Вот до чего он мне не доверяет теперь! Нет... не то! Почему же он
сначала преспокойно расспрашивал при мне, а потом не захотел? Догадался,
кого назовет Чернышев?

Возможно... однако не понимаю, почему именно мне нельзя об этом знать...

Нет, что касается Линькова, это понятно: я не сотрудник прокуратуры, и
даже если б он мне полностью доверял... Но Чернышев, Ленечка Чернышев! Я
вдруг сообразил, что Ленечка не зря глядел на меня с таким ужасом: он,
видимо, считал, что тайна, которую я из него пытаюсь вытянуть при
содействии следователя, должна строго сохраняться в моих же собственных
интересах, и он не понимал, почему я так странно веду себя... то есть он
был уверен, что я знаю, кто вышел из нашей лаборатории в одиннадцать
вечера! Но тогда...

тогда... Я даже простонал от внезапного болезненного озарения. Тогда
речь может идти только об одном человеке - о Нине! Идея бредовая, конечно,
но в этой истории все граничит с бредом, и чем безумней идея, тем она,
может быть, правильней...

Я вернулся в лабораторию, чтобы обдумать все это до разговора с
Чернышевым.

Ленечка, по идее, сам должен прийти ко мне сейчас и все изложить со
всей прямотой. А я пока подумаю...

Нина! Может, потому она и ведет себя таи странно? Тут я запнулся.
Поведение Нины в эту концепцию как-то не очень укладывается... и не сразу
ведь она...

Но я решил в это пока не вдумываться, поскольку поведение Чернышева
могло иметь только одно, именно это значение.

Хорошо, допустим, Нина. Не в том смысле, что она причастна к смерти
Аркадия - это даже в рабочую гипотезу не лезет! И вообще она ушла из
института вместе с другими девушками из расчетного отдела и сидела с ними
в кино, так что алиби у нее железное... Да, но на более поздние часы у
нее, возможно, нет алиби... Сеанс начинался в 19.10, две серии, ну, это
часа три, может, и чуть побольше, фильм зарубежный... Значит, вышли они из
кино в одиннадцатом часу, даже в половине одиннадцатого. Нине домой идти
примерно мимо института... крюк небольшой... Допустим, она решила
позвонить мне: я ведь сказал, что допоздна буду в лаборатории... Нет,
Аркадий ей сказал ведь, что я ушел из института... и дверь лаборатории
была заперта... Зачем же она звонила? А если она именно с Аркадием хотела
поговорить? О чем? Допустим, я могу и не знать, о чем... Аркадий ей
ответить уже не мог, он был без сознания... Ответил тот, с похожим
голосом... Он так все время и сидел там, значит? Странно... но допустим.
Ему показалось выгодно заманить Нину в институт, навлечь на нее
подозрения, запутать дело... Теперь- как Нина попала в институт? Неужели
вахтер ее не запомнил? Ну, ладно, это мы потом выясним. Как-то, значит,
попала. Пришла она в лабораторию и... Тут я глянул на часы - и ужаснулся:
без пяти пять, мне пора идти, а Ленечка все не приходит да не приходит...
Ну, что ж, тогда я сам по дороге загляну и нему.

На него нельзя обижаться, - это существо сложное и
высокоспециализированное...

Лаборатория Чернышева была заперта. Я подергал дверь, даже постучал
тихонько. Посмотрел на часы - 17.00. Ленечка, который днюет и ночует в
своей лаборатории, ушел раньше времени. Избегает встречи со мной! Почему?
Линьков запретил? Возможно. Очень возможно... Но это значит, что Линьков
всерьез подозревает Нину? Нелепость, он же умный человек!

Я не заметил, как дошел до скверика. Есть такой скверик поблизости от
института, на углу. Маленький, но очень тенистый и уютный. Мы туда в
обеденный перерыв ходим посидеть.

Только я уселся на скамейку, появилась Нина. У меня даже сердце
защемило от жалости: какая она бледная, и глаза печальные. Ничего, сейчас
мы поговорим с ней по-хорошему, она мне все расскажет, и мы вместе
что-нибудь придумаем.

Только надо ее сразу подбодрить. А то вот она и на скамейку садится
как-то боком и от меня отодвигается... Бедная девочка! Я почувствовал себя
сильным и надежным, этакой несокрушимой опорой бытия.

- Нин, ты, главное, не волнуйся, - сказал я максимально задушевным
тоном и погладил ее руку. - Мы же с тобой друзья, мы всегда поймем друг
друга, если что...

Нина медленно и как-то странно посмотрела на меня.

- Да? Ты в этом так уверен? - с горечью произнесла она.

- Что касается себя, безусловно! - заявил я. - Но ты, видимо, не веришь
в это и потому как-то... ну. нервничаешь...

Нина опять уставилась на меня широко раскрытыми немигающими глазами - и
вдруг я понял, что она разглядывает меня с недоумением и ужасом... совсем
как Ленечка Чернышев, когда мы сегодня пришли к нему с Линьковым. Мне
сразу сделалось неуютно и тоскливо.

- Нина, ты что так смотришь? - не выдержав, спросил я.

- Ты не знаешь, почему? - Нина опустила голову и начала теребить
ремешок сумки.- Что ж, если не знаешь, то... - Она долго молчала, потом
спросила каким-то неестественным, сдавленным голосом: - Ас какой это стати