Чтение 17–й страницы книги ~Самый далекий берег~

— Не боись, не в очко на очко резаться?.. Пошли, покажу такое, чего ты,
первоходок, в жизни не видел. Ахнешь... Пошли, говорю, что тебе тут киснуть...

Вид у него был азартный и загадочный, бывшего уркагана прямо-таки
распирало от предвкушения какого-то сюрприза, и Кирьянов, подумав, поднялся,
одернул расстегнутый китель. Поднявшись в вестибюль из каминной, Мухомор
уверенно взбежал по лестнице на третий этаж, где как раз и квартировала
офицерская команда, остановился у двери Раечки, деликатно постучал костяшками
пальцев, осклабился:

— Держись за воздух, Костик... Послышались шаги, Раечка в небрежно
распахнутом халатике открыла дверь.

— Раиса, — задушевно сказал Мухомор. — Покажь новичку твоего.

Она потупилась в наигранном смущении, но посторонилась. Заглянув в
комнату, Кирьянов форменным образом прирос к полу.

Там, в комнате, сидел перед телевизором подлинный и несомненный Арнольд
Шварценеггер, человек-гора, в простецких семейных трусах и классической
советской майке времен первых Спутников. Оторвавшись с сожалением от горлышка
пивной бутылки и опустив ее донышком на могучее колено — при этом незатейливом
движении взбугрились чудовищные мышцы, как и следовало ожидать, — Шварценеггер
сказал на чистейшем русском:

— Заходите, мужики, пивка дернем.

— Да нет, спасибо, мы как-нибудь погодя, — без малейшего удивления
сказал Миша Мухомор, крепко взял под локоток остолбеневшего Кирьянова, вывел
его в коридор и, когда Раечка закрыла дверь, несильно толкнул обер-поручика
кулаком в брюхо: — Ну, как оно?

— Слушай, — еле выговорил Кирьянов. — Он что, тоже...

— Эх, котенок... — сожалеючи прищелкнул языком Мухомор. — Ни черта-то
ты не понял, простая душа... Пошли в мои апартаменты, объясню подробнее, если
сам не поймешь...

Насчет апартаментов он перегнул палку — господа офицеры располагались,
конечно, не в казарме, но и не в царских хоромах. Неплохо обставленные
трехкомнатные квартиры, спальня-кабинет-гостиная плюс удобства, и не более
того... Что ж, одному с лихвой достаточно, следует признать.

Приложив большой палец к плоской ручке двери, Мухомор таким образом
отпер дверь, встав посреди прихожей, косясь на Кирьянова, с рассчитанной
медлительностью подошел к стене, открыл белую пластмассовую коробочку и
аккуратненько нажал квадратную синюю кнопку. У Кирьянова тоже была на стене
такая коробочка, но о ее назначении он как-то не удосужился пока у кого-нибудь
узнать.

— И что? — спросил он спокойно.

— И все, — сказал Мухомор тем же загадочным тоном. — Ты своей, сразу
видно, не пользовался, чудило? Зря, батенька, зря... — Приоткрыв дверь в
обширную спальню, он крикнул внутрь: — Девочки, хозяин пришел, живенько встали
в две шеренги... Пошли!

Кирьянов вошел следом. Две женщины встали ему навстречу с широкой
постели — но на сей раз он отреагировал спокойнее, далеко было до остолбенения
в Раечкиной прихожей. И все же, все же...

Одна была блондинкой — и не просто какой-то там смазливой блондинкой, а
доподлинной и неподдельной красавицей Рэчел Уэлч, по воле режиссера
современницей динозавров за миллион лет до нашей эры, обворожительным созданием
в бикини из звериных шкур, заставлявшим мужское естество уподобляться часовому
у Мавзолея.

А рядом с ней, загадочно улыбаясь и лукаво глядя огромными черными
глазами, стояла черноволосая красотка Клеопатра в древнеегипетском наряде, она
же Элизабет Тэйлор, аппетитная как смертный грех.

— Знакомься, — сказал Мухомор. — Это Риточка, а это Лизочка. Девки, что
вы стоите? Помогите освоиться человеку, а то он малость растерялся...

Белокурая красавица Рэчел подошла первой, протянула Кирьянову тонкую
узкую ладонь и, одарив его ослепительной улыбкой, промурлыкала:

— Рэчел, а для друзей — Риточка...

— Элизабет, — сказала Клеопатра-Тэйлор, мимолетно погладив Кирьянова по
плечу. — Для своих — Лизочка.

— Вот, порядок... — удовлетворенно сказал Мухомор. — А это Костик,
молодой и перспективный кадр. Девочки, живенько волоките пузырь и аршины на
всех, колбаски там порежьте...

Обе кинозвезды, успев еще раз обжечь Кирьянова откровенными взглядами,
шустро выскочили из спальни. Кирьянов стоял как столб. Ее пальцы были на ощупь
теплыми и настоящими, и обе как две капли воды похожи на тех, экранных, но ведь
не может этого быть, прошло столько лет, они уже бабушки...

— Врубился? — удовлетворенно хмыкнул Мухомор. — Это тебе не двойники
какие-нибудь, не паршивая подделка... Точная копия, один в один.

— Копия?

— Ну не живая же баба, дурило, — фыркнул Мухомор. — Настоящим, поди,
уже лет по семьдесят... Это копии такие, врубаешься? Полная иллюзия. Только
иллюзия полнейшая, учено выражаясь, та самая реальность, данная нам в
ощущениях, так что какая тебе разница? Уж поверь, ощущений тебе будет по полной
программе... Оторвемся, обер? Я человек не жадный и не ревнивый, кого тут
ревновать? Сейчас колбаски порежут, плеснем в аршины — и понеслась душа по
кочкам... Кавказское гостеприимство, для друга ничего не жалко... Тебе кого с
разгону для минета приспособить, Лизку или Ритку? Все умеют, стервочки, сам
обучал...

— Копия... — растерянно повторил Кирьянов.

— Костик, да какая, на хрен, разница, если подобие такое, что это,
считай, не иллюзия, а доподлинная живая баба? Я понимаю, с непривычки
диковинно, ну да быстро втянешься... Вон как Райка со своим Арнольдиком
освоилась, любо-дорого глянуть, чистой воды семейная идиллия... Как тебе
галактическая бытовая техника? Точно, на грани фантастики. Начальство у нас
заботливое и с понятием, они ж понимают, что мужику нужно напряжение сбрасывать
— а связисточек валять со временем надоедает, хоть им и не положено
отказываться. Бери вон пример с Митрофаныча — у него там пионерочек полная
хата, в платьицах школьных, при фартучках и галстучках. Причем не соплюшек
каких-нибудь, а таких вполне созревших пионерочек, с фигурами... — Он,
плотоядно ухмыляясь, начертил ладонями в воздухе плавные изгибы. — Ну, кого
берешь для разогрева, Ритку или Лизку?

— Да нет, спасибо, — сказал Кирьянов скованно, бочком-бочком отступая к
двери, чтобы вырваться из квартиры, прежде чем вернутся эти. — Я пойду,
извини...

— Ну, дело хозяйское. — Мухомор сделал шаг следом и цепко ухватил его
за локоть. — Только ты, вернувшись домой, нажми кнопочку ради интереса, ладно?
Можешь даже потом не рассказывать. Только обязательно нажми. Эта штука, — он
неопределенно повел подбородком куда-то в пространство, — не с бухты-барахты
работает, она тебе мозги просвечивает и вытаскивает оттуда твою самую
сокровенную мечту... Сечешь? Кого ты особенно хочешь, ту и получишь. У нас тут
давненько, еще до меня, служил один поляк, не помню фамилии, короткая какая-то,
так он потом на эту тему целый фантастический роман забабахал и на весь мир
этим романом прославился... Даже кино было... Все посмотреть не соберусь,
заглавие такое простенькое, насчет соли что-то...

Но Кирьянов уже прикрывал за собой дверь. Оставшись один в коридоре,
залитом неяркими лучами здешнего полуденного солнца, зачем-то тщательно
застегнул китель, покрутил головой в совершеннейшем смятении мыслей и чувств и
побрел в сторону своей квартиры. Проходя мимо двери Митрофаныча, по-воровски
огляделся, осторожненько приблизил ухо к тонкой тисненой коже, покрытой рядами
гвоздиков золотистого цвета.

Слышно было, что внутри громко играет музыка и чистый, высокий голос с
пафосом выводит:

Пой песню, как бывало, отрядный запевала, а я ее тихонько подхвачу! И
молоды мы снова, и к подвигу готовы, и нам любое дело по плечу!

А еще там слышался звонкий девичий смех и умиротворенный басок старины
Митрофаныча, жизнь и там кипела ключом в классических своих немудреных
радостях, и это было в порядке вещей...

Кирьянов добрался до своей двери, отчего-то на цыпочках, машинально
полез за ключами в карман форменных брюк, спохватившись, фыркнул, покрутил
готовой, прижал большой палец к ручке. Вошел, аккуратно притворил за собой
дверь, огляделся. Чувство, будто он не один в квартире, никак не проходило. Что
ж, если подумать, все правильно, так оно и есть...

Двигаясь все так же бесшумно, он открыл белую коробочку, уставился на
синюю кнопку — идеально круглую, покрытую аккуратными синими пупырышками, чтобы
удобнее было нажимать.

В голове стоял полный сумбур. И хотелось, и кололось, было любопытно,
страшновато чуточку, то ли внутренний протест холодил все внутри, то ли
азарт...

Как большинство мужиков его возраста и жизненного опыта, он со своей
стороны относился к супружеской верности несколько вольно - хотя не на шутку
рассвирепел бы, вплоть до рукоприкладства, окажись вдруг, что дражайшая супруга
претворяет в жизнь те же принципы, но тут было что-то совсем другое, не имевшее
соответствий в прошлом опыте — из фантастики, правда, давно знакомое...

Протянул руку к кнопке — и торопливо отдернул, словно обжегся или
получил слабенький удар тока.

Становилось все любопытнее, кто... Уж он-то себя знал, а потому никак
не ожидал увидеть в качестве воплощенной мечты-иллюзии томного подмазанного
мальчика. Но не в этом дело, совсем не в том.

Указательный палец коснулся теплых пластмассовых пупырышек — и
отдернулся. Кто сказал, что любопытство губит одних кошек? Охваченный
решимостью и ругая себя за трусость, он вдруг даванул кнопку так стремительно и
грубо, словно она была не синей, а красной, той, что пришпандорена в «ядерном
чемоданчике»...

Кнопка беззвучно вдавилась до упора и вернулась в прежнюю позицию,
стоило ему убрать палец.

Он стоял обратившись в слух. Ничего вроде бы не изменилось, но через
приоткрытую дверь спальни слышно было, как там кто-то легонько переступил с
ноги на ногу.