Чтение 17–й страницы книги ~Слово Воина~

- Задаром не дам! - не выдержал Олег. - На каждом одна пряха дороже стоит!

- Пряхи есть, - признал воевода, кивнув головой. - Но токмо деньгу-то новые стоят...

- А ремень? А кольца под снаряжение?

- Ладно, деньга, - вздохнул воин. - Ножи по гривне кун каждый, мечи... Мечи тяжеловаты, перековывать придется...

- А вы их для ратников покрепче приберегите, - посоветовал Олег. - И металл лишний не угорит, и закал-ка не уйдет. Да и проковка у доброго меча внутри вязкой сталью идет, а снаружи высокоуглеродистой. Чтобы и пружинил при ударе хорошо, и прочность на лезвии имел.

- Так сталь-то дрянь, - махнул рукой воевода. - Откуда у хазар-то железо нормальное?

- А мы проверим... - Уж в чем-чем, а в качестве и обработке стали Середину лапшу на уши можно было не вешать. Он прошелся по двору, подобрал камушек граммов на сто, взял из рук Дубовея хазарский клинок, с силой ударил по краю лезвия. Потом еще и еще, в разных местах: - Видишь, воевода, какая искра летит? Искра желтая, высекается всего две-три штуки, летят далеко. А у низкоуглеродистой, плохой стали искры красные, высекаются сразу снопами, гаснут почти сразу. Хочешь попробовать?

- Ладно, - смирился Дубовей, - не самые плохие мечи. По две гривны кун согласен взять.

- Ты чего, воевода? - даже рассмеялся Середин. - Меч всего вдвое дороже ножа ценишь? Гривну давай!

- Гривну за новый платить можно, - покачал головой воевода, честно защищая хозяйские интересы. - А эти, сам понимаешь, уже не одну сечу прошли, выщербленные все, с пятнами. Три гривны кун дам, а более смысла нет. По рукам?

- По рукам, - согласился Олег, мысленно напомнив себе, что собирался не разбогатеть на добыче, а всего лишь избавиться от нее.

- Луки, стрелы... Гривну за все. Луки дрянь, из сердцевины клена, более, нежели на сто саженей, бить не способные. Можешь и не говорить ничего.

- По лукам я не мастак, - пожал плечами Середин.

- Та-ак, деньга, деньга, пять гривен кун, - принялся, тыкая пальцем, пересчитывать покупки Дубовей, - еще пятнадцать на три, еще гривна... Шесть, семь. Получаем семь гривен. Кони по полгривны, это уже двенадцать, все идет за полцены. Всего шесть гривен на круг. Согласен?

- Нормально... - кивнул Олег, с трудом скрывая довольную улыбку. Со здешними деньгами он немного познакомиться уже успел и прекрасно представлял, что шесть гривен - это заметно больше килограмма серебра. Притом, горсти монет граммов на двести вполне хватит, чтобы купить дом с печкой и припасы на зиму, если ему не удастся разобраться с заклинанием до морозов.

Ведун вслед за Дубовеем поднялся на второй этаж, где в одной из комнат каменного низа детинца хранилась за двумя дверьми и под охраной двух ратников княжеская казна. Воевода, -отперев один из сундуков, достал маленький мешочек, потом точно такой же из другого.

- Пять гривен золотом, одна серебром, - пояснил он. - Ну что, купец, пойдем, выпьем во имя Макоши?

- Я не купец, - буркнул Олег, пряча в поясную сумку кошельки.

- Стало быть, пить не станешь? - широко улыбнулся воин.

- Стану! - на этот раз голос ведуна прозвучал уже не так недовольно.

Мужчины поднялись во вчерашнюю горницу на самом верху. Помещение на этот раз оказалось совершенно пустым.

- Знал бы жрец византийский, на чем так сиживать любит, - подошел к креслу в углу воевода, поднял повыше сиденье, достал оттуда кувшин, две широкие чаши из толстого розового стекла.

- Ого! - принял Середин в руки тяжелое полупрозрачное изделие. - Откуда такая штука?

- Египетские! - с гордостью сообщил Дубовей, наливая темно-красное тягучее вино. - Еще прадед князя девять штук из похода привез. Правда, три ужо раскололись по неосторожности.

- А тварь эта с крестом на брюхе откуда в вашем городе взялась?

- Тоже прадед постарался, - вздохнул воевода. - За год до смерти своей Ратослав с князьями Ростовским и Киевским на Царьград ходили с удачею и помимо добычи славной невольников много привели. Аккурат тогда князь стены новые поднимать решил и каменщиков со всех сторон земли нашей к себе созвал. Вот и царьградцев тоже на работы поставил. Они все богу недужному молились, что сам себя защитить не смог и других к тому же призывает. Хотели даже храм в его честь срубить, однако князь позор такой запретил. Как работу невольники сделали, так уходить от здешней сытой жизни не захотели, осели здесь же, ремеслами разными занялись. А коли звал кто - так и делом каменным промышляли. Покорность и благочиние подданных новых князю новому, Оскару Ратославичу, зело понравились, а посему дозволил он им жреца ученого себе из Царьграда выписать. Тот приехал, да не един, с послушниками многими. Стали по селениям окрестным ходить, к вере своей позорной смердов склонять. Князь не препятствовал, потому как бунтарский дух в мужиках утихомирить хотел. Вот и утихомирил до того, что сам без тризны остался. Сынок его, ако собаку дохлую, в землю позорно закопал, расставание справить по чести не дозволил. Уболтал царьградец князя нашего. Обычаи предков отринуть уговорил, от имени честного отказаться заставил. Новое дал, Гавриил... Тьфу, вымолвить противно. Давай, Олег, за деда нашего могучего, сотворившего небо, и землю, и богов, и предков наших, за Сварога великого выпьем. Пусть множится слава его и сила делами нашими и победами.

Воевода отошел к приоткрытому окну, выплеснул наружу чуток вина, выпил. Середин тоже подступил к окну и ахнул от открывшегося вида, ранее размытого неровными слюдяными пластинами. Чуть ли не от самого подножия детинца начиналась широкая водная гладь, уходящая в обе стороны далеко за горизонт. Напротив, на том берегу, шелестела листвой огромная дубрава, за которой, на удалении нескольких километров, выглядывали остроконечные макушки елей. На реке покачивалось немалое количество рыбацких лодок, к причалам подходили глубоко сидящие ладьи.

Олег понял, что при таких условиях хазарскую осаду город сможет держать не то что годами - столетиями. Разве только с казной князь сильно попадет, потому как дани собирать степняки ему не дадут. Впрочем, крестьяне его все едино от разорения разбегутся - лишь бы в неволю не попали. Ну, и хлеб с мясом дорогие будут. Своего-то, с крестьянских полей, толком не доставить. А тот, что издалека привезен, - совсем других денег стоит.

- Что же ты, воевода, - чинно отлив на долю богов немного вина, спросил Олег: - про князя не самые добрые слова говоришь, а служить продолжаешь?

- А как иначе? Здесь я родился, здесь вырос. За родные стены, крады и требища отцовские и погибнуть не жалко. Я ведь не варяг какой-нибудь, за золото кровь свою продавать. Опять же, отцу князя у одра смертного я верность сыну поклялся сохранить. А слово даденное, сам понимаешь, назад уже не возвернуть.

- Это да, - вздохнул Середин и в несколько глотков допил терпкий, сдобренный пряностями, напиток. - Слово не воробей, вылетит - не поймаешь.

- Как сказываешь? - оживился воевода. - Не воробей? Хорошо заметил. Запомнить присказку надобно.

- Язык мой - враг мой, - усмехнулся Олег. - Тоже запомнить можешь.

- Иное слово пуще дубины, - в свою очередь высказался Дубовей. - Мал язык, да человеком ворочает.

- Блудлив язык, что кошка. Он ляпнет, а добру молодцу расхлебывать.

- Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами, - парировал воевода. - Еще вина налить?

- Давай, - согласился Середин. - Мне за руль теперь ох как не скоро...

- Про дело странное хочу тебе сказывать, гость дорогой, - облокотился на подоконник Дубовей. - Почитай ужо год мы в осаде сидим. Однако же ни купцы не торопятся хлеб да справу воинскую нам везти, ни варяги не тянутся за серебром княжеским да добычей, что в сече на меч завсегда взять можно. Князья-соседушки ни разу ни слова доброго, ни злого не отписали. Как бы и нет ничего. То ли неведомо никому про войну нашу, то ли про нас самих забыли начисто.

- Приглашение в Белоозеро получали? - спросил Олег.

- Нет... А с чего бы оно?

- Князь Олесь Русланович дочку свою за ростовского князя Игоря отдал, - облокотился рядом с воином ведун. - Созывал гостей со всех сторон. И князей, и бояр. Коли про боярыню Верею слышал, так она там тоже была. А усадьба у нее где-то здесь, неподалеку.

- Ужели всех?

- И я там был, мед-пиво пил... - тихо пропел Олег. - А про хазар Верея за все дни ни разу не помянула...

- Вот и я говорю, зело странно сие, - покачал головой Дубовей. - Не мог белозерский князь нашего не пригласить. Это же позор получается... Оскорбление прямое пренебрежением, ссора, обиды великие. Недолго и кровь пролить.

- Тогда будем считать, что я ничего не говорил, - отпил вина ведун. - Только ссоры княжеской мне на совести не хватает. И так перепачкал всю в последнее время.

- Я про другое речь веду, странник. Ты ведь уходить от нас собирался? В Новгород? Ну, так говори всем на своем пути, что Муром с хазарами насмерть бьется! В городах во всех, в селениях, купцам говори, волхвам. А как до севера доберешься - так и далее, норманнам весть попытайся отправить, что князь Муромский ратников ищет и монетою звонкой платить готов.

- Хазары! - послышались выкрики откуда-то с обратной стороны детинца. - Хазары! ! !

- Ну вот, легки на помине, - вздохнул воевода. - Вот скажи, мил человек, откуда они взяться могли, коли дружина им навстречу пошла? К лагерю ихнему?

- Может, лагерь с другой стороны?

- Да ужо со всех сторон смотрели! - Дубовей плеснул вином за окно, остальное допил. - Прав князь: не иначе, сам Чернобог с Марой и Кощеем зловредным их покрывает! Ладно, поскакали, посмотрим на поганых.

* * *

В этот раз дело шло отнюдь не о проносящейся где-то вдалеке конной сотне, а о самой настоящей атаке на город. Тысячи черных и серых всадников, подобно бестолково суетящимся муравьям, заполонили развалины муромских предместий, добравшись почти до самого рва. Многие из них пускали стрелы, большей частью обычные, но временами и горящие - обмотанные просмоленной паклей и запаленные от факелов.

- Совсем обезумели поганые, - покачал головой Дубовей, - видишь, что творят?

- Поджечь хотят, я так понимаю, - пожал плечами Олег. - Сволочи, конечно, но желание понятное.

- Какое оно понятное?! - взорвался воевода. - Какого лешего они пришли к нам за сотни верст, коли город запалить хотят? На что им пепелище надобно? С него ни добычи, ни невольников не взять. Данью не обложишь, меч на верность целовать не заставишь. Пепелище - оно пепелище и есть. Точно, Мара у них весь разум сожрала!

- Так не загорится город-то? Может, людей предупреждать нужно? Ну, в набат ударить, дабы готовы были?

- Ни к чему, - отмахнулся, несколько успокаиваясь, воин. - Не первый раз они дурь эту творят. Князь повелел каженный день хозяевам в городе крыши и стены домов и сараев своих поливать. Сырое все, не запалится. Оброк на ремесленников возложил стены поливать. Устают горожане, недовольство зреет от хлопот таких каждодневных. Тягость лишняя... Постой, а это там что?

В конце стены, напротив смотрящей на запад башни, степняки спешно мастерили какое-то сооружение. Дубовей, сорвавшись с места, со всех ног побежал туда. Ведун помчался следом.

Вообще, оборона города оставляла желать лучшего. На стенах не имелось ни единого воина, караульные на башнях больше наблюдали за гарцующими далеко внизу погаными, лишь изредка выпуская по стреле в ответ на целый ливень шелестящих в воздухе хазарских вестниц смерти. Правда, следовало заметить и то, что по нескольку мертвых тел у каждой башни все-таки валялось, а вот среди защитников города не было пока даже и раненых. Большинство вражеских стрел застревали либо в навесе над стеной, либо в бревнах ниже караульной площадки. Много улетало в сам город, но и оттуда никаких гневных выкриков или воплей боли не доносилось.

Добежав до башни, они влетели в черную темень, почти на ощупь поднялись на верхнюю площадку. Князь Гавриил находился уже здесь, вместе со всеми тремя чернорясниками. Пятеро ратников, стараясь отличиться, стреляли вниз с похвальной частотой, но без особого успеха.

- Молитва, молитва, князь, - отчетливо проскрипел монах. - Только молитва, вера и упование на милость Божью способны принести избавление от язычников.

Копошащиеся возле длинных бревен степняки были видны отсюда, как на ладони. Они уже успели скрутить высокие, в два человеческих роста, козлы, поставили их на расстоянии метров трехсот от стены, теперь начали крепить сверху бревно. Одна за другой, раскачиваясь на обгорелых кольях, бывших когда-то забором, и едва не переворачиваясь на выбоинах, к сооружению подъехали пять телег.

- Туда! - хлопнул Дубовей ратников по плечам, - туда стреляйте!

Караульные дружно натянули луки, пустили залпом пять стрел - возле козлов упал один человек, лошадь завалилась набок, опрокинув телегу, забила ногами. Один из степняков обошел ее, деловито перерезал горло. Снова мелькнули стрелы, наземь осел еще один человек. Хазары, выковыривая из земли старые доски, обгорелые колья, темные от грязи стропила, принялись устраивать загородку от стрел. Мастеров, копошащихся на козлах, они защитить смогли, а вот лошадей - нет, и еще четыре телеги одна за другой лишились своей тягловой силы. Тем не менее, бревно поганые закрепили благополучно, соорудив нечто, похожее на кривые качели, - к Мурому был обращен короткий конец бревна, к лесу смотрел длинный. На короткий локоть строители повесили огромные корзины, принялись торопливо нагружать их камнями.

- Всемогущий Господь наш, Иисус Христос не оставит вниманием своим молящих Ему о помощи, - продолжал скрипеть византиец.

Хазары тем временем закончили загрузку, прянули в стороны.

- Да что там происходит?.. - пробормотал Середин.

Корзины ухнулись куда-то вниз, длинный локоть катапульты вскинулся кверху, от его конца отделился маленький шарик, описал высокую дугу и с сухим треском разлетелся в каменную крошку, врезавшись в стену.

- Похвист с Черногором, плясуны Кощеевы! - выругался Дубовей. - Стреляйте же, стреляйте!

Лучники старались вовсю, засыпая катапульту стрелами, но толстые бревна относились к десяткам впивающихся в них наконечникам с полной невозмутимостью. Длинный конец медленно оттянули в первоначальное положение, послышались частые стуки. Потом произошел новый выстрел. Камень врезался над створками ворот, заставив содрогнуться всю башню.

- Торопись, князь, торопись! - повысил голос монах.

Татарские конные сотни отпрянули к лесу, потом помчались к обстреливаемой башне широким потоком по трое в ряду. Проносясь перед воротами мимо рва, они швыряли в воду туго связанные охапки хвороста. Поначалу эти кипы расплывались в стороны, но очень скоро их стало так много, что они начали сцепляться, ложиться друг на друга. В два ряда, затем в три...

Опять хлопнула катапульта, и на этот раз промелькнувший в воздухе камень смачно врезался в ворота. Послышался смачный сухой хруст.

- Перун, громовержец, - забормотал воевода, - тебя призываю нам в помощь. Одари нас своим могуществом, прикрой нас своею дланью...

- Что происходит?! - требовательно рявкнул Олег.

- Ворота ломают, ров заваливают, не видишь?! - зарычал Дубовей - У нас в городе всего полсотни варягов стражи осталось, все остальные ратники в поход ушли. Коли хазары в ворота ворвутся, их ужо ничем не остановить! Возьмут Муром, разорят вчистую, горожан в рабство продадут!

- Ква, - снова повернулся к катапульте Середин. - Тройное ква в одном флаконе. Хороший зверь песец подкрадывается.

Бум-м! - камень мелькнул в воздухе, с хрустом врезался в ворота. Трещали, разумеется, доски. Хазары пристрелялись. Черная лента, текущая ко рву, несла в руках тысячи и тысячи фашин. И противопоставить многочисленным конным сотням пятеро русских лучников не могли совершенно ничего.

- Хватит дурью маяться, - остановил одного из караульных Дубовей. - Бери внизу моего коня, скачи в детинец. Вели моим именем две бочки сала и бочку дегтя привезти. И факелов поболее...

- Значит, еще поборемся? - кивнул ведун.

- Милость Сварога...

- Ты слышишь, князь?! - возвысил голос монах. - Ты слышишь, как они обращаются к бесам и идолам?! Как может устоять град, обитатели коего столь нечестивые думы лелеют, столь богохульные слова рекут? Только одна сила опрокинуть безбожников сможет! Это вера святая, хоругви Господни, молитва общая! Словом Господним зарекаю тебя: укажи, укажи язычникам путь истинный! Опрокинь неверных, стены града твоего осадивших, словом Господним их сокруши!

- Зря ты богохульствуешь, Дубовей, - неуверенно попенял воеводе князь. - Тут без помощи Господа нас и вправду ничего не спасет.

Словно в подтверждение этому постулату за рвом опять хлопнула катапульта, и камень хряснулся в запертые подвесным мостом ворота.

- К Господу, к Господней воле прислушайся, - загрозил пальцем монах, снял с груди крест, протянул его перед собой: - Вот она - вера твоя. Ей отдайся, и промысел Божий защитит тебя, ако агнца! Отвори ворота, и пусть выйдет навстречу неверным крестный ход. Молитвой Господней, образами святыми опрокинем мы неверных. Побегут они от гнева Господнего подобно собакам шелудивым, встанут на колени пред тобою, о милости молить. Склонят выю свою в покорности вечной! Целуй, целуй крест, раб Божий Гавриил.

Монах шагнул вперед, поднеся крест почти к самому лицу князя. Тот перекрестился, наклонился вперед, поцеловал.

- Вели отворить ворота, князь, - уже не попросил, приказал византиец. - Мы выйдем неверным навстречу крестным ходом, который обратит их вспять и освободат сей град от всякой нечисти. Верные слуги Господа уже собрались у ворот с хоругвями и образами, кои устрашат ворога своим видом.

- Да, отче, - перекрестился князь, покорно склонив голову, после чего повернулся к Дубовею: - Воевода, прикажи отворить ворота для крестного хода.

- Как можно, княже?! - задохнулся воин. - Хазары внизу! Тыщщи! А у нас ратников всего ничего. Стопчут в момент, вырубят, истребят.

- Господь не допустит такого надругательства! - гневно проскрипел монах. - Нет силы, способной сломить волю Его! Смертные Мурома воочию убедятся в праве Господа повелевать и карать неверных. Вы увидите, как разит безбожников один вид святых образов!

- Княже, они ворвутся в город! Стопчут придурков этих царьградских, на их плечах в ворота прорвутся, не остановишь ничем! Они истребят все, что шевелится, они не оставят здесь ничего, кроме ям и смерти!

- Вот оно, неверие языческое! Противление бесовское! Вот как демоны наружу выпирают!

- Отвори ворота, Дубовей! - покраснев от гнева, потребовал Гавриил. - Я приказываю тебе. Твой князь тебе приказывает!

- Не стану! - расправил плечи воевода.

- Да как ты смеешь?! Да ты... Ты же жизнью клялся отцу моему, мне клялся служить, живота не жалеючи!

- Служить клялся, княже, а не предавать! Не отворю ворота. Не дозволю поганым город отчий осквернить!

- Ты кому перечишь? Князю своему перечишь?

Бум-м! - очередной камень взметнулся к зениту, после чего разогнался по крутой траектории, стукнулся в ворота и отскочил в ров, подняв кучу брызг. И снова люди услышали зловещий треск ломающегося дерева.

- Торопись, князь! - проскрипел византиец.

- Не воевода ты отныне в Муроме! - решительно махнул рукой правитель. - Не надобно мне такого воеводы. Вот ты, ты отныне воеводой станешь. Тебя, истребителя поганых, воеводой города назначаю!

Середин с огромным изумлением увидел направленный ему в грудь указательный палец, украшенный перстнем с крупным изумрудом.

- Я? - удивился Олег. - Какой из меня воевода? Не занимался я никогда таким делом.

- Прикажи отворить ворота, воин, - зловеще проскрипел монах. - Отвори ворота, дабы вышел навстречу неверным крестный ход с именем Христовым на устах.

- Ворота... - Ведун повернулся к катапульте, облизнул мгновенно пересохшие губы. - Ворота... Вон те ворота, с деревянным теремом, через которые я в город вошел, как называются?

- Ростовскими.

- Иди туда со своими монахами, священник. Готовь иконы и знамена свои. Я пошлю гонца, чтобы привратники открыли ворота и опустили мост, как только вы будете готовы.

- Что? - странным, осипшим голосом проговорил Дубовей. - Как? Ты, ты город хазарам отдаешь? Ты, змея подколодная, крыса вонючая, ты... Ты, выродок собачьего племени! Как ты можешь, купец? Как ты можешь свершить подобное, тварь безродная? Ты...

Воин стиснул кулаки с такой силой, что даже костяшки побелели.

- Все сказал? - сухо поинтересовался ведун. - Тогда собирай всех своих варягов, сажай на коней и подводи сюда. Когда через Ростовские ворота выйдет крестный ход, хазары со всех сторон ринутся его рубить. Соответственно, отсюда отхлынут. В этот момент мы опустим мост, ты со своей полусотней вылетишь вперед, прорвешься к катапульте, вырубишь охрану, мастеров, вообще всех двуногих. Веревки все порубай, корзины. В общем, развали ее к лешему. Главное - мастеров всех перебить. Без них ее не восстановят.

- Да! - на глазах расцвел Дубовей. - Да! Я знал, знал, что ты наш, свой. Сделаю, все сделаю, брат!

Воин хлопнул его со всей силы по плечам, помчался вниз по лестнице.

- Ты думаешь, им удастся прорваться, купец? - подошел ближе князь, взглянул вниз. - Поганых слишком много.

- Если крестный ход оттянет на себя силы, вполне может получиться, - пожал плечами Олег. - Главное - успеть закрыть за ними ворота.

- Как смеешь ты, язычник, деянием и именем Господним пользоваться для своих грязных целей?! Детей Христовых под мечи неверных посылать, на кровь и муку, и планы свои темные на их костях строить?!

Скрипучий голос заставил Олега болезненно поморщиться. Вздохнув, он повернулся к Кариманиду, выхватил саблю. Монах мгновенно замолк.

- Спокойнее, папаша. - Середин поцеловал саблю и вогнал ее обратно в ножны. - Насколько я помню, никакого кровопролития не предполагалось? Хазары должны были разбежаться от одного вашего вида. Так идите и побеждайте! Я не собираюсь отнимать ваши лавры, мне вполне хватит одной уничтоженной катапульты.

Камнеметалка, легка на помине, снова хлопнула отбойником - серый валун прошелестел в воздухе и врезался в стену рядом с воротами, застучав каменными осколками по воде и растущим во рву камышам.

- А ты, ты, сын мой, - укоризненно покачал головой монах, глядя на князя. - Как ты мог допустить позорище такое.

- Что за наезды, папаша? - не утерпев, вмешался ведун. - Князь тебе поверил, он знал, что никто не пострадает. В чем ты хочешь его попрекнуть?

- Не изрекай слов нечестивых языком своим поганым, гнусный язычник! - Ткнул в Олега пальцем византиец. - Не тебе вмешиваться в разговор истинно верующих христиан.

У Середина появилось чисто мальчишеское желание укусить монаха за тощий палец, и он, от греха, отвернулся.

- Сын мой, князь. У тебя есть право доказать искренность веры своей, доверие в промысел Божий. Иди с нами, отвори ворота...

На башню, тяжело пыхтя, поднялись трое ратников, волокущих бочонок ведер на десять. За ними еще трое притащили второй бочонок, четверо приволокли большие охапки факелов, каких-то странных деревянных лопат, один держал горящий факел. Не дожидаясь команды, воины выбили дно одного из бочонков, лопатами принялись вычерпывать черную жижу, с размахом плескать вниз - так, чтобы она перелетела ров и попала на вязанки хвороста. Со второй бочки вниз швыряли белый крупитчатый состав, принадлежность которого ведун определить не смог. Одновременно остальные ратники разжигали факелы, тоже скидывали на фашины. Хазары прекратили возить вязанки, защелкали луками, забрасывая площадку таким шквалом стрел, что вокруг поднялся дробный стук, словно над барабаном опрокинули кастрюлю гаек - и все сыпали, сыпали... Ведун, который все равно ничего не делал, прижался к одному из зубцов, а вот среди ратников тут же появились раненые, один защитник города рухнул на пол со стрелой во лбу.

Внизу же пока ничего не получалось. Упавшие факелы просто горели среди хвороста, который упрямо не желал заниматься - наверняка, фашины тоже долго и старательно вымачивали. Но вот один из черных "плевков" угодил точно на огонь - тот радостно затрещал, начал расползаться в стороны, коснулся другого черного пятна, заплясал на белом комке, стал опускаться вниз, в глубину, куда тоже стекал деготь и тающее от жара сало.

Ратники работали лопатами изо всех сил, а когда бочки опустели - швырнули вниз и их.

Пламя разгоралось. Тонкие ветки фашин быстро высыхали, вспыхивали, зажигали соседние связки. Огонь уже не просто горел - он ревел от восторга, поднимаясь на высоту трехэтажного дома, он выплескивал к небу пятиметровые языки, он возносил в жарком потоке целые связки веток, разбрасывая их ослепительными полосками.

Хазары прекратили стрелять - теперь это не имело никакого смысла. Всем было понятно, что до темноты груда фашин вряд ли успеет прогореть и атаки здесь, на западную башню, уже точно не будет.

- Начинать все с начала в другом месте тоже поздно, - вслух добавил Середин. - Пока катапульту разберешь, пока соберешь, уже утро настанет. Вязанки для повторной атаки хазары наверняка не заготовили. Да и не успеют они: завтра дружина вернется, так просто уже не развернешься. Однако, княже, - повернулся Олег к правителю, - кто-то тут у тебя "стучит". Поганые появились именно тогда, когда главные силы ушли на облаву, когда появился шанс прорваться в незащищенный город.

- Этого не может быть, воевода, - вскинул подбородок князь. - При мне предателей нет, а более о выходе дружины никто не знал. Да и не мог никто так быстро весть хазарам передать, где бы они ни стояли. Это ведь и добежать надо, и поганым рать свою поднять и сюда привезти. Видать, случайность. Ладно, - широко перекрестился он. - На сегодня, с Божьей помощью, управились. Пора и о себе подумать. На обед приглашаю всех, подкрепить нужно силушку. Оскар, найди Дубовея, пусть плотников зовет. Пусть оценят, каковая воротам починка потребна, да и сделают немедля.

После обеда Середин, нежданно-негаданно оказавшийся воеводой города Мурома, отправился в обход, пытаясь разобраться с организацией обороны, а заодно прикидывая, какие усовершенствования можно внести, исходя из своего опыта человека двадцать первого века. И очень быстро понял, что никаких. Нет, можно было посоветовать поставить в башнях пулеметы, а подступы к воротам заминировать - но ни пулеметов, ни мин в городе не имелось и в ближайшие несколько веков не предвиделось. А учитывая то, что есть - ни прибавить, ни убавить.

От десятитысячной армии город защищало - кто бы поверил! - сорок человек. Разбившись на тройки, они дежурили на башнях, присматривая за внешними участками стен. При возникновении опасности кто-то из них шел в детинец, возвещал о происходящем - свободные ратники седлали коней, ехали к указанному месту, смотрели, обсуждали, решали, как поступить... Именно так - вальяжно и никуда не торопясь. Хотя бы потому, что даже на самых стремительных конях невозможно молниеносно преодолеть десятиметровый водяной ров, высадить ворота и прорваться в город. Ров надо сперва засыпать, ворота чем-то разбить. Если хочешь прорываться через стену - ее тоже надо разломать. Не по лестнице же приставной на высоту шестого этажа карабкаться! На все это нужно много времени, нужны осадные приспособления, нужны мастера. А если еще осажденные вздумают обороняться: совершать вылазки, ломать приспособления, вырезать мастеров... Становится понятным, почему осады городов зачастую затягивались лет на десять-пятнадцать. Да и то с непредсказуемым результатом.

Похоже, понимали это и хазары, которые отошли от стен на безопасное расстояние и спешились. Незадолго до сумерек они дружно поднялись на коней и ушли в лес по Ростовской дороге, оставив вокруг города около полусотни лошадиных туш и запалив столь удачно повоевавшую катапульту.

* * *

Княжеская дружина вернулась утром, вскоре после рассвета. Как потом выяснилось, воины заметили поднимающийся со стороны города дым и повернули назад, поняв, что творится неладное. А затем жизнь Мурома вошла в привычное русло. Стражники скучали над запертыми городскими воротами, хазары два-три раза в день проносились по границе предместий, пуская редкие стрелы и распугивая возможных путников, что хотели бы попасть в осажденную крепость. Три сотни дружинников ушли по Ростовской дороге искать лагерь, в котором могла скрыться конница поганых, но вернулась всего лишь с тремя татарскими пленниками и десятком своих раненых - разгромили-таки один из разбойничьих разъездов. Но допросить хазар не удалось: услышав первые же вопросы, степняки начали биться в судорогах, изо рта у них потекла желтая пена, глаза остекленели, и вскоре на руках у катов остались только мертвые тела.

Наблюдая за гикающими вдалеке погаными, Олег только сейчас начал понимать, как ему повезло, что удалось проскочить между подобными хазарскими облавами. Против лихой конной сотни никакая сабля и никакое заклинание не помогут - лежал бы сейчас на сырой земле с раскроенной головой али бежал с арканом на шее на ближайший невольничий рынок. Объезды свои степняки устраивали не в определенное время, а как Кощей на душу положит - то их нет по полдня, то вдруг каждые полчаса проскакивают, а потому угадать безопасное время для выезда было совершенно невозможно. Середин начал подумывать о том, чтобы уехать из Мурома на ладье - но оставлять на произвол судьбы гнедую, с которой он успел сжиться-сдружиться, не хотелось. И заводной коняга оказался тоже ничего. Будет жалко, коли на мясо пустят.

Надежный выход из сложившейся ситуации видел только тощий, как каспийская вобла, и скрипучий, как несмазанная дверная петля, византиец Кариманид.

- Храмов Господних нет в городе ни единого, - занудно вещал он, - оттого и не внушает он страх еретикам. Церковь надобно строить, князь, церковь. Дабы видом своим, звоном колокольным страх она внушала поганым, а народу христианскому - радость великую.

Князь, скрепя сердце, на требование монаха поддался, открыв ему свою, и без того безнадежно похудевшую, казну.

Впрочем, произошло и кое-что хорошее. После того, как здешний правитель объявил Олега воеводой, местный ключник перевел его из общей казармы в небольшую светелку, больше похожую на монашескую келью, под самым бревенчатым теремом. Комната представляла собой каменную конуру метра три на четыре, но зато имела топчан с матрацем, набитым сеном, пустой сундук и затянутое чем-то, похожим на пергамент, окно, выходящее на Оку. Створка легко открывалась, так что полюбоваться видом Середин при желании все-таки мог.

В тот день они опять обсуждали возможные планы продолжения войны. Плечистый Святослав, поигрывая палицей, предлагал рискнуть, оставить на время город под защитой малых сил, дружиной на ладьях и лодках спуститься до Итиля и устроить разгром хазарским селениям - чтобы осаждающее Муром войско помчалось спасать родные стойбища.

Дубовей соглашался с этим планом почти полностью, но советовал князю сперва разослать во все стороны гонцов - особенно к норманнам - с призывом идти городу в помощь за щедрую оплату и начать карательную экспедицию, когда на стенах соберутся достаточные для самой напряженной обороны силы.

Свое мнение имелось и у Олега. Однако, как только он начал излагать принципы минирования и методы изготовления огненного зелья, с Кариманидом случилась такая истерика, он разразился такой гневной проповедью против всякого бесовского колдовства, что Середин предпочел замолчать. Можно было подумать, что греческим огнем пользовались в полный рост не византийцы, а какие-нибудь людоеды из племени тумба-юмба.

- Хорошо, - подвел итог совету князь Гавриил. - Тебе, Дубовей, поручаю я выбрать девять честных и преданных воинов из семей муромских. Серебра им дай в дорогу, грамотами на право говорить от моего имени снабди. Ужо год супротив поганых стоим. Бог даст, и до зимы выстоим, дождемся силы свежей, иначе с хазарами поговорим... Быть по сему!

После совета ведун вернулся к себе, закрыл окно, в которое с растаявшей в ночной темноте Оки тянуло зябкой сыростью, растянулся на медвежьей шкуре, наброшенной поверх топчана, потушил свечу. Сон не шел. Олег, вернувшись к своей идее, начал прикидывать, как устроить хазарам огненный сюрприз.

Состав пороха тайной ни для кого не является: сера, селитра, уголь. С углем проблемы нет, древесины вокруг хватает. Тем паче, что лучшим углем для пороха является березовый, а не какой-нибудь каменный или бурый. Селитру достать не проблема - она во всех отхожих местах сама нарастает, сера должна у знахарей иметься: она издавна для мазей от кожных болячек использовалась, для окуривания от заразы... Стоп, стоп, стоп... Чем там его волхвы в Новгороде обванивали? Наверняка, серой! Значит, и у здешних жрецов запас должен быть. Так что порох изготовить не проблема. Закопать емкости на пути движения хазарских сотен тоже нетрудно. Но вот как заставить его взорваться в нужный момент? Именно тогда, когда степняки над минами пойдут? Фитилем тут не обойтись, нужен взрыватель нажимного действия...

Внезапно запястье левой руки начало испытывать сильный жар. Уже успевший поотвыкнуть от подобных ощущений, ведун далеко не сразу сообразил, что стремительно раскаляющийся крест сигнализирует о приближении некоего магического объекта. Что-то колдовское, причем невероятно сильное перемещалось совсем рядом.

- Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, - встав и опоясываясь ремнем, начал шепотом наговаривать ведун, - выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят... - Середин накинул на плечи косуху, застегнул молнию, поддернул ее вверх, чтобы низ куртки уперся в ремень и не закрывал рукоять сабли. - Проснись дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи...

Из окружающего мрака проступили серые одноцветные детали: свод потолка, у двери метелка можжевельника от злых духов, ребристый прямоугольник сундука. Ведун осторожно приоткрыл дверь, выскользнул в коридор, затаив дыхание, прислушался - и учуял на лестнице крадущиеся шаги. Стараясь ступать как можно тише, что в тяжелых милицейских ботинках получалось не очень хорошо, Олег выскользнул на лестницу, прислушался снова.

Наверху еле слышным шепотом кто-то читал заклинание на сон - у ведуна начали слипаться глаза, и он, не мудрствуя лукаво, заткнул пальцами уши, выждал так минуту, начал подниматься дальше.

- Слышишь ли ты меня, уважаемый Саркел Исай-хан?