Чтение 17–й страницы книги ~Портрет кудесника в юности~

Тот вкратце передал суть затруднения. Фигура, не разгибаясь, прикрыла дряблые веки. Задумалась. Глеб облизнул губы.

- Я... это... - сказал он, как бы оправдываясь. - Прикинул: психиатру его показать, Кондрата?.. Так ещё и за оскорбление притянет... о защите чести и достоинства... - Юноша видел, что его не слушают, но остановиться не мог и продолжал - сбивчиво, торопливо: - А потребуешь новой экспертизы - эксперты обидятся... ещё хуже напишут...

Неподвижная личина растянула безгубый рот в змеиной улыбке, затем открыла загадочные буркалы пыльного цвета - и выпрямилась. Ушла ввысь.

- Пусть представит справку, - злорадно прошелестело оттуда, - что у него и раньше было биополе...

Подобные сгустки юридической субстанции, с древних времён величаемые ярыгами, не считаются особо опасными, и всё же лучше встречаться с ними пореже, поскольку расплачиваться за консультацию приходится жизненной энергией. Но выбора у Глеба не было. Примерно ту же сумму (в пересчёте на денежные знаки) содрал бы с него и любой баклужинский адвокат с той лишь разницей, что времени на визит к нему ушло бы гораздо больше. А юному чародею необходимо было опередить очередную неприятность хотя бы на полчаса, дабы успеть обмозговать происходящее - и, если повезёт, понять.

Стиснув зубы, он решил отбросить самолюбие и начать с самого простого.

"Сглазил кто-нибудь?.." - предположил Глеб и тут же криво усмехнулся. Его теперь, пожалуй, сглазишь! Впрочем, сглаз сглазу рознь - от иного он бы сам не отказался. Одно дело, когда твой защитный энергетический кокон пробивают отрицательными эмоциями, и совсем другое, когда положительными. Раз уж на то пошло - что есть любовь? Либо сглаз, либо приворот, да ещё и с прямым откатом. Почему, например, мужья на Руси от веку жён колошматили? Именно поэтому! Знали, что любящие супруги рано или поздно друг друга сглазят, ну и береглись как могли. А в итоге порчу на баб наводили... дурачьё!

Вспомнилось вдруг, как в златые школьные годы на уроке информатики рыжая Алка Зельцер одним томным взглядом проплавила ему солидную дыру в энергетической оболочке. Два дня сквозило - ходил лох лохом, всё никак не мог залатать. Да и не хотелось, честно говоря...

Глеб нахмурился и заставил себя встряхнуться.

Порча? Уже ближе. Чтобы избавится от сглаза, здоровому человеку достаточно влезть под душ или хлопнуть полный стакан водки. С порчей этот номер не пройдёт - порчу в большинстве случаев наводят умышленно, и её так легко не излечишь - снимать надо. Проще всего, конечно, сходить в церковь и помолиться там от души. А поскольку от души сейчас никто молиться не умеет, обращаются к специалистам. Скажем, к тому же Портнягину...

Фишка, однако, в том, что проказы подобного уровня Портнягин распознал бы с лёту. Нет, тут каверза посерьёзнее - возможно, кто-то "прицепился" и нагло сосёт из него прану. Жизненные силы, говоря по-нашему. Отсюда и неудачи. Глеб, правда, никогда не слыхал, чтобы жертвами порчи такого рода становились ученики чародеев. Сам порченый, допустим, энергетическую "пиявку" увидеть не сможет - точно так же, как любой человек не замечает своих недостатков, пока ему на них не укажут. Но ведь где ученик - там и учитель! А уж этому-то выявить порчу - как два пальца об астрал...

Стенные ходики привирали уже на полтора часа. Глеб поморщился, покинул физическое тело и попробовал прямо сквозь циферблат вынуть увлёкшегося барабашку. Тот заверещал и за что-то там уцепился. Сопротивление не помогло. Портнягин намотал зациклившуюся энергетику на торчащий из стены железный костыль и, снова придав ей вращательное движение, остановился в задумчивости перед древним трюмо, под толстым стеклом которого как бы расплывались радужные нефтяные лужицы.

Да, закавыка... Сходить, что ли, через двор к Игнату Фастунову? Всё-таки за одной партой когда-то сидели - пусть посмотрит со стороны... Нет. Не стоит. С учениками чёрных магов в таких случаях лучше не связываться. Да и достоинства ронять не хочется...

Не вовремя сорвался с нарезки Ефрем, ох, не вовремя!

- Ну-ка... тыковку... - вяло приказал старый колдун.

Глеб послушно склонил голову. Нетвёрдыми дряблыми пальцами Ефрем потрогал воздух над тёмно-русой макушкой, затем рука его упала, а из лёгких исторглось стенание. Сердце у юноши ёкнуло, но он поспешил уверить себя, что причиной горестного стона было физическое состояние самого Ефрема.

- И что там? - с фальшивой бодростью осведомился Глеб.

Учитель молчал, бессмысленно отвесив нижнюю губу. Выражение его лица могло означать всё что угодно.

- Ой, хреново... - обессиленно выдохнул он наконец.

- Кому? - теряя терпение, спросил Глеб.

Внезапно старый колдун Ефрем Нехорошев выпрямился и широко раскрыл мгновенно прояснившиеся глаза. Похмелья - как не бывало.

- Сядь! - отрывисто повелел он.

Глеб поспешно опустился на табурет. Ефрем встал стремительно, без кряхтенья - и, присматриваясь, двинулся в обход заробевшего ученика.

- "Заземлили"? - осипшим от ужаса голосом предположил тот.

- Похоже... - глуховато отозвался колдун, ощупывая какие-то незримые впадины и выпуклости.

То есть даже не порча. "Заземляют", как правило, с помощью проклятия. Техника злодеяния примерно та же, но с одним существенным отличием: недоброжелатель замыкает жертву не на себя, а на какую-либо стихию. Чаще всего на землю. Энергия покидает тело несчастного мощным потоком, и что самое обидное - поди пойми, кому за это бить морду!

- Ну не тяни, не тяни! - взмолился Глеб. - На что замкнули?

Вопрос - далеко не праздный, хотя, какую стихию ни возьми, добычу она отпускает редко. В организм проникают её тонкие сущности, поэтому вслед за неудачами неминумо приходят болезни, как правило, смертельные и неизлечимые: от земли - онкология, от огня - гангрена, от воды - разжижение мозга, от воздуха - атипичная пневмония. Так что, строго говоря, хрен редьки не слаще.

Вместо ответа старый колдун насупился и принялся одеваться.

- Ты куда? - всполошился Глеб.

- Пойду... учителя своего проведаю... - угрюмо отозвался Ефрем, влезая в ветхую шубейку из чебурашки. - Может, что присоветует...

- Так он у тебя... Жив?

- Живёхонек...

- А чего пешком? Проще ж через астрал!

- Ты б ещё "по телефону" сказал... - ощетинился кудесник. - Дело-то, чай, не шутейное...

Сердито ткнул клюкой - и в воздухе проявилось прозрачное мерцающее подобие извилистой пульсирующей кишки, один конец которой крепился под левым соском Глеба, а другой уходил сквозь стену к какой-то из четырёх стихий. "Пиявка".

- Только, слышь... - ворчливо предупредил старый чародей. - Оборвать - даже и не пробуй... Хуже будет...

Вернулся Ефрем - ещё мрачнее, чем уходил. Выпростал плечико из шубейки, хотел выпростать другое, но взглянул на ученика - и не поверил своим скорбным глазам. Прозрачный фосфоресцирующий рукав "пиявки" был окольцован этакой орбиталью, дрожащим смутным облачком, в котором старый колдун, вникнув, угадал зыбкого от проворства барабашку, упоённо пытающегося поймать себя за пятку. Сама кишка пульсировала теперь без содроганий, вполсилы.

Шубейка из Чебурашки со вздохом осела на пол.

- Ну ты даёшь... - только и сумел вымолвить Ефрем. Отшвырнул клюку и, не разуваясь, кинулся осматривать диво. Приспособление поражало простотой: зациклившийся барабашка (он же, выражаясь научно, вечный двигатель первого рода), вращаясь, создавал поле, значительно замедляющее утечку энергии.

- Молодец... Ай, молодец... - всплёскивая руками, приговаривал старикан, однако заискивающие нотки в его голосе выдавали, что хитроумное устройство почти ничего не меняет в отчаянном положении ученика. - Вот умелец! И догадался же...

- Да ладно тебе! - прервал его восторги Глеб. - Жить захочешь - ещё не то смастрячишь... Узнали, чья работа?

Увял колдун, погрустнел.

- Много там чего узнаешь! - с досадой бросил он опускаясь на табурет. - Проклятие - это тебе не порча. Кто угодно мог... по злобе...

- Никодим - мог?

- Да почему же нет! Тем более политик... Что-что уж проклинать...

- Значит, он, - приговорил Глеб и хмуро покосился на зыбкое кольцевое облачко. - Слушай, а если ещё пару барабашек добавить?

Колдун покряхтел, виновато развёл ладони:

- Думаешь, сила назад пойдёт? Не пойдёт, Глебушка. Вытекать, понятно, будет помедленней, а назад не пойдёт, нет... - Помялся и добавил: - Опять же: уменьшишь напор - в тебя тут же тонкие сущности полезут. Сейчас-то им против течения приходится, а так...

- Что хоть за сущности-то? - нервно сжимая и разжимая кулаки, осведомился Глеб. - К какой меня вообще стихии "прицепили"?

Кудесник смущённо кашлянул.

- К народной, Глебушка...

- Какой?

- К народной, - с неловкостью, словно прощения прося, повторил колдун. - Тут, видишь ли... Вообще-то считается, что стихий у нас четыре, а на самом деле пять...

Глеб недоверчиво покосился на учителя:

- А к какому народу? К нашему?

- Да к нашему, конечно, к баклужинскому... Всё, гад, рассчитал! Остальные-то четыре стихии в городе - слабенькие, травленные... в трубы загнанные, асфальтом крытые...

Глеб не слушал. Лицо у него было отрешённое и усталое: то ли сказывалась потеря сил, то ли тонкие народные сущности уже просачивались потихоньку в его душу.

Всю ночь, не прилёгши ни на минуту, провёл старый чародей у постели ученика. К утру вокруг призрачно мерцающей кишки стараниями Ефрема закрутилось три барабашки. И всё-таки жизненная сила слабыми толчками продолжала покидать тело Глеба.

Иногда казалось, что юноша уже не дышит.

Светало, когда он наконец открыл глаза и, уставившись незряче в потолок, проговорил, как в бреду:

- Систему пора менять...

- Да куда ещё менять, Глебушка? - кривясь от жалости, отвечал ему безутешный колдун. - Ты уж под этой пока полежи. Сам знаешь: больше трёх барабашек разом закручивать не след - пространство схлопнется...

Чело больного омрачилось.

- Я не про них, - сдавленно произнёс он. - Я про Баклужино. Прогнила система...

Лицо его уже не принадлежало этому миру.

Внезапно вскинулся, нашарил одежду.

- Да куда ты? Лежи...

Но удержать порченого не удалось.

- Пошли! - приказал Глеб, лихорадочно облачаясь в джинсы и куртку. - Там митинг на площади...

Явно был не в себе человек. Впрочем, бывают моменты, когда в хвором пробуждаются собачьи инстинкты - и лучше ему в этом случае не перечить: сам себе травку найдёт...

Учитель и ученик выбрались на улицу. С небес по обыкновению сыпалось чёрт знает что. Такое чувство, будто астральная живность, обитающая в облаках, окончательно отбилась в эту зиму от рук и вместо того, чтобы, как подобает, терпеливо собирать из ледяных иголочек сложные узорчатые снежинки, валяла в морозные дни какую-то труху, а в оттепель - бесформенные хлопья.

Чутьё не обмануло Глеба: действительно, на главной площади Баклужино опять возвышалась фанерная трибуна и толпился заснеженный люд. Лаяли динамики. Общественно-политическому движению "Колдуны за демократию" грозил раскол - белые маги никак не могли ужиться с чёрными, а это означало, что на выборах скорее всего победят православные коммунисты-выкресты со своим Никодимом Людским.

Неприязнь старого колдуна Ефрема Нехорошева ко всяческим митингам была общеизвестна, поэтому появление его на площади в сопровождении ученика вызвало в народе сильнейшую оторопь, позволившую обоим беспрепятственно добраться до трибуны.

- Вы куда, молодой человек? - окликнул Портнягина один из организаторов, правый рукав которого охватывала чёрная повязка с белыми изображениями ступы и помела, но взглянул в глаза - и дорогу заступить не посмел.

По шаткой лесенке Глеб поднялся к микрофону.

Заснеженная толпа зароптала (очевидно, ждали другого оратора) - и вдруг растерянно смолкла. Даже те, кто не имел никакого отношения к чародейству, почуяли нутром незримую связь, некий энергетический канал, соединяющий их с бледным плечистым юношей, столь внезапно выросшим на трибуне.

Колдуны обеих ориентации, чёрной и белой (они стояли поближе к помосту), прекрасно видя, что происходит, соболезнующе переглядывались. С такой бедой, как у этого парнишки, в леса бежать надо, подальше от народа, а он, самоубийца, на трибуну выперся! Вон какая орава - за полчаса умертвят. Да, не везёт с учениками Ефрему Нехорошеву... Сейчас ведь говорить начнёт!

И он заговорил. Негромко, через силу. О чём? Этого потом не сумел бы вспомнить никто, даже сам Глеб. Казалось, кто-то нашёптывал ему нужные слова. Да, собственно, так оно и было: прана молодого чародея уходила в массы, а навстречу ей по многочисленным капиллярам, сливающимся затем в упругую бьющуюся жилу, поднимались тонкие субстанции народной стихии. Проще говоря, надежды и чаяния.

Толпа плотнее прихлынула к помосту, с замиранием ощущая приближение чего-то неслыханного, небывалого.

И - вот оно! Свершилось! Это почувствовал каждый, а кто не почувствовал, тому достаточно было взглянуть на очумелые физии колдунов. Невероятно: повинуясь единому порыву толпы, "пиявка" погнала прану вспять. Народная сила - добровольно! - вливалась теперь толчками в сердце молодого кудесника, а навстречу ей, в людскую гущу, двинулись надежды и чаяния самого Глеба.

Он выпрямился, с лица его исчезла болезненная бледность, голос окреп, загремел.

- Забыли? - вопрошал он, срывая и отбрасывая ненужных уже барабашек. - Забыли про массовые заморы астральной фауны при большевиках? Про борьбу с вредными суевериями - забыли? Ничего! Никодим Людской вам живо напомнит!..

Толпа заворожённо внимала. Неизвестно, скрывался ли в ней тот, кто втихомолку подстроил пакость Портнягину, однако можно представить, как бы он клял себя за то, что опрометчиво "закоротил" жертву не на ту стихию! Хотя... Был, помнится, и случай с Микулой Селяниновичем, "законтаченным" врагами на мать сыру-землю, которая не только не выпила силушку из полюбившегося ей богатыря - напротив, своей поделилась...

До дому учитель и ученик добирались молча. Портнягина переполняли чувства. Казалось, врой столб поглубже - взялся бы за него да землю перевернул. Ефрем был просто задумчив. Так и шли. Только раз, когда мерзкая погода пальнула им в лица какой-то стеклянной крошкой, Глеб поднял глаза к мутному небу.

- Не надоело? - осведомился он сквозь зубы.

Снег перестал. А вскоре пошёл снова, но уже иной - кружавчатый, правильный. Не посмел, значит, противиться воле народной. Остановившись, старый колдун поймал на ладонь снежинку и долго смотрел на неё, растроганно вздёрнув брови.

- Знаешь что, Глебушка? - молвил он с затаённой грустью. - А ведь кончилось твоё ученичество. Самому учить в пору...

2003-2004