винтороллеров. Чтоб все перевозки делать только по воздуху. А на саженцы
древовидной конопли ему наплевать, и на юннатский кротовый заповедник тоже.
А особенно жаль рябинку, посвященную геройски погибшему гвардии рядовому
Кузьминичеву, и ту березку-трехстволку, которую мы еще мальками сажали с
Машей Тениной и Горькой Коноваловым. Но самое главное, бетон начнет почву
выжимать, деревья и кусты заоблачут, оголят корни и пожухнут. Председателево
сердце не болит по всякому растению и летучести. А они тоже для красоты
настроены...
общественники, вечно суют нос куда не просят! Хорошо еще, планы председателя
не затронули личных соток защитника природы. Так и представлялись коренастый
чистенький дядька с тяпкой и ведром навоза в руках, тропинка, протоптанная
им с лукошком собственных овощей из огорода до базара, бетонная сетка
поперек этой тропинки. Ох, шуму б было!
несмотря на необъятную толщину и выдающийся живот, пройдоха и умница,
потомственный руководитель богатого хозяйства, он своей выгоды нигде не
упускал. Странная купеческая жилка помогала ему разглядеть то новое, что
приносило колхозу немедленный безошибочный доход. Он шумно ввалился в
кабинет Арсена и по обыкновению не сразу приступил к делу:
Михайлович расстегнул пиджак, поправил тщательно замаскированные подтяжки и
плюхнулся в кресло. -- Ездил за подарком сыну, решил и к тебе заглянуть.
Между прочим, интересную штуковину раскопал. Глянешь? Новый побег
эволюционной мысли.
техники на воздушный мини-транспорт. По ватману красиво порхали крылатые
потомки мотороллеров: портативные тракторы, планирующие тележки, гусиные
клинышки дельта-комбайнов. Поля были разлинеены росчерками взлетных дорожек,
будто тетрадь в клеточку. Столбики черных и красных цифр освещали затраты и
выгоды, при этом красные горделиво выпячивались, черные стыдливо тушевались
из-за своей незначительности. .. .
налажены, не сегодня-завтра можно форсировать строительство, и вообще визит
Громова -- лишь дань вежливой формальности.
вопросительно постучал ногтем по двойным серым линиям бетонных меж.
Экономическое обоснование преимуществ винтовой кавалерии выглядело на
редкость изящно и убедительно. В свете предстоящих удобств не пугали и межи
на посевных землях. Впрочем, другого ожидать не приходилось: бухгалтер у
Громова мужик дотошный, считать умеет, зря на ветер средств не выбросит.
Одна его фамилия Хапугин наводит страх на прожектеров. Поэтому проект
Громова был, что называется, чистенький, выгодный и перспективный. Не найдя
особых выпадов против природы, Арсен размашисто подписался в верхнем правом
углу...
беспокойство. Настораживали даже не наивные аргументы, а
фальшиво-агрессивный тон. Арсен подумал-подумал. И махнул в колхоз. Чуть ли
не впервые он ехал не расследовать жалобу, а убеждать жалобщика в
правильности собственного решения. "Если, конечно, оно правильно", --
выскочила исподтишка ехидная мысль.
обрывист, в слоистых узорах багровых глин, с темными провалами пещер,
уходящими под воду. А здесь жили осина, коза, крохотный жучишко
неопределенного от изумрудных переливов цвета раскачивался на тоненькой
былинке. В общем, ненаблюдаемая из окна кабинета природа!
круглые, с зубчиками, листья пастушья манжетка. На Украине ее называют
калачиком. В детстве они дожидались, когда зеленые колокольчики отцветут, и
поедали безвкусные лепешечки. Чем только в те годы ни набивали рты! И не от
голода, упаси боже! От слитности с природой. Жевали цветы акации. Сосали
головки молоденького клевера -- кашку. Скусывали прямо с вишневых стволов
потеки солнечно-золотистого клея. Ели даже дудки молочая, если долго крутить
их между ладонями и приговаривать;
сок -- друзьям!
между пальцами, побил ими друг о дружку -- склеятся или нет? И поднял глаза.
Солнце с гребня на гребень скакало по волнам Оредежа, растекалось поперек
течения, тонуло под мостом... Осина изнемогала от зноя или страха. Коза, не
заинтересовавшись его личностью, отвернулась и обметала горизонт
грязно-белым хвостом.
бетонная броня!
Арсен без сопротивления перекатился на спину, встретил немигающий,
мраморно-слепой зрачок огромного неба. Осиновая крона просеивала солнце.
Тени листьев, выпукло-объемные против света, сбегались и в падении
склевывали теплые золотые пятнышки, тут же просыпали их бархатными лучами.
Лопатки -- из-под земли, сквозь рубашку -- тоже жег чей-то мудрый и
загадочный взгляд. Тягучий ветер отогнул ветку. В лицо обрушился ослепляющий
веер зноя, пробился искрами под сомкнутые веки, слился в черный круг,
окаймленный переменчивыми радужными полосами, круг разделился на два -- по
одному на каждый зажмуренный глаз -- и поплыл-закачался парой медленных
черных солнц. Тяжелый шепот отделился от земли...
незрячими бойницами и тонким налетом мха по бетонному козырьку. У ж как там
оно получалось, но он ясно различал надписи внутри дота. На осклизлой стене
виднелось процарапанное острым: "Мы из Архангельска. 1966". Ниже, не под
строчкой, а в толще бетона, словно утонув в нем, торопливым огрызком
химического карандаша: "Осталось 3 патрона. Вася Цыбин". От дота с
неодушевленной правильностью стелились во все стороны щупальца взлетных
дорожек, глубоко врезанные в тело земли как нити капронового невода на
обнаженном, со вздутыми мускулами человеческом торсе. По дорожкам, животами
в руль, мчались на крылатых винтороллерах десятки Громовых -- мимо вставшей
на цыпочки древовидной конопли, мимо березок-тройняшек, мимо исхудалой
женской руки, которая оползала по осклизлой стене, впиваясь в бетон
побелевшими ногтями: неровные светлые крапинки на них почти пропали, лишь
кое-где едва угадывались. "К счастью, -- подумал Арсен. -- Говорят, ногти
цветут -- к счастью..."
выстроили невесомые тени. Грустное и неподвижное, неслось навстречу
прозрачное Ольгино лицо. Тяжелые зеленые волосы слегка шевелились -- как
пугливые листья на ветру.
осознавал, что Ольга давно умерла, что эта женщина, зябко кутающаяся в
длинный, до земли, балахон, просто выдумка, удар взбесившегося воображения.
Но ока вполне реально потянулась к нему.
поверившими зрению, он хорошо представлял себе, что именно за эти годы могло
от нее остаться... Она укоризненно вздохнула:
босые, зябко потирающие один другой корни. На одном из них снеговым
пятнышком застрял белый клочок облака.
Ольга тосковала по тихим северным полянам, где колючий для взгляда вереск
выстилает подступы к березам и валунам. Она хваталась за простертые к ней
руки агав -- и натыкалась на толстокожие, равнодушные, глянцево-жирные
листья. Врачи прописали ей юг, а она карабкалась в горы, бросалась в щедрые
травы альпийского луга -- и не могла отыскать среди пышных
труднопроизносимых рододендронов щемяще-неприметные, такие пушистые на слух
горечавку, яснотку, кровохлебку, чьи названия сами просились на язык и,
произнесенные, оставляли во рту вкус песетой радости и детства...
взвинченная и всепрощающая. Это было особенно больно в ней. И обезоруживало.
Только однажды она не упрекнула, нет, -- просто между прочим обронила:
человека. Он за меня не заступится.
движением неуловимо-обыденным и в то же время самым-самым своим...
к зеленым с проседью волосам. И это лицо, живые нити волос показались ему
знакомыми. Не той давней памятью, привычной к каждой Ольгиной черточке, а
как-то еще, по-другому, что примешивалось и добавлялось к ее образу чем-то
неувиденным после ее ухода, недосказанным, чуть ли не чужим. Понимая, до
чего это глупо, не вкладывая в свои действия ничего мистического и тем не
менее стараясь быть последовательным в своей галлюцинации, он перекрестил
призрак раз, другой, третий, так по-сказочному доверчиво и сокрушительно,
как заклинают нечистую силу. Ольга не стаяла, не исчезла. Он судорожно
положил еще два креста, за сухую жесткую руку рванул ее в дот, навалился на
дверь, задвинул щеколду. И дот стал не совсем дот, а комната с окнами, к
которым приникли снаружи жалобные ветви-руки. Странные существа призрачного
сине-зеленого оттенка жадно стучались в стекла. И Арсен узнавал их:
загубленные людьми деревья, что минуя волю, подсознательно мучают нас
беспричинной тоской... Они пытались спастись от загустевшего неба. От
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Ильин Андрей
Распопов Дмитрий
Андреев Николай