что мы не можем никогда обмануть друг друга? Конечно, это величайшая
правда, но по какому поводу это тебе пришло в голову?
Боюсь, что гондольеры, подслушав нас, передадут все графу. Эти занавески
из бархата и шелка очень тонки, а уши у дворцовых гондольеров раза в че-
тыре шире и глубже, чем у наемных.
когда они пристали к берегу у Корте-Минелли.
отвечала она.
чаяние и бешенство!
Она зажгла лампу, опустила занавески и, увидав своего жениха мрачным и
задумчивым, обняла его.
ный, встревоженный вид сегодня вечером.
шой твоей матери, поклянись распятием, перед которым ты молишься утром и
вечером...
ложь в твоей жизни.
меня... О! Когда наступит эта минута, тебе и так все будет слишком яс-
но... Горе, горе будет нам обоим в тот день, когда ты узнаешь о моих те-
перешних муках!
убогую комнату, где у нас с тобой не было до сих пор секретов друг от
друга, мы вернулись преследуемые каким-то злым роком. Недаром, уходя от-
сюда сегодня утром, я чувствовала, что возвращусь в отчаянии. Почему не
могу я насладиться днем, который казался мне таким прекрасным! Я ли не
молила бога так искренне, так горячо! Я ли не отбросила всякие мысли о
гордости! Я ли не старалась петь, как только могла лучше! Не я ли огор-
чалась унижением Клоринды! Не я ли заручилась обещанием графа пригласить
ее вместе с нами на вторые роли, причем он сам не подозревает, что дал
мне это обещание и уже не может взять назад свое слово. Повторяю: что же
сделала я дурного, чтобы переносить те муки, какие ты мне предсказываешь
и какие я уже испытываю, раз их испытываешь ты?
мечтала о театре, и это единственная возможная для нее будущность...
ради ничего не знающей Клоринды?
ней. Клориндой же мы с тобой займемся и научим ее использовать наилучшим
образом свой милый голосок. А публика всегда будет снисходительна к та-
кой красавице. Наконец, если мне удастся устроить ее хотя бы на третьи
роли, уже и то хорошо - это будет первым шагом в ее карьере, началом ее
самостоятельного существования.
тельствованная тобой дура, в сущности годная даже не на третьи, а ед-
ва-едва на четвертые роли, никогда не простит тебе того, что сама ты на
первых ролях?
кое неблагодарность и неблагодарные!
ностью.
друга от грустных дум. - В моей душе постоянно жил и всегда будет жить
благородный образ Порпоры. В моем присутствии он часто высказывал глубо-
кие, полные горечи мысли. Должно быть, он считал, что я не в состоянии
понять их, но они запали мне в душу и останутся в ней навсегда. Этот че-
ловек много страдал, горе гложет его, и вот из его печальной жизни, из
вырвавшихся у него слов, полных негодования, я сделала вывод, что артис-
ты гораздо опаснее и злее, чем ты, дорогой мой, предполагаешь. Я знаю
также, что публика легкомысленна, забывчива, жестока, несправедлива.
Знаю, что блестящая карьера - тяжкий крест, а слава - терновый венец!
Да, все это для меня не тайна. Я так много думала, так много размышляла
об этих вещах, что, мне кажется, ничто уже не сможет удивить меня, и
когда-нибудь, сама столкнувшись со всем этим, я найду в себе силы не
унывать. Вот почему, как ты мог заметить, я не была опьянена своим се-
годняшним успехом, вот почему также я не падаю духом от твоих мрачных
мыслей. Я еще не понимаю их хорошенько, но уверена, что с тобой, если ты
будешь любить меня, я не стану человеконенавистницей, подобно моему бед-
ному учителю, этому благородному старику и несчастному ребенку.
эло имела на него огромное влияние. С каждым днем он обнаруживал в ней
все больше твердости и прямоты - качества, которых так не хватало ему
самому. Поговорив с ней с четверть часа, он совершенно забыл о муках
ревности, и когда она снова начала расспрашивать о причине его подавлен-
ного состояния, ему стало стыдно, что он мог заподозрить такое чистое,
целомудренное существо. Он тут же придумал объяснение:
партнером, - он так высоко ценит тебя. Сегодня он не заставил меня петь,
а я, по правде сказать, ожидал, что он предложит нам с тобой исполнить
дуэт. Но, по-видимому, он совсем забыл о моем существовании; даже не за-
метил того, что, аккомпанируя тебе, я совсем недурно с этим справился.
Наконец, говоря о твоем ангажементе, он не заикнулся о моем. Как не об-
ратила ты внимания на такую странность?
ласить тебя. Да разве он не знает, что я соглашусь только при этом усло-
вии? Разве он не знает, что мы жених и невеста, что мы любим друг друга?
Разве ты не говорил ему об этом совершенно определенно?
моей стороны?
Уж я так ее распишу, что он мне поверит! Но только ты ошибаешься, друг
мой! Если граф не счел нужным заговорить с тобой об ангажементе, то
только потому, что это дело решенное с того самого дня, когда ты высту-
пал у него с таким успехом.
ра. Он сам сказал тебе об этом.
что ты меня предостерег. Мое имя будет написано не иначе, как под твоим.
рен! Право, ты меня сегодня не любишь или хочешь помучить; у тебя такой
вид, словно ты не веришь, что я тебя люблю.
слегка надувшись, что придало ей еще больше очарования.
спятил. Как я мог допустить мысль, что граф соблазнит такое чистое, без-
заветно любящее меня существо! Он достаточно опытен и, конечно, понял с
первого взгляда, что Консуэло не для него. И разве он проявил бы такое
великодушие сегодня вечером, позволив мне войти в гондолу вместо себя,
если бы не был уверен, что окажется перед ней в жалкой и смешной роли
фата? Нет! Конечно, нет! Моя судьба обеспечена, мое положение непоколе-
бимо. Пусть Консуэло ему нравится, пусть он ухаживает за ней, пусть даже
влюбится в нее, - все это будет только способствовать моей карьере: она
сумеет добиться от него всего, ничему не подвергая себя. Во всем этом
она скоро разберется лучше меня. Она сильна и осторожна. Домогательства
милейшего графа лишь послужат мне на пользу, дадут мне славу".
отдался порыву страсти, охватившей его впервые и не проявлявшейся до
этой минуты лишь из-за ревности.
Прости, что я думал о себе, вместо того чтобы, оказавшись с тобой наеди-
не в этой комнате, поклоняться тебе, распростершись у твоих ног. Сегодня
утром я вышел отсюда, ссорясь с тобой, к должен был вернуться не иначе,
как на коленях, да, да, ползком, на коленях... Как можешь ты меня лю-
бить, как можешь еще улыбаться такой скотине, как я? Сломай свой веер о
мою физиономию, Консуэло! Наступи мне на голову своей хорошенькой нож-
кой! Ты неизмеримо выше меня, и с сегодняшнего дня я навеки твой раб!
его ласкам. - А растерянность твою я понимаю и прощаю. Я вижу, что
только страх разлуки со мной, страх, что нашей единой, общей жизни будет
положен конец, внушил тебе эту печаль и сомнения. У тебя не хватило веры
в бога, - и это гораздо хуже, чем если бы ты обвинил меня в какой-нибудь
низости. Но я буду молиться за тебя, я скажу: "Господи, прости ему, как
я ему прощаю!"
так просто и так естественно, примешивая к ней, по своему обыкновению,
испанскую набожность, полную человеческой нежности и наивной стыдливос-
ти. Усталость и волнения пережитого дня разлили в ней такую соблазни-
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Березин Федор
Конан-Дойль Артур
Махров Алексей