напоминали остов какого-то доисторического чудища.
настил заговорит. Не было еще такого, чтобы мальчишки чинно
подходили к дому по дорожке и звонили в дверь, вызывая
друзей. Что, других способов нет? Можно бросить камешек в
окно, можно желудь на крышу, можно запустить под окно
приятелю воздушного змея, изобразив на нем таинственный
знак. Да мало ли что! Джим с Вилли не составляли
исключения. Поздними вечерами, если попадалась могильная
плита, чтобы поиграть в чехарду, или дохлая кошка, чтобы
спустить на веревке в камин какому-нибудь зануде, кто-то
один из них прокрадывался под луной за дом и там плясал, как
на ксилофоне, на древнем, гулком, музыкальном настиле.
поменяли ее местами с "фа", внесли еще кучу
усовершенствований, и, наконец, дорожка зазвучала как надо.
По той или иной мелодии можно было сразу догадаться о
предстоящей ночной экспедиции. Если Джим вытанцовывал "Вниз
по речке", значит, собрался на берег, к пещерам. Если Вилли
ошпаренным терьером скакал по доскам, извлекая из них
подобие "Марша через Джорджию", это означало, что за городом
поспели сливы, персики или яблоки и пора идти в набег.
позовет его деревянная музыка. Что сыграет Джим, изображая
карнавал, мисс Фолей, м-ра Кугера и розового племянника?
комнате? О Зеркальном Лабиринте? О том, что увидел там?
Ну и что он задумал теперь? Вилли беспокойно заворочался.
Ему не понравилась мысль о том, что между карнавальными
балаганами в темных лугах и Джимом не может встать отец
Джима. А мать? Она так хочет удержать его при себе, что
Джиму волей-неволей приходится удирать из дома, нырять в
вольные ночные воды, уносящие вперед, к дальним свободным
морям.
показалось, что Джим высоко подпрыгивает, как мартовский кот
на крыше, и шлепается на доски, добывая из них подобие
погребальной песни, сыгранной наоборот старым карнавальным
калиопом.
по открывающемуся окну Джима.
послышалось то, что он хотел услышать? Он уже готов был
окликнуть Джима, но промолчал. Джим беззвучно скользнул по
водосточной трубе. "Джим!" - мысленно позвал Вилли.
имя. "Ты же не уйдешь без меня, Джим?"
окне, то ничем не показал этого.
нас с тобой, никто не услышит того, что слышим мы. Мы одной
крови, и дорога у нас одна. И вот ты уходишь, бросаешь
меня. Как же так, Джим?"
оградой. Вилли уже спускался вниз. Мысль догнала его,
когда он перемахивал через забор. "Господи! Я ведь один.
Это же первый раз я один ночью! И куда я иду? За Джимом.
Господи! Помоги мне не сбиться с дороги!"
вприпрыжку, как охотник за совами. Тени скользили за ними
через октябрьские лужайки. И когда они остановились, перед
ними оказался дом мисс Фолей.
такой же, как те, среди которых он затаился, в ночную тень с
едва заметно поблескивающими глазами, да и глаза застыли,
остановившись на фигуре Джима.
второго этажа.
нарывается, сам хочет, чтобы его заманили и расщепили там, в
Лабиринте".
невысокая такая тень... Значит, племянник с мисс Фолей уже
вернулись... "Боже, - думал Вилли, - надеюсь, она вернулась
тоже. А если она, как торговец громоотводами..."
возле Театрального Окна в доме неподалеку отсюда. С
любовью, с преданностью даже Джим ждал, словно кот, не
выглянет ли из окна какая-нибудь темная мышка. Сначала он
стоял ссутулившись, а теперь, казалось, становился все выше,
можно подумать, его тянуло что-то там, в окне. А ведь в нем
нет никого. "Это" исчезло.
он чувствовал ее ледяные вздохи. Он не мог больше ждать.
Вилли кинулся из кустов вперед и схватил Джима за руку.
Господи, да он же проглотит тебя, хорошо, если косточки
выплюнет.
что-нибудь видел... там, в Лабиринте?
ощутил, как колотится о грудную клетку сердце.
тебе он не выйдет. Вилли, если ты не уйдешь, я тебе
припомню... потом.
ночи, почти видел Джима на черном деревянном жеребце, себя
самого почти одеревеневшего в тени под деревом. Ему
хотелось кричать: "Смотри! Вот ты на карусели! Она
крутится вперед, ты этого хотел, да? Вперед, а не назад! И
ты на ней. Смотри: раз проехал - тебе пятнадцать, еще круг
- уже шестнадцать, еще три - девятнадцать! И музыка играет
правильный похоронный марш! А тебе уже двадцать, и ты
сходишь с карусели, высоченный такой, совсем не тот Джим,
которому почти четырнадцать и с которым я, зеленый от
страха, стою посреди ночной улицы".
носу. Потом бросился на него, повалил и поволок в кусты.
Он зажимал Джиму рот и заталкивал все дальше...
дышать, все еще зажимая рот. Что-то стояло на крыльце. Оно
крутило головой, искало Джима и не могло найти.
Поза небрежная, руки в карманах, насвистывает чуть слышно.
Просто вышел подышать перед сном. Вилли некогда было
особенно раздумывать - он держал вырывавшегося Джима, - и
все-таки его поразил вид самого обычного мальчишки: веселая
маленькая личность, в которой сейчас, ночью, и следа не
отыщешь от взрослого дядьки.
ними, как маленький щенок, и хохотать, а потом, может быть,
и заплакать даже, если поцарапается каким-нибудь сучком, и
страх растаял бы, улетучился, превратился бы в дурной сон, в
воспоминание о дурном сне... Но ведь правда же - простой
маленький мальчишка, самый настоящий племянник, свежий, как
персик, смугло-розовый... Вот он уже увидел их, сцепившихся
намертво, вот улыбнется сейчас...
хватали, крутили, жали и мяли друг друга, а племянник уже
вылетел обратно, перемахнул через перила, четко впечатавшись
в собственную тень на траве. В руках у него было полно