контингент сторожей, средний возраст которых превосходил среднюю
продолжительность жизни по стране.
внешним видом. Родственники доставляли его на пост автомобилем, совали в руки
некое подобие посоха и оставляли в одиночестве. Опираясь на этот посох и
медленно-медленно, почти незаметно для чужих глаз подволакивая ноги, старик мог
пройти за ночь метров десять-пятнадцать. Утром вновь налетала деловая родня и в
темпе утаскивала своего пращура, исправно пополнявшего семейный бюджет.
пищевод, а через трубку, торчавшую из-под ребер. Залив туда полбутылки вина, он
распевал похабные песни и плясал вприсядку, но поскольку запах алкоголя
отсутствовал, отстранить его от службы не представлялось возможным.
"Спала на посту", удлинила в первом слове левую палочку буквы "п" и жаловалась
на бригадира всем встречным-поперечным:
где же мне еще срать? Я ведь пост бросить не могу, даже если подыхать придется!
Опозорил, ирод! Да только я этого так не оставлю! Я до министра с жалобой
дойду!
областного отдела охраны. Костя был строго предупрежден за нетактичное
поведение и нецензурную запись в служебной книжке. Свою правоту он доказать не
сумел. Свидетелей этого конфликта, конечно же, не имелось, а поскольку Костя
неосмотрительно воспользовался шариковой ручкой, принадлежащей лично старушке,
ему не помогла бы даже графологическая экспертиза. Как говорится среди
канцелярской братии - то, что написано пером, не опровергнуть языком. Сторожа
выделывали на постах кротовые шкурки, вязали веники, выстругивали на продажу
косье и, несмотря на преклонный возраст, предавались всем человеческим порокам,
включая прелюбодеяние и пьянство. Приятное исключение составляли лишь ветераны
НКВД-МВД да бывшие школьные учителя, никогда не терявшие бдительности.
мелочам не дергал. Иногда даже выписывал денежную помощь, которую они потом
вместе и пропивали.
одиннадцати-двенадцати, а сразу после обеда исчезал. Бухгалтерша, второй по
влиянию человек в охране, приходила за час до начальника и уходила сразу вслед
за ним. Весь рабочий день высиживала на месте только надутая, вечно чем-то
недовольная кассирша. Иногда она ссорилась с начальником, причем всегда
нападала первой.
- Бугай холощеный!
обстоятельства тридцатилетней давности.
за него почти все делопроизводство.
начальнику только добра, старался постоянно фиксировать свое внимание. Во время
застолий он успевал сожрать всю закуску еще до того, как другие выпивали по
первой стопке. Изрядно выпив, он обычно засыпал богатырским сном, после чего
доволочь его десятипудовую тушу до дома представлялось занятием архисложным. Он
панически боялся кошек, пересекающих его путь, и всегда швырял в них камнями.
Еще он презирал евреев, приписывая им все мыслимые и немыслимые грехи.
Шапиро, Корыто настоял, чтобы тому накрыли отдельный стол на пне в десяти шагах
от основного застолья (выпивали в лесу за городом по случаю приближающихся
первомайских праздников и окончания технического осмотра транспорта). Как на
беду, стакан имелся в единственном экземпляре, и Соломону пришлось пользоваться
пластмассовой мыльницей. Впрочем, он на это нисколько не обиделся и, сидя в
отдалении, громко рассказывал анекдоты про Абрама и Сару. Костя хохотал от
души, но не столько над анекдотами, сколько над тем фактом, что пили они здесь
исключительно на Соломоновы деньги.
проникаться к начальнику неподдельной симпатией. Уж очень тот потешно шевелил
челюстями, перемалывая баранину вместе с костями. Жест, которым Корыто
перебрасывал через плечо очередную опорожненную бутылку, был полон своеобразной
медвежьей грации. А его рассказы о былых сексуальных подвигах доводили
слушателей до колик.
на ходу, и Косте пришлось остановить попутную машину. Сложности это не
составляло, поскольку Корыто был облачен в полную милицейскую форму, только
фуражку забыл в лесу.
в кабину. Сам он решил вернуться в лес и поискать фуражку. Очень уж дорожил ею
начальник. Редкого размера была вещь - шестьдесят второго.
покачивает мама. Тщетно ожидая его указаний, водитель миновал один населенный
пункт, второй, третий и, только отъехав километров за семьдесят, понял, что,
кроме храпа, от своего пассажира ничего не дождется. В ближайшем районном
центре он подрулил к отделу милиции и потребовал изъять из его машины
бесчувственное тело.
звать на помощь административно арестованных, уже завалившихся на нары.
Вшестером они кое-как дотащили Корыто до ленкомнаты (не станешь же помещать
подполковника милиции, пусть и пьяного, на ночевку в КПЗ). Там его и заперли,
перевернув предварительно вниз лицом, дабы он не захлебнулся рвотными массами,
если таковые вдруг попрут.
месте. На ощупь обследовав помещение, он не нашел электровыключателя. Двери не
открывались, а двойные окна он бить не решился. Идентифицировать принадлежность
помещения Корыто не смог: для служебного кабинета здесь было слишком много
стульев, а для кабака слишком мало столов. Все это не было бы так трагично
(приходилось Корыту просыпаться в местах и похуже), если бы только его не мучил
переполненный сверх всякой меры кишечник. Когда терпению наступил тот предел,
после которого не существует ни стыда, ни благоразумия, Корыто отодвинул от
стены что-то тяжелое, высокое и холодное, что он вначале принял за вычурной
формы сейф и что на самом деле оказалось бюстом рыцаря революции Ф. Э.
Дзержинского - кстати говоря, уроженца здешних мест, - долго и шумно делал свое
дело, а облегчившись, задвинул бронзового истукана на место.
опознан начальником местной милиции (как-никак по соседству служили и в
управлении не раз встречались). Мягко пожурив коллегу и напоив его тепленькой
водичкой из графина, он отпустил того на волю. А в девять в ленкомнате началось
оперативное совещание, на которое, как обычно, собралось человек
двадцать-тридцать.
перебивали зловоние, исходившее со стороны бюста, но в конце концов сидевший с
краю инспектор ГАИ, в силу специфики своей службы привыкший к свежему воздуху,
не выдержал и, прикрывая нос ладонью, поинтересовался:
предполагая, насколько эти слова близки к истине.
очистило атмосферу, а только привлекло мух. Стали заглядывать во все углы и
вскоре обнаружили мину, оставленную неблагодарным постояльцем. Размером она, по
словам очевидцев, не уступала двум сложенным вместе кирпичам.
экскременты. Высокое предназначение места преступления, а также выбор предмета,
использованного для сокрытия содеянного, грозили перевести этот, в общем-то,
анекдотический случай в плоскость идейно-политической диверсии. Оскорбленный в
лучших чувствах начальник милиции названивал во все инстанции, требуя
немедленной сатисфакции. ("Ну чего ты кипятишься? - сказал ему в неофициальной
беседе один высокопоставленный шутник - Можно подумать, он тебе в любимый
сервиз наделал. Пошли своих ребят, пусть они их ленкомнату засерут. Квиты
будете".)
лавровым листом, затем бил себя кулаком по лбу и мычал:
выгонят теперь! Как собаку выгонят! Убью обрезанца!
пустом котле - и затянул прежнюю бодягу:
беда! Наливай! Пойду сейчас придушу Соломошку. Уже все равно!
пятьдесят. - Такой уж я человек. Если мне кто-то понравится, у того обязательно
неприятности будут. И наоборот. Со мной дружить то же самое, что с заразным
целоваться.
своей жизни, приведя много ошеломляющих примеров. Для чего это ему
понадобилось: из чувства морального мазохизма, с тоски или просто по пьянке -
Костя и сам не мог понять. Начальник пить не перестал, но больше не мычал и не
бил себя по лбу.
Буджолд Лоис
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк
Круз Андрей
Шилова Юлия
Пехов Алексей