заставила его почувствовать приступ тошноты, словно он вдохнул в себя
запах эфирного масла. Ему страшно захотелось закричать. Ничего этого нет!
Но ему был известен лишь один-единственный ответ: не думать об этом,
следовать по тропе сна, выжить. И он ответил Этиаран ее же языком:
кувшин, который несла, чтобы поставить на стол, и бросилась в объятия
матери.
жидкость блестела на гладком каменном полу. Потом он услышал, как Этиаран,
задыхаясь, в ужасе произнесла:
словно дети, напуганные демонами своих самых страшных снов.
крепко сжала челюсти, и взгляд ее больших глаз посуровел. Несмотря на весь
свой страх, она была сильной женщиной, успокаивающей свое дитя и
заставляющей себя броситься навстречу угрожающей ему опасности. Она снова
спросила:
Что будет с молодым поколением этого мира? Наши потомки умрут в агонии, и
будет война, и ужас, и боль для выживших. Увы, Лена, дочь моя! Ты родилась
в злое время, и когда наступит час битвы, не будет для тебя ни мира, ни
утешения. Ах, Лена, Лена!
появился комок. Ее голос напомнил ему собственное видение Запустения в
Стране, будто погребальное пение, которого он прежде никогда не слышал.
Впервые он почувствовал, что в Стране имелось нечто драгоценное, чему
теперь грозило исчезновение.
почувствовал, что его бьет дрожь. Когда он взглянул на Лену, то увидел,
что сквозь страх в ней уже пробудилось новое благоговение перед ним.
Бессознательное предложение себя в ее взгляде горело еще более завлекающе,
чем прежде.
друга. Потом он спросил:
дела на сегодня окончены. Выходи и спой для подкаменья!
вздохнула:
направилась к двери. Отогнув занавес, она произнесла в темноту: - Мы еще
не ели. Я приду позже. Но после собрания мне нужно поговорить с кругом
старейших.
Кавинанту, она осталась стоять у входа, некоторое время глядя в темноту.
Когда она наконец опустила занавес и повернулась к Кавинанту, он увидел,
что глаза у нее увлажнились и в них появилось такое выражение, которое он
сначала принял за покорность судьбе. Но потом он понял, что Этиаран просто
вспомнила о прежней своей покорности.
вашей судьбе. Может быть, если бы я дольше пробыла в лосраате, если бы у
меня хватило сил... Но я прервала свое пребывание там и вернулась домой. Я
знаю часть старого Учения, о котором и не подозревают в подкаменье Мифиль,
но этого слишком мало. Все, что я могу вспомнить для вас - это обрывки
магических старых строк о разрушении мира: "...Дикая Магия заключена в
каждом камне Страны, и Белое Золото может высвободить ее или подчинить..."
Но значения этих строчек, так же, как и направленность событий нынешних
времен, я не знаю. Так что вдвойне необходимо доставить вас в Совет.
предать землю, то лишь Лорды, может быть, смогут остановить вас.
понял, что имела в виду Этиаран. Но прежде, чем он заявил свой протест,
Лена вступилась за него:
видела. Как ты можешь в нем сомневаться?
Этиаран затронула запретную тему. Он еще не зашел настолько далеко, чтобы
сражаться с Лордом Фаулом.
Великан некоторое время стоял в дверях, переводя взгляд с Этиаран на Лену
и Кавинанта и обратно. Наконец он сказал:
глиняная посуда, а черепки спокойно валяются под ногами.
руки. - Некоторые трещины вполне поддаются лечению. Сегодня я чувствую
себя сильным.
только что совершил какой-то подвиг.
кувшина. Гравлингас тихо мурлыкал какую-то древнюю таинственную песню. Он
осторожно перенес черепки на стол и положил их возле светильника. Потом он
сел. Кавинант сел рядом с ним, гадая, что должно произойти.
подбирать черепки друг к другу, словно решая головоломку. Осколок за
осколком становился на место, смыкаясь с другими без помощи какого-либо
клея, насколько это видел Кавинант. Движения Трелла были тщательными,
кропотливыми, прикосновение к каждому осколку очень осторожным, но кувшин,
казалось, очень быстро рос в его руках, и черепки точно подходили друг к
другу, оставляя лишь сеть красивых темных линий в тех местах, где были
трещины. Вскоре кувшин снова стал целым.
поглаживать пальцами кувшин, и везде, где его пальцы касались поверхности,
темные сетчатые линии исчезали, словно стирались. Трелл медленно ощупал
так весь сосуд снаружи, а потом принялся за его внутреннюю поверхность.
Наконец он поднял его и проделал ту же процедуру с днищем. Держа сосуд
пальцами обеих рук, он начал вращать его, внимательно осматривая, чтобы
убедиться, что ничего не пропущено. Затем он окончил пение, осторожно
поставил кувшин и отнял от него руки. Сосуд казался таким же целым, как
если бы его никогда не разбивали.
Гравлингас, казалось, осунулся от напряжения, и его упругие щеки были
залиты слезами.
делать это каждый день.
глаза ее были полны гордости и любви. Что-то в выражении ее лица заставило
Кавинанта почувствовать, что он пришел из очень мелочного мира, где никто
не подозревал и не заботился о возможности починки разбитых глиняных
кувшинов. Он попытался убедить себя, что спит, но слушать свои доводы ему
не хотелось.
стала накрывать на стол. Вскоре Этиаран принесла с плиты чаши с едой.
Когда все было готово, Трелл поднял голову и устало поднялся на ноги.
Теперь вместе с Этиаран и Леной они стояли возле стола. Этиаран сказала
Кавинанту:
уважения к земле, из которой происходит жизнь, и еда, и сила.
Этиаран и Лена, закрыв глаза, на мгновение склонили головы. Потом они
сели. Кавинант последовал их примеру, и они начали передавать друг другу
блюда.
дикий рис, черный хлеб и сыр; Кавинанту дали также высокий кубок с
напитком, который Лена назвала "весенним вином". Оно было таким же
прозрачным и легким, как вода, слегка шипучим и чуть пахло алиантой, но по
вкусу напоминало отличное пиво, лишенное всякой горечи. Кавинант проглотил
изрядное количество напитка, прежде чем почувствовал, что он делает более
ощутимой вибрацию его и без того пульсирующих нервов. Он почувствовал, что