языком? Хватит, соглашался агент и вспоминал слова дьячка из церкви в Дурасе.
Невинный младенец от Кобелины... девку силком взял, но от отцовства не
отказался... редкий случай!
Кобелино достоин поощрения - ну, не поощрения, так милости. Ради младенца,
которого признал своим. Столь же невинного, как Николай-Никколо..."
утром был священником, днем - приговоренным к смерти, а после - судьей и
палачом... А завтра?
сундук м табурет. Сундук был массивным, с плоской крышкой, и служил в качестве
стола; еще в нем хранились пара сапог, "плащ" и кое-какие мелочи, включая
толстую, на пару сотен листов тетрадь с поделенными пополам страницами. Слева
писались стихи, справа - дневник. Не все левые половинки были заполнены, ибо
вдохновение не придерживалось распорядка - приходило и уходило когда
вздумается. Но справа записи велись изо дня в день, из месяца в месяц, из года
в год - Гилмор, если не считать пристрастия к спиртному, был человеком
аккуратным.
странный... Может, и не священник вовсе; те имя Господа поминают через раз, и
всякий молебен у них заканчивается как положено, с благодарности дону
Хайме-Якову, чей департамент покровительствует церкви. А этот о доне Хайме - ни
полслова... И вообще о политике не говорит, ни о Думе, ни о бандеро, ни о
донах, которых надобно поименно в воскресной службе называть, желая им
всяческих благ... Не говорит, а только слушает! Странный поп...
Николаем и в церковные книги занес, а имя то - запретное... Ну, не совсем
запретное, скорее - не рекомендованное... Древнее имя, проклятое! Староста,
дремучий человек, о том не ведает, не знает, как и родители младенца, а вот
священник обязан знать: так звали последнего из вожаков донецких, преданного
анафеме и распятого крокодильерами Абрат-Рикардо..."
Два года он прожил на фазенде Ивана-Хуана и тут же столовался, но к пище
привыкнуть не мог - слишком много мяса, жирного перченого мяса, от которого его
временами тошнило. В кибуце - другая крайность: там кормили вареной брюквой да
отрубями, и за пять месяцев он так отощал, что не мог ворочать мотыгой. Тем
более после бичевания...
Или по приказу... А если они сходятся, вместе, если приказ созвучен идее и
подкреплен ею, то это уже пахнет фанатизмом... Но он не фанатик, нет! Он всегда
ненавидел фанатиков - тех, кто обездолил его, лишил новой родины, закрыв Землю
и развязав войну. И чем все кончилось? Множеством смертей, разрухой, бегством,
обнищанием... Пусть это случилось в древности, не с ним, с далеким предком, он
ощущал отчаяние и боль; когда они становились нестерпимыми, он пил. Пулька
дарила забвение - пулька, стихи и мысль о том, что служит он благому делу. Хотя
и недостойным способом...
так уж много мест, где могут предложить такую службу... Собственно, три или
четыре... И ни в одном из них не научат тому, что умеет брат Рикардо...
вернулся один... Бог помог! И с людьми Кобелино тоже? Гилмор вспомнил трупы с
аккуратными дырками между глаз, вспомнил, как выл Кобелино, вымаливая пощаду, и
поежился. Да, брат Рикардо - страшный человек! Безжалостный, как дьявол! Может,
дьявол и есть? Сам Люцифер из таинственных бездн преисподней... А таинственное
так притягивает, так зачаровывает...
другом и не бойся, я сумею тебя защитить. Тебя и всех, кто поедет со мной без
принуждения, добровольно... И добавил, ничего не объясняя: меня ждут в ином
месте, а здесь мое служение закончено. Служение! Все-таки служение! И -
закончено... Тут закончено...
не откажешь... Прагматик и реалист, как все ранчеро... О чем подумает - не
скажет, лишнего не спросит и все принимает как есть... Не было попа, была банда
- платил, появился поп, и банде - конец; значит, надо платить попу. А теперь не
будет ни банды, ни попа... Пожалуй, это самое лучшее - иначе каждый день
придется задавать вопрос, как были убиты огибаловские... Страшный вопрос, если
вдуматься!
Их оставалось двадцать четыре, а исписанных и пронумерованных - около двухсот.
Два с половиной года в Пустоши... Наверное, хватит, подумал он; наверное, можно
уже вернуться и доложить о своих изысканиях и трудах. О брате Рикардо, самой
ценной из всех находок...
голос его повторял: будь мне другом... будь мне другом, Мигель, и не бойся, не
бойся... Он все-таки боялся, но любопытство пересиливало страх. Грешен, грешен,
подумал он с улыбкой.
всякий раз опаздывал к столу. Зовут, надо идти, есть мясо, вдыхать его запах...
Поморщившись, он встал, шагнул к порогу. Рио! Ах, Рио! Город у лазурных вод,
под синеватой скалой форта... И хлеб, хлеб, который везут с аргентинских
равнин... Много хлеба, белого, пышного, легкого, с поджаристой коркой... Он так
стосковался по хлебу...
колеблет ее огнем из недр. Тянется щель, и на каждом шагу - повороты, завалы и
ямы; и схватка будто извилистая трещина: удар внезапен, резок, и не поймешь,
куда нацелены клинки и где поет секира, а где свистит копье.
рябившим шоколадную речную гладь. Парана тут была широка и глубока; сотни рек и
речушек струили в нее свои воды, а кое-где она разливалась большими овальными
озерами - там, где на месте прибрежных городов когда-то зияли кратеры. Одно из
таких озер путники миновали по дороге, и Саймон, задействовав свой браслет,
узнал, что тут находился Росарио, крупный портовый центр, переброшенный,
разумеется, на Южмерику. Километрах в двадцати от затопленного кратера река
сужалась, и здесь ее пересекал Старый Мост - ржавая железная конструкция на
гранитных быках, охраняемая фортом с земляными стенами. Под южной его стеной
находилось низкое одноэтажное здание с ямой и воротом на вытоптанном пятачке -
полицейский участок, или, по-местному, живодерня, где проводились казни и
экзекуции. Из ямы тянуло смрадным запахом, а свисавшая с ворота цепь
раскачивалась на ветру и гулко билась о кирпичный парапет. Рельсы двухколейки
шли вдоль убогих городских окраин, мимо форта и полицейского участка,
взбирались на мост и уходили в занавешенную туманами болотистую травянистую
низину, стремясь к предгорьям Анд, к чилийским рудникам и оружейным заводам
Военного департамента - иными словами, к вотчине "штыков". Что касается
Харбохи, то ее, по словам Кобелино, "держали" "крокодильеры" и "торпеды";
первые занимались поставками мяса и кож, прерогативой вторых были речные
перевозки. Разумеется, у прочих кланов тоже имелся тут свой интерес - так, все
городские увеселительные заведения состояли под покровительством "плащей", а
вертухаи, стражи порядка, подчинялись , дону-протектору, наместнику смоленских.
не принюхиваться к смраду, исходившему от ямы, взглянул на мост и порожденный
им город. Слева, вдоль речного берега, тянулись складские сараи и причалы из
потемневших бревен, а около них, в воде - плоты, груженные бочками и мешками,
баркасы и неуклюжие парусники, среди которых затерялись два колесных парохода.
За причалами и сараями шла грязная улица со сточными канавами по краям,
обстроенная двух- и трехэтажными домами - когда-то белыми, а сейчас
посеревшими, с дождевыми потеками на стенах. Эти строения были явно нежилыми -
тут и там виднелись облупленные вывески, и ветер доносил запахи жареного мяса,
рыбы и смутный гул людских голосов. Город располагался правее - хаос узких
улочек и все тех же серых домов, над которыми торчали церковные купола и башня
над ; резиденцией дона-протектора. Все тонуло в жирной черной с грязи;
местность была болотистой, улицы - немощеными, а дождь в этих краях шел триста
дней в году. В остальное время, он сменялся ливнем.
убожество, тут - убожество и грязь, и то же самое - по дороге, смешанное в
равных пропорциях... Не Земля, тень Земли!
с высокой трубой, тащивший платформы, набитые вооруженными людьми, и
бронированный вагон с парой орудийных башен. На крыше вагона сидели солдаты в
шлемах и промокших накидках и еще какие-то молодцы в шляпах размером с тележное
колесо. - "Крокодильеры" и "штыки", - пробормотал Кобелино, вытерев мокрое
лицо и сплюнув. Он, как и покойный Огибалов, когда-то принадлежал к "плащам",
ходил в охранниках-вышибалах и не любил "крокодильеров" и "штыков". С ними были
вечные хлопоты: пили они крепко, а расплачивались туго.
надрали им задницы!
но Майкл-Мигель, единственный безоружный в их пятерке, бросил на Кобелино
неприязненный взгляд и с сомнением прищурился.
Гаучо нам нужны, чтоб было с кем сцепиться, когда придет охота кровь пустить, а