Чтение 17–й страницы книги ~Заклятие предков~

- Все, княже, - развела руками женщина. - Взревновал меня к колдуну Руслан, да и выгнал из города. А колдун с ним остался. Теперича я, как про чудищ колдовских проведаю, с подмогой к боярам еду. А коли в благодарность они мне на верность и службу присягают - так на то их боярская воля. Кто люб, к тому двору и сьезжают. И воли княжеской над этим нет. Так в Русской Правде записано. И попрать ее бояре тебе не дадут.

- Мыслишь, из-за тебя, колдунья, бояре мне смуту станут устраивать?

- Из-за себя княже, - покачала головой Верея, - из-за себя. Сегодня меня-за вольность каре предашь, завтра на иного кого гнев обрушишь.

- Храбрые речи ведешь, колдунья, - покачал головой князь, похлопывая плетью но ладони. - Но по лезвию ходишь... Оступишься - кровь твоя польется. И бояр моих на бунт поднять не сможешь. Мне у них вера, не тебе. Но суда бесправного все едино чинить не стану. Не для того волей богов и по праву сыновнему на стол Суздальский всходил. Справляй тризну, боярыня Верея, да ратников своих в седла поднимай. До Гороховца путь недальний, половцев бояться ныне не к чему. Завтра поутру туда прискачем, да у самого боярина Руслана и спросим, откель нежить на земли наши выползает.

Путь к приграничному городу Гороховцу князь выбрал речной: вниз по ровной ледяной дороге до Оки, по Оке до Клязьмы. Там, под разоренной порубежной заставой, рать встала широким лагерем, а утром двинулась дальше.

Муромские дозоры дружине не встретились. А может, и встретились, да не показались - кто же в здравом уме на рать в полторы тысячи мечей кинется? Дело порубежника - опасность вовремя заметить да всех окрест о ней упредить. Останавливать ворога - работа княжеская. Видимо, таким маневром - проходом всего войска вдоль соседских границ - суздальский князь отомстил муромскому за внезапное появление половцев в своих пределах. От соседа ведь пришли, не из дальних земель.

Гороховец показался впереди, как и обещал князь Гордей, вскоре после рассвета. Город встретил гостей оглушительным звоном набатного колокола и накрепко запертыми воротами. На стенах мелькали копья, шлемы. Лучники поглядывали поверх частокола, демонстративно держа наложенными на тетивы граненые бронебойные стрелы.

Однако суздальцы на штурм не пошли - остановились за оврагом, напротив ворот, спешились, отпустили подпруги, давая роздых коням. Но костров не разводили, вешать торбьд на морды скакунов не спешили. Князь со своими ближними дружинниками умчались к небольшой, искрящейся инеем, дубовой рощице, что стояла особняком среди заснеженных полей, Что бывает в таких местах, Олег знал прекрасно: святилище.

Действительно, где-то через час маленький отряд прискакал обратно, а вскоре следом за ним появился и знакомый Олегу безволосый волхв с высоким посохом. Движимый любопытством, ведун потянулся к княжеской свите, стараясь, однако, жрецу на глаза не попадаться. Волхв остановился перед воротами, стукнул посохом о землю, на что та неожиданно отозвалась долгим тяжелым гулом:

- Слушайте меня, жители Гороховца. Я - Аргамирон, волхв святилища гороховецкого, носитель воли богов русских, жизни земли здешней, защитник чаяний ваших! Говорю вам, возлюбленные дети мои, что князь суздальский Гордей поклялся именами Сварога великого, Ярила светозарного, Коло весеннего, что нет у него мыслей недобрых и желаний супротив добра, живота и имущества вашего! Пришел он сюда не своею волей, а волей Белбога небесного, во имя правды и справедливости.

- Пусть у себя смердов судит, - крикнули со стены. - А у нас свой боярин есть!

- Есть воля выше боярской! - опять стукнул посохом волхв, и земля вновь отозвалась долгим протяжным звуком. - Дошла весть до ушей богов наших, что отошел боярин Руслан, возлюбленный сын мой, от веры отцов наших, от заветов предков, предал землю отчую! Что нет более веры в нем, а помыслы его исходят из шепота Чернобогова, приказов Мары костлявой, колдунов иноземных.

- Ложь! Ложь это!

- Слово, услышанное мною, тяжело, но отринуть его не могу. Повелеваю вам, жители Гороховца, отворить ворота. Хочу взглянуть в глаза сына своего возлюбленного, услышать ответ его на наветы суровые. Не верю в вину боярина, но во имя правды суда требую вместе с князем суздальским! Пусть очистит имя свое пред очами людскими и божьими!

- Сами разберемся, - отозвались из города. - Гордею Суздальскому делать тут нечего.

- Не добро чужое боярин покрал, несчастные! И не невинного гневом своим погубил! - возвысил голос Аргамирон. - Супротив богов и земли русской руку поднял! Нежить из земли поднимает, мертвецам потерянным покоя не дает, кровь пьет младенческую, тайным богам жертвы человеческие приносит! Слышите меня, жители Гороховца! Открывайте ворота немедля и представьте боярина своего на суд честный, пред лицом богов русских, бояр суздальских, пред глазами вашими! Не навлекайте гнев Божий с его души на свои головы!

- Да ты, никак, из ума выжил, старик?! Как Руслан мог нагнать... Они же нас недавно осаживали!

- Приказываю вам, жители Гороховца, - медленно, размеренно, но громогласно заговорил волхв, - немедля открыть врата града своего пред судом Божиим и человеческим. Не то волей своей и именем богов отрину навеки благодать от домов и нив ваших, бесплодным сделаю семя мужей и чрево жен ваших, отрину лучи Яриловы от окон и глаз ваших. Наполнятся слезами очи детей ваших, падут стада и птицы ваши. Не станет силы в руках и ногах ваших. Да будет так!

Посох ударился в землю - гул волнами заметался вокруг, словно отражаясь от близких берегов.

- Да будет так!

Посох ударился снова - гул стал громче, напоминая скатывающуюся с гор лавину.

- Да будет так! - Волхв скинул с себя капюшон и поднял глаза к небу: - Тебя, Белбог, бог справедливости, призываю в союзники и судии этому граду неверному, заветы отцов отринувшему, от лика богов отвернувшемуся. Исполни...

- Стой, отец! - Из-за стены послышался какой-то треск, шум.

- Остановись, волхв! - крикнули уже со стены. - Мы не против честного суда!

Кто-то громко и болезненно закричал, еще кто-то просто возмущенно выругался. Послышался стук.

Князь, стоявший неподалеку от волхва, оглянулся на свою дружину, махнул рукой.

- Первая, вторая сотня.. По коням!

- В седло, в седло, - послышалась перекличка десятников.

- Верею захватите! - уже голосом приказал князь.

Ворота отворились, за ними незваных гостей ждала толпа горожан. Но перед решительно двинувшимся вперед волхвом люди расступились. Олег, подкравшийся к княжеской свите пешком, прибавил ходу и пристроился за его спиной. Князь и его ратники двигались следом.

Детинец тоже оказался открытым нараспашку. Боярин Руслан стоял у дальней стены - высокий, белокурый, жилистый, с узкой короткой бородкой; в синей шерстяной куртке, украшенной двумя волнистыми линиями нашитых на ткань мелких золотых лошадок, в зеленной суконной епанче без всякого подбоя. Синие свободные шаровары заправлены в невысокие, до колен, коричневые сапоги из толстой бычьей кожи. Поодаль, как бы при хозяине, но все же немного в стороне, маячили его ратники - с рогатинами, в кольчугах, но числом не более полусотни.

Суздальские дружинники спешились перед детинцем, половина осталась снаружи, другая, уже без коней, втянулась внутрь, распределившись вдоль стен и рядом с дружиной местного боярина. Следом за ними внутрь в тянулась изрядная толпа горожан, тоже прижавшихся к стенам, но уже возле ворот. Олег пристроился между местными и пришедшими воинами, вольготно остановившись почти в трехметровом интервале между ними.

Волхв, князь и Верея с Лесавичем выступили вперед, в самый центр утоптанного двора. Минут десять все молчали, дожидаясь, пока успокоятся собравшиеся люди, потом Аргамирон вскинул руку:

- Я всегда любил тебя, боярин Руслан. Ты вырос на моих глазах, ты обучен мною грамоте и заветам предков, я поддержал тебя, когда ты занял место отца после его безвременной кончины. Ответь мне, ако отцу кровному: мешался ли ты с силами черными, с колдунами иноземными, Чернобоговьши? Творил ли обряды запретные, вел ли речи с нежитью земной, али духами мерчвыми?

- Нет, я никогда этого не делал, волхв! - гордо ответил боярин и широко расставил ноги, закинув руки за спину.

- Однако же дошло до меня, Руслан, - вкрадчиво заговорил князь, - что приезжал сюда колдун из дальних стран. Что речи он вел сладкие, обещал многое, просил малое... О чем сговорился ты с тем колдуном, боярин?

- Я не знаю, о чем ты молвишь, княже, - поджав губу, отрицательно покачал головой боярин.

- Как же так?! - На лице Вереи выразилось неподдельное изумление. - Ты лжешь!

Она выступила вперед, тыкнула пальцем в землю:

- Здесь, на этом самом месте об уделе сговаривались! На купеческой ладье с двумя вьюками он приплыл. В халате, мелкими ворсинками покрытом. Полосатый халат, сверху вниз полоски...

- Первый раз слышу.

- Как в первый раз? Он же тебе власть над всем миром предлагал, а ты, как кот, облизывался!

- Ты мстишь за то, что жениться я на тебе отказался, колдунья, - презрительно скривив рот, покачал головой боярин. - Потому и лжешь. Нет и не может быть тебе веры.

- Ты отказался?! - вспыхнула Верея. - Это я от тебя сбежала, урод...

- Пустите, пустите! - с криками протолкалась вперед какая-то женщина в накинутом поверх легкого домашнего сарафана тулупе. - Пустите, я знаю!

Она вышла на открытое пространство, и Середин с удивлением узнал Заряну. Девушка закрутилась, оглядывая присутствующих, пока не обнаружила Олега, и, резко остановившись, подняла руку с вытянутым пальцем:

- Вот он! Это он, оборотень. Сама видела, как перекидывался! Волкодлак он, нежить черная!

Ратники с двух сторон сомкнулись, и ведун даже пикнуть не успел, как в него вцепились десятки рук, выволокли вперед, поставили перед Гордеем.

- О-о, знакомец старый, - обрадовался волхв, прищурившись на Середина. - Колдун болгарский! От как свидеться пришлось. И это таких судей ты привел сюда, княже? - повернулся Аргамирон к суздальскому правителю. - Колдунья известная да оборотень заезжий? От кто тебя на воспитанника моего навел? И я, старый дурак, поддался, боярина гороховецкого подозрением опозорил! Эх, князь, князь... А судить тут нечего. Прорубь на Клязьме открытая, течение быстрое. Под лед обоих, и пусть плывут, откуда явились. Неча им землю русскую топтать.

- Князь! - метнулась со своего места Верея, упала перед суздальцем на колени. - Меня казни, я виновна! Ведуна оставь. Не со мною он. И не оборотень вовсе. Олег-охотник это, ведун из Новгорода. Купцов он по завороженным тропам водил, василиска на тракте Тверском извел. На свадьбе в Белоозере супругу князя исцелил, поезд свадебный от беды заговаривал, конокрадов в дороге ведовством своим нашел. Хоть в Белоозеро, хоть в Ярославль князьям отпиши, все за него поручатся.

- Что это ты так за подельника своего обеспокоилась, колдунья? - гнусно-въедливым тоном поинтересовался Аргамирон. - Никак, без него из мира мертвых вернуться не сможешь? Под лед обоих!

- Пошли вестника в селение, где я ей оборотнем померещился. Пусть спросят, чем я там два дня занимался! - Дернулся в крепкой хватке Олег. - Тогда про нас и решай!

- Нет мне печали туда-сюда дружинников гонять! - зло рявкнул князь. - Сам скажи! Обрыдли загадки ваши!

- Я там за два дня всю нежить в округе истребил. Штук двадцать земляных людей, если не больше.

- Двадцать? - Гордей махнул рукой: - Девку тащите! А ну, сказывай, правда, что оборотень этот нежить при тебе истреблял? Говори, не то на кол посажу!

- Пра... Правда. Но волкодлак он! Все едино волкодлак! Я сама видела.

- Пошла вон! - тяжело выдохнул князь. - Отпустите его. Я ныне любому оборотню в ножки поклонюсь, лишь бы от нежити землю мою избавил. Иди, истребляй, тварь Чернобогова. Свободна.

- Нет, князь, я не оборотень, - покачал головой Середин. - Скажи мне, князь, вернулся ли в святилище вещий Сварослав. что с важным делом и письмом тайным на Печору уезжал?

- Сварослав?.. - замер Гордей, задумчиво поглаживая бороду. - Постой... Олег, ведун из Новгорода... Ты?!

- Волхв решил, что стар стал для таких дел. Мне поручил колдуна, нежить из земли поднимающего, найти.

- Ну?

- Сперва я Верею заподозрил. Оттого и в отряде ее находился. Проверить хотел. Но она невиновна. Теперь надо боярина Руслана испытать.

- Ты же слышал, ведун, оболгала его колдунья.

- Нет, князь, пока я понял только то, что врет кто-то один. А проверить это несложно. Помнишь, что Верея сказывала? Колдун не к боярину приехал. Он древнюю силу искал, что где-то здесь спрятана. Если она здесь - значит, боярыня правду говорила. Ежели нет... - Середин красноречиво пожал плечами.

- Ну, так ищи, ведун! Чего стоишь? Тебе костер запалить надо али кровь человеческую в жертву принести?!

Олег в ответ промолчал, внимательно оглядываясь. Потом пошел к дому. Ратники расступились - ведун положил левую руку на стену, медленно двинулся вдоль нее.

"Если колдун приезжал сюда, заговаривал зубы князю, - размышлял Середин, - значит, нечто древнее находится здесь, в детинце, и без дружбы с князем до него не добраться. Раз на земле стали появляться монстры - тайник иноземец нашел и силой воспользовался. А коли тайником пользовались, то в нем, будь ему хоть миллион лет, магическая аура ожила снова и не исчезнет еще много, много лет... Как в заброшенном святилище: одна молитва - и боги снова готовы тебе помогать".

Ведун миновал весь фасад, но серебряный крест никак не отреагировал, не почувствовал ничего. Да, собственно, Олег ничего такого и не ожидал. Так, подстраховался на всякий случай. Если сила действительно древняя, то в здании она скрываться не может. Только в земле.

Ведун отодвинулся метра на два к середине детинца и пошел через двор, удерживаясь примерно на одном расстоянии от стены, пока не уперся в ограждение. Развернулся, отступил еще на пару метров, направился назад, разгоняя толпу, словно буксир - плавающие в гавани льдинки. Ничего. Еще два метра, быстрая пробежка к стене, разворот, отступ еще на четыре шага. Теперь Аргамирон, пронзая ведуна ненавидящим взглядом, стоял прямо на пути, и Олег подумал, что просто мимо волхва пройти нельзя - крест отреагирует на его языческую силу. Нужно отстранить его подальше, к стене. А такого махрового самодовольного жреца - попробуй попроси...

Ведун зашагал вперед, сверля главу святилища немигающим взором, - как вдруг руку еле заметно кольнуло. От неожиданности ведун споткнулся, вернулся назад. Крест не то чтобы нагрелся, но давал о себе знать. Середин прикусил губу. Слева он уже проходил... А справа... Ведун сдвинулся на пару шагов, и крест тут же запульсировал обжигающей болью.

- Да, - облегченно кивнул Олег. - Здесь что-то есть.

И он обоими указательными пальцами ткнул вниз.

Князь подошел, недоверчиво посмотрел на ведуна, на землю. Присел на колено, вытащил нож с богато инкрустированной самоцветами рукоятью, ковырнул, еще... Рывком встал:

- Рыхлая! А ну, где тут ключник? Заступы несите быстро! Копайте!

Толпа качнулась вперед. Дружинники и горожане перемешались, моментально нашлись желающие поработать заступами и лопатами. Еще не успевшая осесть, утрамбоваться под ледяной коркой, земля поддавалась легко, и уже через считанные минуты железо ударилось о камень. Яму изрядно расширили, стал видел абсолютно черный и глянцевый, как обсидиан, овальный валун метра три в длину и два в ширину.

- Камень как камень... - внимательно следящий за происходящим князь покосился на ведуна, махнул рукой. - А ну-ка, переверните его! Тащите оглобли.

Со стороны конюшни тут же поднесли четыре слеги, вогнали под камень, навалились. Черный овал некоторое время цепко держался за свое место, потом вдруг словно подпрыгнул, перевернулся нижней, плоской стороной к свету.

- Здесь какие-то знаки, княже, - один из горожан стер грязь, налипшую на полированную поверхность. - Неведомые.

Олег подошел ближе - на него уже никто не обращал внимания, пинали и толкали, пытаясь получше разглядеть находку. Но главное ведун увидел. Несколько знаков: первый напоминал букву "П", но из трех палочек, не соприкасающихся друг с другом, второй являл собой спираль в двойном круге, третий - птицу с человеческой головой, четвертый - человека с крыльями, потом опять "П", и последним шел двойной круг с точкой посередине.

- Аргамирон, - позвал волхва правитель Суздаля. - Иди сюда. Может, хоть ты сможешь разобрать эти письмена?

Священнослужителю горожане дорогу все-таки уступили. Волхв остановился перед камнем, долго его разглядывал, что-то бесшумно проговаривая, потом качнул головой:

- Письмена древние, забытые. Сказывали о них хранители в Дюн-Хоре, да и сами забыли половину. Вот это вроде бы знак врат. Этот знак означает живых, но в отрицании... Врата, закрытые для смертных? Или врата, открытые для мертвых...

Аргамирон медленно повернулся к боярину, покачал головой:

- Как ты мог, Руслан? Я любил тебя, как сына. Как ты мог...

- Ну, вот мы все и прознали, боярин, - усмехнулся в бороду князь Гордей. - В железа его!

На этот раз не нашлось никого, кто выступил бы в защиту хозяина города.

Середин отвернулся, начал протискиваться навстречу толпе, выглядывая знакомую высокую соболью шапку. Однако Верея обнаружилась только у самых ворот, и то благодаря образовавшейся там пустоте - все стремились дальше, к камню. А боярыня сидела у стены, прижавшись к ней спиной и закрыв лицо руками. Дорогой бархатный плащ был вымазан внизу грязью, шапка валялась на истоптанном в кашу снегу. Рядом, насупившись, возвышался грозный Лесавич.

- Что с тобой, хорошая моя? - опустился перед женщиной ведун.

- Что? - Она подняла голову, уставясь на него красными растертыми глазами. - Ты не понимаешь, что? Я же просила, я приказывала тебе никогда не появляться в моих землях, ведун! Никогда! Если бы не ты, этого бы никогда не случилось. - Верея закрыла глаза, открыла, снова закрыла, с силой сжав веки. Потом поднялась: - Собирай ратников, Лесавич. Седлайте коней, сбирайтесь в дорогу. Нам тут делать больше нечего.

- Подожди... - Олег подобрал шапку, кинулся за Вереей, но торопливо уходящая со двора женщина не пожелала даже повернуться.

Между тем, от камня доносились какие-то выкрики, споры. Там явно что-то происходило. Середин заметил у стены скамейку, подбежал, встал на нее.

- Клянусь Перуном! - кричал боярин, которого двое дружинников тянули к воротам. - Я требую Божьего суда! Аргамирон, я ведь тебя наравне с отцом всю жизнь почитал. Почему ты не слышишь меня?! Я не пощады, я Божьего суда требую! Перуном клянусь, Перуном, повелителем молний! Я не вызывал никакой нежити! Ни с какими силами колдовскими не знался! Клянусь Перу-ном!

Толпа прянула по сторонам, и в освободившемся пространстве дружинники увидели перед собой Аргами-рона. Старик стоял спокойно, с посохом в правой руке, накинув капюшон на лысую голову. Однако в нем ощущалась такая уверенность в своем превосходстве, что ратники даже не попытались обойти его стороной.

- Пропусти нас, волхв.

- Боярин запросил суда Божьего, - тихо сообщил Аргамирон.

- Чего тут судить, волхв? - не понял князь. - Ты же все сам видел!

- Все мы смертны, княже, - покачал головой старик. - Наш разум слаб, наши глаза слепы, наш опыт куц, как заячий хвост. Лишь боги всевидящи, всезнающи и мудры Лишь боги не знаю! ошибок. Боярин поклялся Перуном-громовержцем и запросил Божьего суда. И он его получит. Отступись пред высшими силами, князь. Измена богам русским - это не твои угодья. Это владения богов.

- Пусть будет так, - неожиданно легко согласился суздальский князь. - Что я голову срублю, что боги гнев обрушат. Но суд верши немедля! Бояре, волоките его к святилищу.

Толпа ратных и простых людей качнулась к воротам.

- Да уж, - прижался спиной к стене ведун. - Сегодняшний день в Гороховце запомнят надолго. Столько событий - и все сразу.

Идолы в славянских святилищах - это вкопанные в землю истуканы. Только низенький и толстый Перун неизменно стоит на низких медных, бронзовых или железных ножках. И лишь теперь Олег узнал, почему.

Под руководством Аргамирона четверо горожан вынесли бога за пределы священной рощи, поставили в середину квадрата, образованного четырьмя сложенными шалашом кострами. Отпущенный дружинниками боярин сам подошел к Перуну, повернулся к нему спиной, опустился на колени, заведя ноги под идола. Замер. Теперь все выглядело так, словно бог смотрит на людей поверх головы Руслана, положив подбородок ему на макушку. Волхв принес что-то, похожее на медную кадильницу, склонился по очереди у каждого костра, нашептывая:

- Просыпайся, священный огонь, просыпайся.

Алые язычки заплясали на белых сухих поленьях, стали быстро разрастаться. Аргамирон отошел, любуясь деянием рук своих, да/т огню хорошенько заняться, потом сложил руки на груди:

- Дитя мое. Суд Божий суров и неотвратим Суд княжеский прост и милостив. Покайся во лжи своей, откажись о г клятвы ложной, и люди снизойдут к твоим ошибкам. И если ты не сохранишь тела, то душа твоя уйдет в просторы спокойного мира, лежащего под властью извечной Мары Отступись, ибо гнев Божий страшнее человеческого. Он не оставит от тебя ни имени, ни души, ни тела.

- Клянусь Перуном-громовержцем! - срывающимся голосом прокричал боярин. - Никогда не сотворял я деяний колдовских, никогда не напускал нежить на земли русские, никогда не чинил никакого вреда честным подданным моим и землям отчим! И пусть гнев Перуна обрушится на мою голову, коли я солгал хоть единым словом.

- Да будет так, дитя мое! - закричал волхв, подняв лицо к небу. - Отдаю тебя во власть бога великого, повелителя грозы и молнии, гнева и жестокости Да будет так! Да откроются очи Перуновы, да поднимется могучая длань его, да обрушит она гнев на святотатца и милость на праведника! Да будет так!

Аргамирон выдернул из рукавов какие-то свертки, кинул их в ближайшие костры и, отвернувшись, побежал в сторону довольно бодрой трусцой. Из костров повалил густой темный дым, начисто закрыв боярина от глаз зрителей. Едко запахло уксусом. Поднимаясь на высоту трех сотен метров, дым начал расползаться в стороны, образуя над святилищем и кострищем овальное облако. Вокруг резко потемнело, послышалось странное потрескивание.

Свертки прогорели - дым иссяк, и стал виден по-прежнему стоящий на своем месте человек. Потрескивание же становилось все громче и громче. Внезапно облако просело вниз, с его края сорвалась молния, вонзилась в костер, разнеся его в мелкие искры. Вторая, с противоположного края, расшвыряла другой. Новая молния метнулась из центра, потом - опять с края, а потом они посыпались с такой частотой, что слились в единое, направленное к идолу Перуна, зарево, осветившее окрестности неестественным, мертвенно-белым светом. Во все стороны летели ошметки костров, комья земли, куски льда и длинные, похожие на плети, коренья. Грозовые раскаты смешались в непрерывный гневный рев, вскоре перешедший в частый грохот, быстрый стук.

Немного погодя все успокоилось. Облако поднялось, стало рассеиваться, оставив после себя почти правильный круг изрытой земли. В центре круга по-прежнему возвышался толстый деревянный Перун на гнутых бронзовых ножках. А перед ним стоял на коленях целый и невредимый боярин.

- Слава! Слава боярину Руслану! - крикнул кто-то, и тут же этот клич подхватили со всех сторон. - Любо! Люб боярин! Слава Руслану! Наш боярин! Любо!

Человек перед истуканом отряхнул одежду от грязи, поднялся на ноги, еще раз встряхнулся, повернулся к истукану, отвесил ему поклон, поцеловал ноги. Потом опять оборотился лицом к своим ратным и посадским людям, приложил руку к груди и низко-низко поклонился уже им.

Толпа взревела еще сильнее, двинулась на него. Боярин чуть попятился, но убегать не стал. Его подхватили на руки, с радостными и приветственными криками понесли в город.

Аргамирон странно, с каким-го внутренним клекотом, рассмеялся, повернулся к суздальскому правителю:

- Ты видел сам, князь Гордей. Перун принял клятву боярина Руслана. Он невиновен.

- Руслан не виновен, Верея не виновна, оборотень не виновен! - раздраженно сплюнул тот. - Кто же тогда нечисть насылает? Где этот... ведун новгородский?!

- Я здесь, княже, - отозвался Олег.

- А-а! - Подошел ближе суздалец. - Ну, теперича что скажешь? Кто против меня колдует?

- Подумать надо, присмотреться внимательней... - пожал плечами Середин.

- Ты вот что, ведун, - покачал головой князь. - Тебе Сварослав дело сие поручил - вот и исполняй! До весны чтобы не было более нежити этой в моих землях! Чтобы пахари на поля без страха выходили! Ты понял меня, ведун из Новгорода? Сделаешь - полную твою шапку золота насыплю. Нет - шапку твою, не снимая...

Суздальский правитель красноречиво резанул воздух пальцем.

- Вемигор! Где ты там тоже... Вели дружине в седло подниматься! Домой вертаемся. Хватит, нагулялись...

На истоптанном поле остались только трое: Середин, Аргамирон и медитативно смотрящий вдаль Перун.

- Хорошая ныне погода, - довольно пробормотал волхв. - Тепло, светло... Снежок на склонах подтаивать начинает. Лепота... А, колдун?

Он довольно хмыкнул и побрел к святилищу. Олег встряхнул белую соболью шапку, что все еще оставалась в его руке, и повернул к городу. На поле за оврагом топтали снег только две беспризорные лошади: гнедая и чалый. И ведун очень не хотел, чтобы кто-го вдруг признал их своими. Забрав коней, он направился в детинец. Горожане и ратники в городе смотрели на него с подозрением, если не с неприязнью, но говорить ничего не говорили и препятствий не чинили. Середин спокойно вошел в детинец, добрел до камня, уселся рядом прямо на землю, разглядывая глянцевую черную поверхность и странные, незнакомые руны.

- Врата... Врата, недоступные смертным... - задумчиво почесал он в затылке. - Однако приехавший с юга колдун все-таки смог в них войти! Ладно, что там говорил про всех этих... арийцев Лепкос? "Многие служители храмов закрыли тогда свои святилища, заговорив их и спрятав сонными заклятиями". Может, это и есть один из заговоренных храмов? Хранилище мудрости, хранилище силы. Арийцы закрыли свои храмы, заговорив их от чужаков. Чтобы любопытные дикари не смогли проникнуть внутрь, узнать их сокровенные тайны. Но ведь они не могли закрывать их от самих себя? От своих друзей, родственников? Значит, ариец войти в храм может... Ага...

Олег потер себе уши, чтобы к голове прилило побольше крови.

- Если колдун заходил в храм, то у него было заклинание, способное обмануть врата, заставить принять его за арийца. Или за кого-то, кто принадлежит миру арийцев, а не миру славянских богов... - Ведун поднялся, отошел к гнедой, запустил руку в переметную суму, вытащил серебряного человека с распахнутыми за спиной крыльями.

Ну, да, конечно... Храмы помнят мир арийской магии. И если к вратам подойдет кто-то, окруженный магией прошлого, давно забытого мира, они наверняка примут его за своего и пустят в святилище. Для чего еще нужны храмы? Именно для того, чтобы в любой момент распахнуть двери для кого-то из "своих". Принять, так сказать, в лоно. Неизвестно, как обманул врата колдун, но монгола они точно должны пропустить. Ведь эта нежить создана арийской магией, в арийские времена и для защиты арийцев от опасности. Монголы для храма свои на триста процентов.

Вот только... Как удержать пайцзу у себя на лбу? Если он встанет, пайцза упадет, и все закончится. Да и встанет ли, если не услышит "зова"? А если услышит, то не пойдет ли на "зов"?

- Ладно, глаза боятся, руки делают, - вздохнул ведун. - Примотаю пайцзу ко лбу тряпкой из-под баранины, да заряжусь хорошенько на выполнение программы. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба. Встать, войти в храм, оглядеться, вернуться, сорвать повязку со лба... Кстати, а меня ратники не прибьют, когда глиняного человека в собственном детинце увидят? Задача... Впрочем, шкурой медвежьей закроюсь. Если врата ведут куда-то внутрь камня, то шкура по детинцу бегать не должна.

- Здрав будь, мил человек...

Олег вздрогнул от неожиданности и попятился, увидев белобрысого и худого, как гороховецкий боярин, паренька лет двадцати. Правда, этот был одет в простенький тулуп, а шапку держал в руке.

- Чего тебе надобно? - несколько грубовато поинтересовался Середин.

- Колдуна я ищу. Того, что Заряну гордеевскую из неволи выговорил. Люди на тебя указали.

- Да, взял грех на душу, - кивнул Олег. - И что?

- Понимаешь, мил человек, - низко поклонился парень. - Беда у меня страшная.

- Угнали кого, что ли?

- Нет, - перепуганно замотал головой молодой гость. - Соседка у нас в деревне есть, через дорогу живет. Люба она мне, не могу совсем. Ни о чем думать более не могу, лицо ее все время перед глазами, волосы, плечи... Хоть руки на себя накладывай! Приворожи мне ее, колдун. Что хочешь проси, да токмо приворожи. Ты, сказывают, сильный самый. Спаси меня, колдун. Не то в прорубь брошусь.

- В прорубь не надо, вода холодная, - задумчиво пробормотал ведун. - Я тебе другое дело поручу. Справишься - дам тебе заговор девицу присушить. Нет - ищи другого помощника.

- Все сделаю! Все, как скажешь!

- Тогда смотри сюда, - облизнул губы Середин. - Я сейчас привяжу вот эту серебряную штучку на лоб, лягу и накроюсь шкурой. Коли вдруг встану, начну по двору бродить, сдергивай шкуру, срывай повязку со лба. Коли лежать долго буду... Ну, до темноты - тоже сдергивай и снимай повязку. Тебе чудища всякие мерещиться станут, страшные чудовища - но ты не бойся. Кидайся решительно, да повязку с головы рви. Тогда получишь любовь своей желанной в награду. Управишься?

- Все сделаю, колдун, все исполню в точности.

- Ну, тогда начнем...

Обретя некоторое спокойствие относительно своего будущего, ведун достал из сумы тряпицу, оставшуюся после съеденного по дороге из Болгарии мяса, оторвал широкую полоску, прижал пайцзу ко лбу, привязал, туго затянув на затылке узел, лег спиной на камень и накрылся шкурой. Закрыл глаза и забормотал древнее, как здешние холмы, заклинание...

В нос ударил резкий запах гнили, навоза, пота, уши различили испуганный мышиный писк. Мир вокруг тревожно пульсировал и перешептывался. Ему очень хотелось сместиться отсюда в сторону, открыть свет, обрести тишину и покой. Он приподнялся, собираясь уйти, - и вдруг увидел прямо перед собой уходящие вниз ступени. Он пополз по ним. Сперва на четвереньках, потом решил встать на ноги. Здесь тоже метались звуки - шелестящие, протяжные. А пахло холодом. Только холодом и ничем более. Вообще. Это мертвое место. Совсем мертвое. Большой зал. Спускающаяся вдоль стены лестница, которая упирается в овальную глубокую яму, выстеленную белым гранитом. Посередине зала стол, похожий на вознесенную на высоту человека ступеньку. И пустота. Холод. Эхо. Нет жизни. Нечего здесь делать. Он развернулся, начал подниматься. И когда нога переступила последнюю ступеньку, из глубины подсознания выскочил приказ: "Сдернуть повязку! "

Подумать над этой мыслью он не смог - рука сама поднялась, толкнула что-то холодное со лба вверх и...

...от резкого рывка шкура слетела в сторону, прямо к лицу протянулась скрюченная рука:

- А-а!

Олег резко присел, уворачиваясь, и наконец окончательно пришел в себя.