Пошли.
грубый бугристый узел - чепрак был жарким и колючим, но ничего другого не
было. Потом сходил к колонке и наполнил бурдюки водой.
как факиры носят змей. Ясно?
плечи.
смогу.
достававший головой стрелку до локтя, шагал справа и чуть впереди;
замотанные сыромятными шнурками концы бурдюка с водой свисали чуть ли не
ниже колен. Два других бурдюка стрелок крест-накрест забросил за плечи, а
подмышкой нес увязанную в попону провизию, придерживая сверток левой
рукой.
расплывшиеся, затертые колеи почтовой дороги. Спустя, возможно, четверть
часа Джейк повернулся и помахал домам. На исполинских просторах пустыни
оба строения словно бы съежились.
продолговатый песчаный пригорок, и когда стрелок огляделся, то не увидел
постоялого двора. Вокруг опять была пустыня, и только она.
очертания гор стали обманчиво четкими. Уже можно было разглядеть, как
поднимается, превращаясь в предгорье, пустыня, и первые голые склоны, и
прорывавшуюся в угрюмом торжестве эрозии сквозь верхний слой почвы
каменистую коренную породу. Еще дальше вновь начинался короткий отлогий
спуск, и стрелок впервые за много месяцев, а может быть, и лет увидел
зелень - настоящую живую зелень. Трава, карликовые ели, возможно, даже ивы
- все они питались сбегавшими с дальних склонов талыми водами. Далее во
владение вновь вступали камни, во всем своем циклопическом великолепии
россыпью взбиравшиеся к ослепительным снежным шапкам. Поодаль, слева,
открывалась дорога к вздымавшимся на дальнем краю огромной расселины
изъеденным солнцем и ветрами меньшим утесам из песчаника, столовым горам и
сопкам. Этот овраг почти беспрерывно скрывала от глаз пелена дождей. По
вечерам, перед тем, как уснуть, Джейк непременно проводил пару минут,
завороженно наблюдая, как в ясном, прозрачном вечернем воздухе фехтуют
пугающие слепящие молнии, белые и лиловые.
упорным, но, более того, словно бы сопротивлялся изнурению, обнаруживая
запасы спокойной, натренированной воли, чему стрелок полностью отдавал
должное. Он мало говорил и не задавал вопросов, даже о челюсти, которую
стрелок без конца вертел в руках во время вечернего перекура. Стрелок
уловил, что его общество чрезвычайно льстит мальчику, возможно, даже
приводит парнишку в восторг, и встревожился. Мальчугана поставили у него
на дороге (пока ты путешествуешь с мальчиком, человек в черном
путешествует с твоей душой в кармане), и тот факт, что задерживаться из-за
Джейка не приходилось, лишь обнаруживал новые зловещие возможности.
черном кострища правильной формы, и стрелку казалось, что теперь они
намного свежее. На третью ночь он уверился, что где-то на первом взбухшем
склоне предгорья видит далекую искру очередного бивачного костра.
упал.
в его тени.
не таким тяжелым, стрелок приложил влажную ткань к горячечно-сухим
запястьям и воспаленному лбу Джейка.
пятнадцать минут. Спать хочешь?
ласковым взглядом, рассеянно вытащил из патронташа пулю и принялся
перекатывать ее между пальцами. Мальчик зачарованно следил за ней.
же, сколько тебе сейчас, я жил в большом городе, обнесенном стеной?
существует какая-то связь. Возможно даже, они сводные братья. Мартен был
колдуном... как Мерлин. А что, Джейк, там, откуда ты попал сюда,
рассказывают про Мерлина?
проговорил Джейк.
отдохнувшим и посвежевшим. Понимаешь?
хватало. С присущим ему усердием и тщательностью он стал искать и
обнаружил пропажу. Не хватало раздражающего ощущения спешки, чувства, что
в любой момент можешь отстать, что след затеряется и останется лишь
обрывок шнура. Теперь все это прошло. Стрелок постепенно убеждался в том,
что человек в черном хочет, чтобы его догнали.
Катберта он вызвал бы интерес, и весьма живой, но Катберт погиб, а сам
стрелок мог идти вперед лишь известным ему путем.
который вечно смеялся - он и на смерть пошел, смеясь, - и к Корту, который
не смеялся никогда, и к Мартену, который иногда улыбался - слабой,
неприятной немой улыбкой, в которой крылось некое тревожащее мерцание...
так глаз медленно раскрывается в темноте, обнаруживая под веками кровь. И,
конечно же, был еще сокол. Сокола звали Давид - в честь легендарного юноши
с пращой. Стрелок был совершенно уверен, что Давид не знал ничего, кроме
жажды убивать, рвать, раздирать, жажды наводить ужас. Как и сам стрелок.
Давид не был дилетантом - он играл центральным нападающим.
Мартену, чем к кому-либо другому... и, возможно, мать стрелка, Габриэль,
это знала.
однако его лицо не изменилось. Глядя, как дым от самокрутки поднимается в
горячий воздух пустыни и исчезает, он мысленно возвращался в прошлое.
сильно и приятно, - живой изгородью и растущей зеленью. Весна была в
разгаре.
золотистыми глазами, без причины сердито сверкавшими на окружающий мир.
Прикрепленная к путам на его ножках сыромятная привязь была небрежной
петлей накинута на руку Катберта.
кожаных штанах и зеленой хлопковой рубашке, высоко подпоясанной старым,
широким пехотным ремнем. Зелень рубашки сливалась с зеленью живой изгороди
и неровным дерном Бэк-Кортс, где на Пойнтс еще не начинали играть дамы.
когда им разрешат говорить в присутствии остальных на своем языке, был еще
далек.
Максимов Альберт
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Елманов Валерий