Чтение 17–й страницы книги ~Шпага Софийского дома~

Приятели переглянулись.

- Ну и черт с ним, - почесав ушибленное камнем плечо, махнул рукой Олег Иваныч. - Забираем лошадей - и в Троки. А злодей тот, ежели хочет - пускай догоняет пешочком.

Усадив на коня едва пришедшего в себя Гришаню, поспешно тронулись в обратный путь. Следовало поторапливаться - хотелось добраться в Троки до наступления темноты. Ветер усилился, разогнав облака, в вершинах сосен вспыхнуло желтое холодное солнце. Дождя явно не намечалось - и то дело, так бы и дальше.

Шурша опавшими листьями, стелилась под копытами коней узкая лесная дорога, каркали сидящие на голых ветках вороны, с обеих сторон, прямо в лицо, тянулись кровавые кисти рябины.

Олег Иваныч сорвал на ходу ягоды, бросив в рот, поморщился... Терпко!

- Доброе вино из них можно сделать, - обернувшись, на ходу крикнул Гвизольфи и улыбнулся.

Проводив отъехавших всадников недобрым взглядом, выбрался из чащобы Матоня. Злобно выругался, пнув трупы соратников. Нагнулся, обыскал по очереди каждого. Вытащив из-за пазухи мертвого Ондрюхи небольшой узелок, развязал. Пересчитав серебряные монеты, ухмыльнулся довольно.

- Ништо... - ощерился, показав гнилые зубы. - Ништо, робяты... ништо...

Поплотнее запахнув армячишко, Матоня выбрался из балки и, подозрительно осматриваясь, быстро зашагал по дороге. В сторону, противоположную той, куда только что умчались всадники. В правый глаз ему, проглянув сквозь голые ветви осин, азартно сверкнуло солнце.

- От, зараза, - не сбавляя шага, выругался Матоня. - Ништо... Ништо...

Лишь ближе к ночи, когда темное осеннее небо рассыпалось желтыми гроздьями звезд, небольшой отряд всадников во главе с загоновым паном Ольшанским въехал в ворота Трокского замка.

Глава 10

Новгород. Ноябрь 1470 г.

Гож нож!

Раскаты грома.

Нож гож,

Пылай, хоромы.

Велимир Хлебников, "Настоящее"

Бррр! Ну и холодина! Пафнутий, блин, чего печь не затопит? С вечера-то выстыла...

- Пафнутий, эй, Пафнутий!

Ага, явился - не запылился. Что удивительно - с охапкою дров. Дескать, раньше-то не хотел входить, греметь тут, почивать мешать...

Олег Иваныч буркнул что-то недовольно и, дождавшись, когда старый слуга растопит наконец печь, послал его в подвал за медовухой. И согреться, и так, настроенье поправить... а дурное было, после вчерашнего, настроенье-то!

Вот так же сидел Олег Иваныч вечерком дома, никого не трогал, мело на улице мокрым снегом - не то что в корчму тащиться, но и поближе-то в гости никуда не хотелось, ни к Панфилу, ни к Олексахе.

Явились... Вчетвером, вид официальный - дальше ехать некуда. От важности только что щеки не лопались. Пристава судебные, из посадничьей канцелярии клерки. Явились первоначальные показания снять, перед судом...

- Перед каким, на фиг, судом? - изумился Олег Иваныч, - Подозрения-то свои объясните как-нибудь!

Объяснили. Даже грамоту зачитали - типа о привлечении в качестве обвиняемого:

"В лето Господне от сотворения мира шесть тыщ девять сотен семьдесят осьмое в месыцы июни на Волхове-реце человеце ныне Софийскому двору угодный именем Олег, сын Иване, Завойский лоцмана ладожскаго Мисаила Отрепца заманив на лодью и глумишася животаху лишил. Тому послухи Мисаилова сестра, на пристани тогда случаша, и ладожанские вси лоцмане, и Упадышев Дмитр, человек, вси самолично видев. А убивец тот Олег, Иванов сын, такоже стригольникам люб и тем похвалятеся. То человек Дмитр слыхал неединожды"

Вот так! "Глумишася животаху лишил"! С особой жестокостью значит... Куда там прокурорско-казенному: "в нарушение всех сроков дознания".

Олег Иваныч даже опешил несколько. Однако... Больше всего умиляла фамилия свидетеля. Который "вси самолично видел". Упадышев Дмитр. А по-простому - Митря Козлиная Борода! Ясно, чья работа! Уж конечно, не Митри - Ставра. Коварен боярин, умен, аки змий ядовитейший. И так же смертельно опасен. Надо же, ухитрился раскопать тот случай с загадочной смертью лоцмана. Загадочной? Теперь ясно, кто здесь руку шкодливую приложил - Упадышев Дмитр - он, к бабке не ходи! Летом, когда ладожского лоцмана убили, Олег Иваныч думал - это чтоб ливонским немцам путь к Новгороду затруднить, ан нет! Вернее, не только ради этого грохнули несчастного лоцмана - с дальним прицелом сработали ребятишки, вон, свидетелей сколько, мало ли сгодится когда. Вот и сгодилось. Ну, Ставр! Ну, голова! Теперь незнамо как и выпутаться...

Хорошо, в Новгороде законы либеральные, зря никого не арестуют, а было б в Москве - гнил бы давно в темнице! Эх, Новгород... И с самого-то начала, почитай, проблемы возникли, как только объявился тут Олег Иваныч. Но те проблемы - не с Новгородом были, с Пименом, ключником... Как он его тогда в поруб бросил! А ведь незаконный арест-то был, сейчас бы Олег Иваныч этого дела так не оставил - заколебался б отступное платить ключник. Ну, а тогда... Хотя... Хорошие люди тогда в порубе были. Весь, так сказать, цвет.

Стригольник отец Алексей - умный, общительный и собеседник приятный, да Иван Костромич, да Силантий Ржа. Хоть и московиты, а все ж не чета прочим... Силантий Ржа...

Олег вспомнил ночевку в лесу под Полоцком. Ночевку, чуть было не ставшую последней в его жизни... и не без помощи Силантия - новоявленного московского дворянина. А Матоня? Матерый уголовник с явными признаками садиста - глаз, видите ли, шипит, когда его выкалывают раскаленной саблей... Так вот чуть и не выколол Гришане-то, отроку... Связаны ли они меж собой, Силантий и Матоня? Рассудив, может быть, и цинично, но здраво, Олег Иваныч пришел к выводу, что - да, связаны, не могли не связаны быть, уж слишком явно прослеживался их интерес к новгородцам. И чего лезет, спрашивается? В смысле, Иван, великий князь Московский, в дела Новгородской республики? Ну, в принципе - ясно, чего... Захватить хочет, на богатство новгородское да земли зарится.

Олег Иваныч давно уже отождествлял свою жизнь с жизнью республики, еще с самых тех пор, как поступил на службу к Вежищскому протодиакону игумену Феофилакту. Все реже и реже вспоминал он Санкт-Петербург, родное РОВД, вообще всю прежнюю жизнь. Ведь, разобраться если, что его с той жизнью связывало-то? Любимые женщины? Не было таковых уж давно, все больше нелюбимыми перебивался. А здесь... Софья. Кажется, и он ей небезынтересен... Дай-то бог... Не знал Олег Иваныч, верить ли такому счастью, - спугнуть боялся.

Друзья? Ну, кроме Игорька Рощина - интересно, как он там, после того случая с мотоциклом? - почитай, никого в особых друзьях и не было, так, больше приятели, типа соседа по кабинету Кольки Вострикова. Ну, по Рощину все-таки скучал Олег Иваныч, да по первой супруге своей - уж на что той еще женщине - но скучал, чего греха таить, скучал... В той, ранешней еще, жизни... В этой - что-то не очень она вспоминалась. Да и некогда, честно сказать, было. Дел невпроворот, вздохнуть некогда! То убийства, то злодеи, то посольство - всего и не перечесть. Все больше чувствовал Олег Иваныч нужность свою, необходимость Великому Городу, и чувство законной гордости все чаще переполняло его сердце, самолюбие тешило. Могуч Господин Великий Новгород, могуч, богат и славен! А могущество, богатство и славу новгородскую составляли его граждане. Купеческие старосты Панфил Селивантов и Кирилл Макарьев, архиепископ Иона, софейский отрок Гришаня, Олексаха-сбитенщик, оружейник Никита Анкудеев и прочие, и прочие, и прочие. В их числе - и скромный труженик частного (пока частного) сыска - житий человек Олег Иваныч Завойский. Все появилось у него в Новгороде, и жизнь стала насыщенной, нужной. Не только Феофилакту-игумену нужной, но всей Старой республике, народу новгородскому! А это - грело сердце. Все здесь было по-другому, не так, как прежде. Друзья так друзья, враги так враги! Вот хоть боярин Ставр - матерый вражина, хитрый, умный, коварный. Не то что районный прокурор Чемоданов, у которого коварства хватало только представления писать главковскому Олег Иванычеву начальству: "Прошу обратить Ваше внимание на незаконные действия старшего дознавателя Завойского О. И., в производстве которого, в нарушение всех сроков дознания, находится дело за номером таким-то, возбужденное по признакам состава преступления, предусмотренного частью первой статьи 158 Уголовного Кодекса РФ, по факту тайного хищения двух мешков овса из сарая сельхозартели "Рассвет" неизвестным лицом путем свободного доступа..."

Такие вот перлы...

Не то что предъявили ему судебные пристава вчера.

Олег Иваныч нервно ходил по светлице, иногда посматривая в забранное слюдой оконце - ну и погода - бррр...

Ходил, думал. Как раньше, у себя в кабинете, с карнизом оторванным...

Ну, что он лоцмана не убивал, то, положим, ливонцы всегда подтвердить могут. Хоть рыцарь Куно фон Вейтлингер, хоть капитан "Благословенной Марты", как бишь его... ага... Иоганн Штюрмер.

Подтвердить-то они подтвердят, но вот где их самих сыскать? А кроме них - некому. Ну, Ставр, сволочь, он и это продумал. Хорошо еще - не в смерти владыки Ионы обвинили, он ведь тоже недавно умер. Третьего дня, кажется...

Можно, конечно, потребовать отложить суд. До обнаружения главных свидетелей. Но это как повезет. Уж наверняка Ставр приложит все свое влияние, чтоб обойтись теми видоками, что есть. А уж они-то что угодно подтвердят, особенно Митря, который "все слыхал неединожды".

Хорошее дело Ставр на Олега повесил - концов не сыскать, не выбраться... Стоп!

А ведь, по новгородским законам, и судебный поединок выбрать можно! Против главного лжесвидетеля - Митри. В качестве оружья мечи короткие взять - а ну, Козлиная Борода, прэ? Замечательно! Только у них, кроме Митри, чай, еще свидетели имеются...

Олег Иваныч не заметил, как давно уже отворил двери Пафнутий. Стоял, ждал, размышлять не мешая. Наконец заметил его Олег Иваныч, остановился, глянул сурово, чего, мол...

- Гость к тебе, батюшка... Гришаня с делом важным.

- Гришаня? Так чего ж ты стоишь, зови! Хоть "с делом" он, хоть без...

- Здрав буди, Олег Иваныч, - возник на пороге Гришаня. В новом щегольском плаще алого бархата, теплом, подбитом куницей, в такой же шапке, в красных сафьяновых сапогах, на поясе кинжал в окладе серебряном. Важный. Позади отрока маячили клерки-дьяки. Подобострастно маячили, словно не отрок заглянул, а начальство строгое. И с чего б это они?

- Житий человек Олег Иваныч! - незаметно подмигнув Олегу, отрок строго взглянул на дьяков. Те приуныли.

- Облыжное обвинение снять, впредь все дела таковые с новым владыкой решати, - распорядился Гришаня. - Вот вам владычная грамота.

Он извлек из-за пазухи свиток с восковыми печатями.

Сломав печати, старший дьяк зашевелил губами... читал.

- Ты уж не гневайся на нас, господине, - дьяк просительно заглянул в глаза Олегу Иванычу. - Понимай - служба наша такая.

- Да уж понимаю, сам служу, - потирая запястья, усмехнулся Олег Иваныч. - Эх вы, незаконники...

На дворе уже ждал возок, запряженный парой гнедых.

- Нно, залетные!

Понеслись! Со свистом, с перехлестом, с гиканьем.

- Ну, рассказывай, - с удовольствием хлебнув ставленого меда из предусмотрительно захваченной по пути плетеницы, Олег Иваныч откинулся на меха. Он уже примерно знал, что случилось, но все ж таки было интересно послушать.

- Как ты, может, помнишь, по приезде я на Ярославово дворище подался, - смеясь, рассказывал отрок. - Старый-то владыка, Иона, умер. Нужно другого выбирать. Вот я и пришел узнать, на кого жребий написан, во владыки желающих. Троих записали мужи новгородские - духовника покойного владыки Варсонофия, Пимена-ключника и игумена Феофилакта, протодьякона Никольского да Вежищского. Написали жребии на пергаменте, принесли на площадь Софийскую, на престол святой возложили. Как литургию отслужили - протопоп тащить начал. Народ вокруг столпился - всякому интересно, кто ж новым владыкой будет? Взял протопоп первый пергамент - Варсонофий... Второй - Пимену выпал... Один Феофилакт на престоле остался, по закону - ему и владыкой быть! Так и возвели в сени Софии Святой Феофилакта-игумена. Ныне он - владыка, архиепископ новгородский Феофил! Тебя пред свои очи требует! Ты знаешь, кстати, кто против тебя копает?

- Тоже мне, секрет полишинеля! Догадываюсь, - хмуро бросил Олег Иваныч.

Гришаня покачал головой:

- Вряд ли на него думаешь. Пимен, ключник! Со Ставром, змей, стакнулся, хотели жребии подменить, да не вышло. Сейчас в бега подался, Пимен-то... ловят. Как словят, кнутом бит будет - хоть и не по новгородским законам то - да тыщу рублей денег заплатит в казну софейскую. За имание твое неправедное - в числе том...

- Круто, - покачал головой Олег Иваныч. - А Ставр что? Так и отделается легким испугом?

- Да на Ставра-то ничего нет, кормилец, сам знаешь! Кроме наветов. Пимен-то про него не расскажет - невыгодно.

- Ясно. В общем, опять как в прошлый раз - слухи одни, и никто ничего...

Феофилакт... вернее - Феофил, новый новгородский архиепископ, встретил Олега Иваныча ласково. Пожаловал кафтан немецкого сукна да серебряную деньгу, усадил пред собой на лавку, всех из палаты выгнав, рукою, благословя, махнул.

- Ну, рассказывай, Иваныч, про Литву!

Олег Иваныч усмехнулся:

- В общем, страна неплохая, красивая даже...

- Да ты не про страну рассказывай, знаем, какая Литва, - нетерпеливо перебил Феофил. - Говори про князя!

Про князя?

Олег Иваныч чуть было не спросил - простота - про какого, да вовремя одумался. Ясно, про какого - про Михаила Олельковича, приглашенного. Что только про него рассказывать-то? Про то, что Михаил Олелькович - сын киевского князя Александра, Ольгердович то есть - какой-то родственник королю Казимиру. Это с одной стороны. С другой - мать Михаила, княжна Анастасия, приходилась московскому князю Ивану Васильевичу родной теткой. А сам Михаил, стало быть, кузеном...

Но все эти сведения Феофил и так должен был знать. Тогда что же?

- Как Казимир к Олельковичу, отпустил с охотой?

- Казимир? - Олег Иваныч пожал плечами. - Да никак! Так себе отношеньица-то у них... Это я со слов Михайлова человека, некоего фрязина Гвизольфи, знаю. Казимир-то, говорят, Михаила не шибко привечал, все в дружбе подозревал с московитами. И поводы к тому есть.

- Вот так... - выслушав, насупился владыко. - Значит - не надежа нам Казимир супротив Москвы. И Михаил Олелькович - не надежа. Осторожным да хитрым Новгороду надобно быть - и Литву привечать, и Москву не сердить слишком.

Олег Иваныч мысленно усмехнулся. Это называется - и на елку влезть, и жопу не оцарапать. Грубо - но в самую точку. В смысле международной политики Новгорода. Политику, которую во многом определял архиепископ, сиречь Феофил-владыко, на новом посту сразу же показавший себя политиком умеренным и осторожным до чрезвычайности. И осторожность та не от трусости шла - умел, когда надо, Феофил быть и жестким - от многого знания. Слишком хорошо была ведома Феофилу расстановка политических сил, слишком хорошо знал он возрастающую силу Москвы и не питал никаких иллюзий относительно настроений новгородской черни. И не только черни. Даже купцы, житьи люди, - и те, не стесняясь, открыто критиковали республику. Да полноте - республику ли? Когда власть полностью принадлежит Господе - Ста Золотым поясам - боярам знатным - им, им, и только им, это уже никак не республику напоминает, скорей - олигархию.

Вот и приходилось Феофилу крутиться. Пимена убрал по-быстрому - уж больно сильно Литву возлюбил, да Москву открыто поносил - может, с московского ведома поношенье-то? Даже к московскому митрополиту Филиппу подумывал Феофил поехать, испросить официального благословения, да пока не решался. Сильное к Москве клонение - не слишком ли воду льет на московскую мельницу?

Потому шушукались в кулуарах - Феофил-де владыко не поймешь какой, ни вашим, ни нашим, нерешителен да слаб. Ан не так все было, не так... Времечко наступало лихое, московское, нельзя было по-другому, нельзя. Все сильнее бряцала оружьем Москва, собирала полки на границах. Все сильнее сгущались над свободным Новгородом черные московские тучи. Надежды на Казимира оказались пустыми. Впрочем, не особо-то и надеялись.

Не знали, не гадали, не думали ни Феофил, ни Олег Иваныч, что надежды те внезапно обрели особый смысл в подозрительном мозгу московского князя. И не последнюю роль в том сыграли его тайные слуги - приказной подьячий Матоня и служилый человек Силантий Ржа. Сам факт переговоров возбудил лютую злобу в жестоком сердце Ивана, сам факт... ему и было достаточно факта... А уж сложилось там что или нет - то бог с ними.

Холодало в Новгороде, холодало. Выпав, уже не таял снег, вот-вот должен был покрыться льдом Волхов. Словно предчувствуя это, река глухо ворчала, злобно разнося в клочья намерзающий за ночь припой. Федоровский ручей за одну, особенно морозную, ночь покрылся первым льдом, зеленоватым и тонким. Темнело рано, уже к вечерне ездили с факелами, так же как, впрочем, и к заутрене. Жизнь замирала темными вечерами - лишь кое-где в окнах теплился дрожащий свет свечей. Улицы - сплошь темные, в черных силуэтах оград - казалось, должны были бы привлекать разбойный люд вечерами, однако не привлекали - некого было имать, законопослушные граждане сидели по домам, а кто по корчмам шлялся - так что с пропойцы возьмешь, окромя креста нательного да души христианской.

Сидел на своей усадьбе, что на углу улиц Славной да Ильинской, и Олег Иваныч. Потрескивая, горели в бронзовом подсвечнике свечи, от недавно протопленной Пафнутием печки несло жаром. За стенкой, в людской, изредка похохатывали оглоеды с дедкой Евфимием. В шалаше, знамо дело, уже давненько не жили, весны дожидались.

Олег Иваныч, усевшись на покрытую волчьей шкурой лавку, разбирал поступившие на владычный двор жалобы. Теперь уже - не как частное лицо! Отошло то времечко! Теперь - иное пришло. Не как частник грамотицы рассматривал - как начальник службы безопасности Новгорода Великого! Дослужился-таки до замминистра! И довольно быстро - года не прошло.

Думал иногда Олег Иваныч - а почему именно его в конфиденты свои поверстал Феофилакт, еще игуменом будучи, почему именно ему дела поручал тайные да присмотр особый? Ну, конечно, у Олег Иваныча, понятное дело, в таких делах опыт немалый, профессионализм. Так ведь о том поначалу и не ведал игумен. Зато зело удобен был Олег - человек, с родами боярскими знатными никак не связанный. Сыну-то боярскому - поручи какое дело, да вдруг завалит - поди потом попробуй, выгони с места служилого! Лаю не оберешься. А Олег Иваныч кто? Где у него защита-то? Да и нет ничего, кроме усердия собственного. Так что, не справился б ежели - можно было б и вышвырнуть - иди, гуляй, паря - никто б не заступился, ну, кроме, пожалуй, Гришани, да то заступа слабая. Почему Грише те дела не поручали - ясно - молод еще, языком болтлив слишком, да и... стригольник, похоже, отрок-то, были такие подозрения. Раньше еще, до Олега, делами подобными Олекса занимался - человек рода не захудалого - но тот при Ионе был, на той же должности, что сейчас стал Олег Иваныч. Да пропал Олекса где-то в Заволочье, сгинул - видно, не таким уж профессионалом оказался. Да и откуда быть профессионализму в делишках тайных, коли подобным аж целых три службы занимались - архиепископа, посадника, князя. Нет чтоб воедино слить - однако не делали того новгородцы - пословицу римскую хорошо знали: разделяй и властвуй. Нет уж, он, Олег Иваныч, такого разнобоя терпеть не будет, дайте срок только! И посадничьей службе, и тысяцкого людишкам и княжьим нужно полномочия четко разграничить, чтоб одним и тем же не занимались да не конфликтовали зря, да подчинить строго новгородскому МИДу - канцелярии архиепископа, или, по-здешнему - Софийскому дому - пожалуй, самым профессиональным деятелям республики. Ну, Олег Иваныч, ну, сукин кот, - смотри-ка, до Главка додумался, с собою в качестве начальника - между прочим, генеральская должность. Пойдет ли на это Феофил? А куда денется? Понимает - то не ему лично нужно - Новгороду, Господину Великому! Взыграло честолюбие Олегово от таких мыслей - еще бы, за несколько месяцев - в генералы, не каждому дано. Да и азарт, азарт сыщицкий... Куда там прежние дознавательские дела: "Прошу привлечь к уголовной ответственности моего поганца мужа, который, змей, каждое утро с похмелья угрожает мне убийством и нанесением тяжких телесных повреждений..." Тут дела посерьезней - большой политикой пахнущие. Правда, и мелочи разной тоже хватает - перемешано все, нет четкой подследственности, пожалуй, только кроме духовных дел да иностранных - те, само собой - Софийской службе безопасности - то есть Олег Иваныча Главку.

Ну-ка, глянем, что там...

"...злыи жёнки те пашозерски софейцев поносили всяко..."

Черт с ними, с жёнками, не до них покуда.

"...мужичонка прозваньем Марк на мосте хулу извергаше богопротивно, тем народ прельщая..."

А вот этим пускай помощники займутся. Что за мужичонка, да почему богопротивную хулу извергаше?

Олег Иваныч так и начертал писалом в верхнем углу бересты - "Г-ну Олександру. К исполнению"... Господином Олександром звался теперь бывший сбитенщик Олексаха, самый толковый Олегов агент. Ну, сбитнем он теперь не торговал, занимался делами посерьезней, да и чин Олеговыми стараниями получил важный - софийского двора подьячий.

Так, дальше что... Олег Иваныч зевнул, по привычке (уже по привычке!) перекрестил рот, потянулся. Спать хотелось зверски. Оглоедов за стенкой уже давно не было слышно - угомонились, видать. Кстати, число их поубавилось - старший, Митяй, недавно женился. Хорошую девушку взял - сотского Дмитра падчерицу... Эх, когда ж и он, Олег...

"...фрязин именем Гвизольфи..." Что?

Увидев знакомое имя, Олег Иваныч тряхнул головой, прогнав накатившую вдруг сонливость.

"На Софийский двор от Ивана сына Флегонтова, что на Федорова живет. О том доношу, самолично слышав и видев как на вощаника Петра дворе, на ручьи, скопячася стригольники, Алексей, что у них за главного, да протчие. Слышав нового, что на Новеграда в ноябре месяце придяше. Фрязин, именем Гвизольфи, Захарий. Фрязин тот многих прельщаша словесами богомерзкими да кощунами да супротив Софийского дому глумяшеся. Говорил-де Троицы Святой и нету вовсе. А вси слушали и головами кивали согласно. А кто слушал, вот: Алексей, священник, не знаю, какой церквы, сам Петр вощаник сы подмастерия да с домочадцы всими, да для того зашедший отрок софейский Григорий..."

Опять!

Олег Иваныч с досадой стукнул рукой по столу. Ну, доигрался Гришаня, уж сколько предупреждали его!

"...отрок сей Григорий Святу Троицу радостно поносиша и жидовинску веру Гвизольфину всяко славил. Рек, будто вера та всяко лучше, да святей, да пригожее, тако же грил всяки слова богомерзкие, похвалятяся, будто Иону-владыку самолично извел, в питие зелье подсыпав".

Что за ерунда такая?

Ну, на собранье стригольничье, допустим, Гришаня вполне мог пойти. Но только из чистого любопытства: послушать того же Гвизольфи или Алексея, а вовсе не затем, чтобы сомневаться в истинности Святой Троицы, говорить "богомерзкие слова" и уж, тем более, хвастаться в совершении преступления, которого вовсе не совершал!

Значит - донос ложный. Хорошо, пощупаем завтра этого Ивана, сына Флегонтова, с чьих слов поет. Хотя...

Догадывался Олег Иваныч, с чьих... Нюхом, можно сказать, чуял!

В богатой усадьбе, что на Федоровском ручье, напротив церкви Федора Стратилата, тоже не спали. Ходил по горнице боярин Ставр - богатый, красивый, с глазами оловянными - на лавку присаживался да самолично рейнского подливал Ивану, сыну Флегонтову.

- Пей, пей, Иване!

- Ну, за здравье твое, боярин Ставр!

Иван - стриженный в кружок длинный костлявый мужик с редкой бородкой в не первой свежести армяке - послушно опрокинул в себя изрядной величины кубок. Склонившись над сундуком, Ставр отсчитал из шкатулки несколько мелких медных монет, обернулся, натянув на лицо улыбку, сунул деньги гостю:

- Возьми, друг сердечный!

Друг сердечный и не отнекивался. Бережно взяв деньги, аккуратно завязал в тряпицу, положил за пазуху.

Выпив на дорожку, засобирался...

Ставр щелкнул пальцами:

- Проводи, Тимоша, гостя!

Тимоша - не кто иной, как разбойная харя Тимоха Рысь, из Москвы недавно вернувшийся, - понятливо кивнул, ухмыльнулся. Накинув на плечи плащ, вышел следом за Иваном.

Боярин хищно потер ладони, уселся к столу, с аппетитом потянулся ложкой к тарелке с копченым поросенком. Не успел он отужинать - вернулся Тимоха Рысь. Показал чуть оттертый от свежей крови нож, ощерил губы в улыбке.

- На, выпей!

Ставр плеснул в кружку корчмы. Плеснул изрядно, не жадничал.

Не смея сесть, Тимоха выпил стоя. Проглотил одним махом, взглянул на боярина, словно верный цепной пес. Впрочем, он им и был, таким псом, вот уже лет пять, а то и побольше.

- Медь, что с мертвяка, себе оставь, - благостно разрешил Ставр. - Ну, ступай пока. Что встал?

- Там, в людской, Митря. - Тимоха чуть замялся. - Спрашивает, может, девочек привести? Тех, что я с Москвы привез. Такие есть пухленькие, батюшка...

- Девочек? - боярин задумался, наполовину вытащил из ножен кинжал. Тонкие губы его изогнулись в холодной улыбке. - Девочек? - еще раз повторил боярин. - Нет! - Он резко задвинул клинок в ножны. - Не теперь... теперь пока другое.

Кивком головы выпроводив Тимоху вон, Ставр уселся за стол, вытащил из шкатулки берестяные квадратики с именами. Разложил кругом:

- Феофилакт - Пимен - Варсонофий - Макарьев Кирилл - Панфил Селивантов - Гвизольфи, фрязин - Алексей-стригольник - вощаник Петр - Григорий-отрок - Иона.

Ставр усмехнулся, поднеся последний квадратик к дрожащему пламени свечи. Сухая береста вспыхнула враз - боярин едва успел разнять пальцы - упала на стол, догорая, становясь грудой черного пепла. Иона... Нет больше Ионы.

Ах, да, главное-то...

В центр круга положил Ставр новый, самый большой квадратик.

- Олег, человек Софийский...

Подумав, добавил к нему другой:

- Софья.

Оловянные глаза боярина на миг вспыхнули злобой.

Искривив в ухмылке рот, он медленно, одним пальцем, вытащил из круга Пимена. Бросил на пол. Задумчиво потянулся к Григорию-отроку... Потом, словно передумав, тронул Олега.

Крикнул, дверь распахнув:

- Митрий!

Вмиг возник на пороге козлобородый, словно того и ждавший. Ощерился:

- Девок да кнут, батюшка?

- Самострел готовь. И паклю!

- Давно готовы, кормилец!

- Проверь! Пшел покуда.

Низко поклонившись, Митря Упадыш скрылся в дверях, почтительно пятясь задом.

Утром было темно, холодно и противно. Выл за стенами избы ветер, бросал в слюдяное оконце мокрый, пополам со снегом, дождь. Где-то рядом, на Славной, тоскливо выла собака. Говорят, к смерти. Вот только - к чьей?

Олег Иваныч сел на постели, потянулся, ступил босыми ногами на холодные доски пола. Бросил взгляд на разбросанные по столу грамотки, быстро оделся, разбудил слуг - поехали к заутрене, в ближнюю церкву Ильи, на Славне. Церковь-то, вот она, из ворот только выйди - три шага. Нет, велел Олег Иваныч коня седлать каурого - невместно человеку при должности этакой пешком шариться, словно шильник какой, - а престиж здесь много значил. Не только по одежке встречали - по делам, по повадке, по важности.

Заутреня не началась еще. Входя в церковь, перекрестился Олег Иваныч на иконы, истово перекрестился, попросив у Христа помощи в делах своих многотрудных. Приветливо поздоровался с батюшкой, отцом Николаем, кивнул дьякону да церковным служкам.

Во время молитвы уже краем глаза углядел рядом Олексаху - первого своего помощника. Тот уже постоянно рядком жил, у зазнобы своей, Настены, на Нутной. Нутная улица - в трех кварталах от Ильинской церкви, там и свои церкви есть: Филиппа Апостола да Николая Чудотворца, однако к заутрене завсегда теперь ехал Олександр в церковь Ильи, к начальству ближе. Ехал на лошади казенной, по указке Олега Иваныча Олексахе со владычной конюшни выданной. Татарская та лошадка была - неказиста, да надежна - Олексахе другой и не надобно, рад был - аж светился весь. Уже всерьез стал о женитьбе подумывать на Настене своей, зазнобушке. Хоть и двое ребят у Настены-то, и постарше она лет на семь - да, видать, прикипело сердце. Муж Настенин, как ушел когда-то с ушкуйниками, так и сгинул неведомо где. О том точно никто ничего сказать не мог, так и жила Настена в неведенье, соломенною вдовицей.

На двор Софийский поехали вместе. По пути Олексаха сплетни новгородские сказывал, будто бы завелся в Новгороде волк, ночами на запоздалых путников нападавший. А может, то и не волк вовсе, а давешний оборотень-волкодлак!

- Страсти ты какие с утра рассказываешь, - поежился в седле Олег Иваныч. - Нечего сказать, благостно рабочий день начинаем, с волкодлаков да прочей нечисти.

Оба, не сговариваясь, перекрестились на церковь Успения - как раз подъехали к Торгу. Пустоватому - рано пока, хотя и так уже суетились людишки.

По пути заскочили в посадничий приказ - там тоже рано работать начинали - те самые клерки, молодые да вежливые, с кем Олег Иваныч уже имел случай познакомиться ближе. При нехороших, так скажем, обстоятельствах. Теперь уж - со вчерашнего дня - его подчиненные.

- Чего у вас тут? - заходя, кивнул Олег Иваныч. Ребятки повскакали с лавок, поклонились, тут же и информацию предоставили - труп на Федоровском ручье обнаружился. Свеженький...

- Тьфу-ты! - Олег Иваныч тоскливо посмотрел в окно. - Опять истерзанный?

- Нет. На этот раз целый. Вон, Никита заметил, он живет там.