Чтение 17–й страницы книги ~Посол Господина Великого~

- Не заметили нас мужики-то? - как стих за болотом собачий лай, поднялся на ноги отрок.

- А и заметили, так что? - ухмыльнулся его пожилой спутник, худощавый, с родинкой на левой щеке, такой же, как и у Олега Иваныча. - Все одно не сунутся - тропки тайной не знают. Так что не бойся, Степанко!

- А я и не боюсь, дядько Терентий, - спокойно ответил отрок и положил руку на рукоятку ножа, вырезанную из рыбьего зуба. - После того, что с моими сестрами сделали, - ничего не боюсь. Тому уж скоро год будет... - Степанко вздохнул и поспешно отвернулся, чтобы не заметил Терентий показавшиеся в уголках глаз слезы.

Терентий, однако ж, все равно заметил, ухмыльнулся, сказал зло:

- Не плакать надо - мстить кроваво убивцам!

- Мстить, - горько усмехнулся отрок. - Кабы знать - кому?

- О том боги скажут. А для того - жертву им надо. Да не простую жертву... - Терентий сурово посмотрел на сглотнувшего слюну парня.

Знал, хорошо знал Степанко, какой такой жертвы ждут от него старые боги... вернее, волхв Кодимир, известный остальному миру как Терентий из Явжениц.

После прошлогоднего разгрома капища людьми великого князя Ивана главным волхвом стал Терентий (вернее, Кодимир) для всех тех окрестных людей, кто придерживался еще старой дедовской веры, принося дары древним жестоким богам. Перуну, Даждь-богу, Мокоши... Богател с тех даров Кодимир-Терентий, богател... Все бы ничего, да жаль, уходила старая вера. Мало уж осталось по дальним селеньям истинных язычников, больше двоеверов - и Христу, и Даждьбогу. И вашим, и нашим. Чтоб наверняка молитвы дошли. По назначению. Не тем, так этим. Нет, то не истинная вера. А нет веры - нет денег. Потому и хотел Кодимир жертвы... Не простой жертвы - человеческой. Летом еще срублено на островах болотных новое капище. Идолы взрезаны - ликом суровы, - да беда - живой крови не чуяли. Куры да свиньи - не в счет. Человек нужен! Лучше - девица невинная, с телом крепким, ядреным, наливчатым...

Эх... Не успел Терентий и слюни на губах утереть - в ямину болотную провалился! Враз по пояс увяз в жиже холодной. А и поделом: коль по болотной тропке идешь - не хрен о девках думать! Вскрикнул истошно волхв, взмахнул руками - помогай, Степушко!

Протянул Степанко посох - сам чуть не утоп, но вытянул сотоварища. Обернулся... Вроде как стон, или хрип какой почудился... Бывало - забредет какой путник, через болотину дорогу спрямить, - ан - и нет его, пропадет в трясине. Ну как и сейчас так?

Глянув на спутника своего мокрого, приложил Степа палец к губам. Терентий тоже ругаться перестал, башкой закрутил, прислушиваясь. Ну - точно! Слева, в нескольких шагах, мужик какой-то в трясине бился... Да вот, кажется, уже и выбрался на берег...

- Если из местных кто - топить надо! - тихо прошептал Терентий. - А ну, проверим...

Вылезший из болота мужик точно оказался не местным... и, судя по одежде - ярко-красный кафтан угадывался даже под слоем грязи, - отнюдь не бедным... Вымотанный борьбой, незадачливый путник обессиленно лежал лицом вниз на низком островке, поросшем редкими черными елками.

Мужик. Волосы волнами светлыми по плечам, усы, бородка, на щеке - родинка...

Тот самый, что недавно Степанке в лесу встретился!

Тот самый, что на русалиях в старом капище был... заместо Терентия! Тот самый, с кем супротив медведя вместе боролись... когда из капища горящего выбирались... когда Ратибор... когда сестры... Глукерья, Мартемьянка, Лыбедь...

Сглотнул слюну отрок, вида не показав.

- Видно, не из простых, - прошептал лишь. - Ежели к себе взять да выходить - можно и выкуп получить знатный.

Терентий, видимо, подумал то же самое, поскольку, настороженно осмотревшись, велел отроку мастерить из лапника волокушу. На коей - изготовленной весьма проворно и с большим знанием дела - и поволокли потерявшего сознание путника мокрыми болотными тропами.

К острову вышли - что твои куры - мокрые, в грязи да тине бурой. Точно кикиморы.

Узкий был островок - в треть версты да в версту шириною. Лесом порос густо, все больше ели да сосны. Угрюмые, корявые, страшные. Если и было в Черном лесу самое гиблое место, так вот оно - островок этот, посередь тины болотной. В самой гуще еловых зарослей, где тьма, казалось, поселилась извечно, за высоким тыном, украшенным рогатыми коровьими черепами, хоронилась приземистая изба - грубо, в лапу, рубленная, в землю вросшая, окна - щели узенькие, сквозь волоковое оконце дымок черный вьется.

Отворились ворота, вошли Терентий со Степанкой в избу. Слуга Терентия Огрой - мужик безволосый, беззубый, морщинистый, да немой в придачу, - ворота на засов (от кого только?) заперев, мужика притащенного на лавку к печке перенес да за одеждой чистой бросился, воды котел на очаг поставил - мыться. Вокруг очага - лавки сосновые, стол, по стенам - черепа заячьи, травы пахучие, змеи да жабы сушеные. В углу, вместо иконы, еловые чурбаки размалеваны страшные - идолы. Не изба - капище! В миске серебряной кровь петушиная плещется - за удачное возвращенье хозяйское поутру зарезал Огрой петуха. Все одно уж всех кур переели, да и зима скоро - уходить придется, новое прибежище искать. Замерзнет болото - враз охотники за зверьем всяким нагрянут. Ну, идолов в чаще спрятать - сойдет капище за заимку охотничью. Ярило с ними, пущай пользуются, не сожгли б только избу до весны-то...

Как согрелась водица - разоблачились мыться Терентий со Степанков Грязь с груди соскребая, затосковал Терентий. Эх, летом, на Ивана Купалу - три девы нагих его в этом чану купали. Вот где раздолье-то было... С тех пор и перебивался Терентий-Кодимир без женской ласки, что здесь, что в Явженицах. Свою-то жену удавить по весне пришлось - слишком уж много знать стала, старая. Заманил на болото, за клюквой - накинул петельку. Не трепыхнулась. Кинул в болотину - и все дела. Эх, девки, девки... В ноябре месяце русалии устроить надо. С плясками, с игрищами. Ухмыльнулся Терентий, да вздохнул тут же - когда он еще, ноябрь-то. А девку-то уже сейчас хочется! Обернулся на Степанку... Ай, ладный какой отрок. Тощой только да грязен... Может, его сейчас... заместо девки? Что тощой - ладно, а грязен - так сейчас отмоется. Шепнуть только Огрою, чтоб ножик его прибрал подале. Да веревку с амбару принес, покрепче.

- Мойся, мойся, Степанушке! Травку вот возьми, пахучую...

А что потом с ним? В болото? Да ведь проводник надежный, другого и не сыскать. А и не надо другого! Не всю же жизнь по дальним капищам прятаться! А как будет дело какое удачное - можно, чай, в Твери где-нибудь постоялый дворец прикупить. Да почему ж в Твери - а и на Москве! Тем более - и там есть людишки верные. Давненько, правда, не объявлялись. С прошлого году...

Эх, не знал Степанко, что Кодимир-волхв, Терентий из Явжениц, и был главным организатором смерти его сестер. Вернее, смерть их - это уж случайно вышло, а вот про капище старое шепнул как-то невзначай Терентий нужным людям. Слыхал он про старого волхва - неуклонный был старец, не ужился б с таким. Но вот уж с год нет старца, а что уж тому причиной, Терентьевы ль слова, али случай какой, - то боги одни ведают. Перун, Даждьбог, Ярило...

Так что пора кончать со Степанкой - знает больно много. Позвать сперва Ограя, и...

- А дядько Ограй где, Степанушке? На двор вышел? Чтой-то долгонько ходит... Ограй, зй, Ограйко!

И без крика этого ворвался Ограй в избу. Замычал что-то, руками непонятные знаки показывая.

Ну, те знаки Терентию со Степанкой давно ясны были.

Сосна росла на том берегу, на холме - высока, раскидиста. Надо кому из верных людей на островок перебраться - к вершине сосны плат белый привязывали. Тот плат с крыши избяной видать было. Видно, плат-то этот и имел в виду немой слуга.

- Ну, беги, Степа!

Быстро натянув порты и рубаху, отрок выбежал из избы.

Повезло покуда тебе, Степанко! Незнамо как дале будет...

На противоположном берегу болота, на тайном месте, стояли четверо. На конях, с волокушей. Двое - незнакомые, а двое свои, братья-разбойнички. Окромя волхвовства да русалий, давно промышлял Терентий татьбою. Собрал шайку, человек полтора десятка, считая Степанку. В рясу монашескую обрядившись, отрок в местах глухих поживу высматривал. Хорош ли обоз, да велик ли, да оружных много ль. Ежели подходящей добыча оказывалась - враз взлетал на сосну по веревке - знак подавал. Тут и грабили. Трупы да телеги - в болото, оно все скроет. Лошадей да награбленное - что на островке прятали - потом на Москве продавали, был у Терентия там человек знакомый. Не из этих ли? Вон, может, тот, козлобородый? Или вот этот дед, жилистый... взгляд тупой, звероватый...

- Ты что пришел, отроче? Терентия зови.

- Так вы сами-то не пойдете?

- Делать нам больно нечего - по болотинам шастать, - засмеялся козлобородый. Отсмеявшись, кивнул на парней: - Веди этих, пусть до зимы хоронятся... Ну а Терентий - пусть сам к нам поспешит - дело есть важное. - Козлобородый снова засмеялся и азартно потер руки.

Отрок кивнул.

- А вы, - козлобородый посмотрел на молодых парней в одинаковых сермягах, - вы двое - хватайте волокушу. Тащите... Да осторожнее, черти! Груз в трясину не сройте!

Груз... Обернулся Степанко, взглянул краем глаза. Так, любопытства ради.

Сундуки какие-то, оружие богатое, меха - рухлядишка мягкая... Нехилый товарец!

Приняв важный вид, отрок с парнями не разговаривал, лишь буркнул сурово, чтоб точно за ним шли, по сторонам никуда не шарились да ворон не считали. Узнав о козлобородом, Терентий засобирался... Исчез быстро. Объявился к утру лишь - руки потирал довольно - видно, хорошо все у лиходеев сих складывалось.

Ну, пес с ними, с лиходеями. Путник-то, тот, что с болота, - плох был. Так и не приходил в сознанье-то. Пот-то на лбу выступил... да и горячий... Переживал Степа - как бы лихоманка не началась...

Терентий кивнул сурово, опасения Степанкины выслушав. Махнул рукою:

- Ставь воду, отроче, да травы, да ступу тащи...

- Лихоманку изгонять будем, дядько?

- Что будем, то будем. Бражки хмельной изопьете с дороги, робяты?

- А есть?

- Как не быть... на бруснике... Ограй, тащи баклажку.

Пока Терентий выпивал и закусывал с гостями, Степанко с Ограем быстро притащили котел с водой, зажгли-раздули пламя. Молодые разбойники с любопытством смотрели на все приготовления...

Зайдя за очаг, Терентий накинул на плечи медвежью шкуру мехом наружу, надел на лицо носатую маску, взял в левую руку дубовый посох-жезл. Зыркнул на гостей из-под маски - те аж побледнели - уж слишком быстро Терентий из Явжениц обратился в грозного волхва Кодимира. Степанко тоже времени зря не тратил - скинув рубаху, растерся маслянистой травой, так что кожа стала скользкой, как у ужа, залоснилась, замаслилась. После того взял в руки бубен. Ударил тихонько заячьей лапой...

- На море на Окиане, на острове на Буяне... - торжественным речитативом произнес волхв Кодимир.

Тяжело дышал Олег Иваныч. И черт дернул спрямить путь через поляну. С виду - поляна как поляна - а на самом деле - трясина! Хорошо - выбрался. Вроде... Что это там, пред глазами?

Господи - икона! Тихвинская. Рядом с ней женщина, молилась истово. Обернулась...

Софья!

Затем исчезла боярыня - и вновь возникла... Сначала - в церкви Михаила на Прусской - неприступно-гордая... тогда казалось так... А затем... там, в море, на корабле - нагая, невозможно красивая, грешная... И волосы по голым плечам - водопадом. Потом и корабль исчез.

Деятель какой-то появился. В мундире прокурорском. Советник юстиции районный прокурор Чемоданов. Изрыгая богохульную ругань, прокурор возмущенно потрясал перед самым носом Олега Иваныча тонкими пачками просроченных уголовных дел:

- Что вы себе позволяете, господин майор? Это что - "дела"? Это работа? Это фикция! В деле три листа - и те - материалы проверки! За целый месяц конь не валялся! Что, не могли потрудиться назначить экспертизу? Одна справка липовая в деле... да справка о судимости... тоже липовая. Знаю я, как вы такие справки печатаете! А потерпевший почему не допрошен, свидетели? Ни один! НИ! О! ДИН! Представление буду на вас писать, господин Завойский, представление!

О! Застонав, Олег Иваныч перевернулся на бок.

...На острове Буяне...

...На море-окияне...

...Ищу я этот камень, ищу я этот ключ!

...Сбитню не желает ли, господине?

...Ни одной очной ставки!

...лежит камень Алатырь, на том камне...

...сбитень, горячий, горячий...

...сидят три старца с железными прутьями...

...даю вам три дня на приведение дел в порядок и составление обвинительных заключений, три дня...

...идут к ним навстречу двенадцать сестер-лихоманок...

...а в немецких землях давно уж книги научились печатати...

...Вы куда идете, окаянные?

...не нарушайте больше закон, уважаемый Олег Иваныч...

...Сбитень, сбитень... Купи сбитню...

...Идем в мир, у людей кости ломати да силу вы-нимати...

...Какой черт эдак повесил карниз, я вас спрашиваю, господин капитан Востриков?

...В обрат воротитеся...

...Сбитень, сбитень...

...Карниз привинчивают болтами к деревянным чопикам, господа офицеры, а не приклеивают скотчем к обоям!

...чем-чем привинчивают?

...тормози, Игорюха! Тормози! Сейчас коляска отва... О! Уже! Господи, куда ж я лечу-то?

Олег Иваныч со стоном заворочался на волокуше... Лучше б не ворочался!

После смены позиции - с левого бока на правый - районный прокурор Чемоданов совсем озверел и, полностью потеряв человеческий облик, скинул с себя мундир и принялся голым скакать по столу с криками: "Лель! Ярило! Лада! Лель!"

С ним скакали еще и неведомо откуда взявшиеся девицы, тоже почти голые... почти дети, ряженные в звериные шкуры, на головах - венки из сушеных цветов. Какой-то маслянистый пацан азартно молотил в бубен знаменитую вещь "Лед Зеппелина" "Моби Дик". Прокурор Чемоданов извивался в пошлом танце, подобно солисту "Бони М" Бобби Фаррелу. Девчонки пели:

Мы тебя пятницу

Жили-дожидали,

Неделю всю,

Весну-красну,

Все лето тепло,

Всю зиму холодну,

Едва дождалися,

Глаза охвостали!

Потом, взявшись за руки, присутствующие - а все это, как понял Олег Иваныч, происходило в кабинете прокурора - закружили хоровод...

- Как на Олегов день рожденья испекли мы каравай...

- Лель! Лада!

- Хэппи беф дзй ту ю!

- Лада! Лель!

- Пей до дна, пей до дна, пей до дна...

- Да пропадите вы пропадом! - громко закричал Олег Иваныч и очнулся.

Он лежал в каком-то грязном сарае, напоминавшем сельский клуб периода студенческих отработок в колхозе, только вместо портретов членов Политбюро ЦК на стенах висели козлиные черепа. Посреди убогого помещения ярко горел костер, обложенный камнями. Перед костром стоял какой-то мужик в медвежьей шкуре - нет, похоже, не прокурор Чемоданов - и что-то нараспев декламировал, помогая себе чем-то похожим на гигантский фаллоимитатор.

- Который час, мужики? - открыв глаза, поинтересовался Олег Иваныч...

- Никак, очнулся, паря?

Сильно слаб был Олег Иваныч, так что ни рукой, ни ногой. О судьбе своей - и к кому попал - догадался. К тому ж, чтоб ничего такого не учудил - а что, мужик видный, враз от лихоманки оправится, - сковал его Кодимир цепью длинной. Не отвяжешься от цепи той, не порвешь, не убежишь - попробуй-ка! Олег Иваныч пару ночей пытался звено какое расслабить - куда там! Только ногти все изломал да погнул припрятанный втихаря гвоздь.

В избе не все втроем - Кодимир-волхв, Ограй да Степанко были. И остальные разбойники сюда зачастили, к зимнему переходу готовились. Зимой-то на островке опасно оставаться было - ватаги охотничьи по всему Черному лесу шастали, славы дурной не боясь. Да и что сказать - места знатные, дичью изобильные. Разбойники и сами много чего запромыслили: небольшого кабанчика, зайцев да тетеревов-рябчиков. Это не считая цапель, да дроздов, да другой какой мелкой птицы. Во дворе, за капищем, по ночам мясо коптили - днем взгляда зоркого паслись. Олег Иваныч то сквозь оконце узкое видел - не хватало цепи на улицу, хоть и длинна была цепь-то. Длинна - не длинна, однако - только до двери да в сени, к уборной. Так и передвигался, звеня. Хитро цепь натянута - от левой ноги к правому запястью - не очень-то походишь, больше попрыгаешь. Что и делал Олег Иваныч, под любопытные разбойничьи взгляды. Не говорил с ним никто - Кодимир строго-настрого запретил, догадывался, что хитер пленник. Заговорит кому зубы - после поминай как звали. Потому - строго за тем следили. Ограй раз отрока разбойного, Степанку, так палкой по ноге треснул - аж побелел отрок. А и за то только, что, миску с едой подавая, что-то сказал Степанко. Неча! Сказано - не разговаривать, значит - не разговаривать. Вообще, хорошо было бы пленника в амбаре держать, да опасался того Терентий - ночи стояли холодные, враз околеть можно в амбаре-то. А чулана какого в избе не было - отгородили место в уголке дальнем, лавку поставили - там и жил Олег Иваныч, изредка в сени выходя. Двое разбойников денно и нощно за ним следили. Да и сам Терентий с Ограем присматривали.

Все холоднее делались ночи. Темнее, опаснее. Все чаще подергивались по утрам тонким ледком окрестные лужи, а зависавшие над болотом тучи исходили мокрым снегом. По ночам, где-то близ острова, злобно выли волки.

Прислушиваясь, передергивали плечами разбойники, а отрок Степанко беспрестанно читал заговоры:

- На море на Окияне, на острове на Буяне стоит изба, а в избе той сидит старица, а держит она жало. Ты, старица, возьми свое жало, приди ко мни, вынь жало смертное. Заговариваю раны колючия на ногах, на голове, на лбу, на затылке, на бровях и подбородке. Будьте во веки веков на волке сизом, лохматом, в репьях-пегатинах; сидите на волке том - вовек не сходите!

Степанку-отрока давно приметил Олег Иваныч. Вспомнил - не тот ли отрок недавно на деревину вознесся. Тот... Глаз серый, волос длинен, токмо тогда в клобуке монашьем был отрок-то, хоть и нехристь, как видно. А не он ли в прошлом году провожал Олега Иваныча после того, как вместе чудом выбрались из сожженного капища, когда медведь чуть всех не съел?.. Если б не парень один, Ратибо-ром его, кажется, звали... Да, Ратибором...

Олег Иваныч вспомнил прошлую зиму, когда случилось ему проезжать здешними местами. Как спасался от шильников, как оказался в языческом капище, в маске птичьей, принятый всеми за какого-то Терентия из Явжениц. Вспомнил нагих девиц, пляски, свирели и бубны. И как подожгли капище враги, как пришлось бежать подземным ходом, что прямиком в медвежью берлогу вышел...

Как, выбравшись и простившись с раненым Ратибором, спустился к реке, ведомый отроком. Как показались вдалеке, на излучине, возы и кони - караван муромского купца Ефима Панфильева...

- Светлый путь тебе, господине, - сняв шапку, низко поклонился отрок. - Ратибор-то мне старшим братом приходится. Да и сестры с нами, Глукерья, Мартемьяна, Лыбедь... Видал, как плясали?

Паренек улыбнулся.

Олег Иваныч подмигнул ему на прощанье:

- Тор! Ярило! Ты-то кто?

- Лада! Лель! - эхом отозвался отрок. - Степанкой меня кличут.

Степанкой...

А что, интересно, Ратибор тоже здесь, средь разбойников? Спросить бы... Да как спросишь-то, коли главный-то черт, Кодимир-нехристь, смотрит волком, из закутка никуда выпускать не велит. Придумывать что-то надо. Бежать... А как убежишь-то, коли пригляд ежечасный? Да и сговорить кого - попробуй, коль и словом с ним никто не молвится, запрещено. А пообщаться с кем-нибудь нужно, хоть с тем же Степанкой... Вон, сидит на лавке, вой волчий слушает. Заговоры свои читает... Заговоры...

На следующий день занедужил Олег Иваныч. Есть-пить отказывался, руку к челюсти приложив, мычал уныло. Махнул поначалу рукой Терентий, да к вечеру призадумался - не становилось лучше пленнику-то! Как бы не помер от зубной лихоманки, бывали случаи.

- Может, вытянуть зуб-то?

Олег Иваныч только головой покачал, показал на руке три пальца - три, мол, зуба, и все доходят. Вот заговор бы какой помог, верно...

Почесал Терентий бороду, подозвал Степанко:

- Чти, отроче!

Поклонился Степанко волхву, в закуток Олегов зашел, примостился на лавке, начал нараспев:

- Иду я не улицею, не дорогою, а по пустым переулкам, по оврагам, по болотинам. Навстречу мне заяц. Заяц ты заяц, где твои зубы? Отдай мне свои, возьми мои. Иду я не путем-дорогою, а сырым бором, темным лесом. Навстречу мне серый волк. Волк ты, серый волк, где твои зубы? Вот тебе мои зубы, отдай мне свои. Иду я не землею, не водою, а чистым полем, цветистым лугом. Навстречу мне старая баба. Старая ты баба, где твои зубы? Возьми ты волчьи зубы, отдай свои выпалые. Заговариваю я зубы, крепко-накрепко у... Звать-то тя как, запамятовал? Олег Иваныч? ...У Олега, свет Иваныча, по сей день, да на веки вечные! Ну, как, человече?

Постонал Олег Иваныч, поворочался на лавке. У очага Терентий-Кодимир с Ограем да парой разбойничков носом клевали, заговор Степанкин слушая. Приоткрыл левый глаз Олег Иваныч:

- Чуть лучше мне, - сказал, - да уж больно громок ты, отрок. Потише чти.

Пожал плечами Степанко, потише так потише.

- Заря зарница, красна девица, полунощница! Во поле заяц, на море камень, на дне Лимарь. Покрой ты, зарница, мои зубы скорбны, рубахой своею от Ли-маря, за твоим покровом уцелеют мои зубы...

- Тише, тише, не так громко... - шептал Олег Иваныч.

У очага вроде молчали. Нет, вот поднялся кто-то... Зевая, завалился на лавку. Кодимир-нехристь. Парнишечки тоже к стеночкам привалились. Чти-чти, отрок...

- Враг Лимарь, откачнись от меня, а если будешь грызть мои зубы белые, сокрою тебя в бездны. Слово мое крепко! Ну? Легче ли?

Кивнул Олег Иваныч, на лавке чуть приподнялся, выглянул... Ага - повалились все, спят. Нет, не все. Ограй, черт лысый, нет-нет, да и зыркнет глазом.

- Почти-ко еще, отроче...

- Матушка-крапивушка, есть у меня Олеже свет Иваныч, есть у него на зубах черви...

- Стой, какие такие черви?

- Да это слово такое, в заговоре. Ты не вникай особо... Сейчас я крапивки принесу, к ногам привяжу - утром все как рукой снимет.

Отрок дернулся было к очагу, но Олег Иваныч быстро схватил его за руку:

- Как братец твой, Ратибор, поживает?

Вздрогнул отрок, скривился.

- Плохо, - прошептал горестно. - Не живет вовсе. В прошлую зиму шпыни какие-то живота лишали. И сестер... Глукерью, Мартемьянку, Лыбедь... Лыбедь-то совсем дите была...

Степанко низко склонил голову, длинные волоса его упали на лоб, скрыв выступившие в уголках глаз слезы.

- Все одно найду убивцев, - твердо заявил он. - Все одно... Хоть до смерти искать буду.

- Ты как у татей-то оказался, Степа?

- Да как... - отрок пожал плечами, откинул со лба челку. - Деревню нашу пожгли, братьев-сестер убили. А родителев уж давно не было. Вот и пригрел Терентий - Кодимир-волхв, чтоб ему... Ну, да то пустое. Тебе говорю так - добро твое помню. Знай - нехорошие люди Терентий с Ограем, а есть у них еще подельники - те совсем худы: один зверь зверем смотрит, другой - с бороденкой козлиной...

- Постой, постой, - поднял руку Олег Иваныч. - С бороденкой, говоришь, козлиной? А как зовут его, знаешь?

Задумался Степанко, голову почесал:

- Того, что с бороденкой, - не знаю, хоть и частый он гость у Терентия, а звероватого, кажется, Матоней кликали.