твоем концерте.
яркое лицо, основной тон которого - радость, полнота жизни. Как это
сочетается с тем беспредельным отчаянием? Сочетается. Не все просто и
последовательно в человеке. Да нет, ему, кажется, ясно. Эти счастье и горе
- из одного источника. Страстная жажда жизни, светлых достижений - и
неодолимая преграда, неукротимое стремление разрушить ее во что бы то ни
стало! Удастся ли? Прозвучит ли когда-нибудь разрешающий аккорд? Все
нахлынувшие на него мысли и чувства он хотел и не мог выразить словами.
Снял со стены скрипку.
яростную борьбу - и поражение, поражение... Недвижны скалы. Но волны бьют
в них - еще и еще. И вот...
аккорд!
что так взволновало его и многих других. Только конец найден им
самостоятельно, но прозвучал так бледно по сравнению с блестящей музыкой
Анны...
выразить то, что ему хотелось!
солнце смотрит в чистую воду реки, одновременно пронизывая ее своим светом
и отражаясь в ней.
напряженно вслушивался в вопросы сидевших против него пожилого врача и его
молодой помощницы. Но, по-видимому, смысл вопросов до него не доходил.
отчетливо произнес несколько слов на непонятном языке. Слова
сопровождались резкими повышениями и понижениями голоса и перемежались
коротким, быстрым придыханием.
Панаит все время объяснялся с Жаном. Ну что ж, врач повторил обращение на
распространенных языках - русском, английском, немецком, испанском. Потом
его помощница обратилась к Панаиту по-гречески, по-норвежски, на хинди, на
суахили. Юноша только печально качал головой и виновато разводил руками,
напряженно сдвинув густые брови, силясь понять обращенную к нему речь.
небольшие, очень тонкие изменения в мозгу. Но разобраться в них мы здесь
не сумеем.
язык?
все выяснить.
Панаитом.
владеет добрым десятком языков.
запишем и заложим в кибернетический переводчик.
так, чтобы быть в поле зрения штабного теле, и стал говорить - быстро,
отчетливо, непонятно и довольно продолжительно. По жестам и мимике можно
было догадываться, что он чему-то удивляется.
земных суток. Ни одной звезды. Однако тьма прерывалась отблесками
беззвучно бушевавших зарниц, и при каждой вспышке тучи озарялись размытым
пламенем.
кончилась гроза, продолжавшаяся без перерыва больше земных суток.
мира.
небольшой пленочный дом. Жан взглянул на стрелку, дублировавшую показания
сейсмографа.
около пятнадцати. Но дом только поднимался и опускался на рессорах, как
корабль на волнах.
привычным венерианский унылый, мрачноватый дневной свет. Похоже было,
будто настоящее солнце взошло над планетой, властно пробившись через
немыслимую толщу туч.
желтовато-красные просторы каменистой пустыни.
включают так внезапно.
же оно на востоке... Ну, - прервал он себя, - особенно-то засиживаться не
приходится. Здесь не как на Земле: там - определенные часы работы,
известное время досуга, а тут пока редко от себя зависишь.
глаза, как побелела кожа, потеряла загар. И так быстро! А Сергей тоже про
себя отметил усталый вид Жана.
оказался невероятно занят - в штабе срочно понадобился работник, других
свободных и, как мне сказали, подходящих не нашлось. Ну, а как я очутился
на Венере? Когда узнал о страшной катастрофе... Пока не были названы имена
погибших, с ужасом думал - а вдруг ты... Я жадно следил за известиями с
Венеры. Узнал, что ты жив, работаешь над искусственными вулканами. Много
думал о тебе... о Мерсье. Много читал об освоении планеты, прислушивался к
дискуссиям. И постепенно пришел к мысли: Мерсье-то и его сторонники правы,
человечеству пора овладеть Солнечной системой. А раз убедился в этом -
решил: мое место здесь. Обратился в Мировой Совет. Экспедиция на этот
период была уже укомплектована. Но моя специальность помогла - она,
оказалось, здесь очень нужна. Хотел было я отказаться от работы в Штабе
освоения - какой у меня организаторский опыт? Но сказали - надо. Я и
подумал: предстоит много трудных дел, и раз уж мне выпадает такая
ответственность, имею ли право уклониться от нее? А теперь... знаю, что с
тобой было в последнее время: ожог, чудовищные грибы, обвал...
обширное поле, не так ли?
кто-нибудь не поймет ли?