Чтение 17–й страницы книги ~Когда пришли триподы~

- Не нужно притворяться. Я не хочу возвращаться - даже к Принцу.

Раньше мы никогда так серьезно не разговаривали, как в этот раз. И я
понял, что она храбрая девочка и к тому же гораздо более взрослая, чем я
считал. Я хотел, чтобы она поняла это. В нашей семье не принято
обниматься, но я обнял ее, хотя с нами был Энди.

- Пошли. Швейцба ждет нас с хлебом, - сказал я.

Все неожиданно изменилось, когда французская и немецкая армии без
всякого предупреждения вторглись в Швейцарию. Все в деревне возбужденно
обсуждали новость, на следующий день она опустела, все мужчины в возрасте
между восемнадцатью и шестьюдесятью были призваны.

Изменилось и отношение тех, что остался, может быть потому, что их
ненависть теперь сконцентрировалась на вторгшихся армиях. Нам улыбались и
даже готовы были поболтать. И все были полны уверенности.

Фрау Штайзенбар, жена пекаря, два сына которой ушли в армию, сказала:

- Это ужасно, но, думаю, ненадолго. Французы и немцы всегда воюют.
Швейцарцы не хотят воевать, но они храбрые и любят свою родину. Они быстро
прогонят французов и немцев.

Мы с Энди пошли назад в гостиницу. Стоял серый холодный полдень. Хотя
снега здесь еще не было, окружающие вершины белели свежими снегопадами.

- Хорошо, что папа не швейцарец, его бы тоже призвали, - сказал я. -
Что же будет?

Тропа проходила над пропастью. Энди бросил камень, и я видел, как он
упал на осыпь в сотнях метров внизу.

Энди сказал:

- Швейцарцы считают, что раз они патриоты, то потягаются с кем
угодно. Они не понимают, что значит противостоять триппи.

- Пассажиры в аэропорту перестали сопротивляться, когда солдаты
начали стрелять.

- Это другое дело. К чему триподам беспокоиться из-за какой-то кучки
людей? Не имеет значения, что с ними случится. Но теперь они шлют армии -
армии людей, которые не боятся быть убитыми.

Я подумал об этом - воевать и не бояться быть убитым. Надо быть
триппи, чтобы понять это.

- Не думаю, чтобы война дошла до Фернора.

И она не дошла. И фрау Штайзенбар оказалась права - война кончилась
быстро, но не так, как она думала. На следующий день сообщили об
отступлении на севере и на западе, а на утро все было кончено. Ильза
переводила новости по радио: вечный мир пришел в Швейцарию, как и во все
остальные страны. А следующую фразу даже я смог понять.

- Heil dem Dreibeiner!

Два дня спустя, глядя в телескоп, я увидел знакомый колесный пароход,
прокладывавший путь по серым водам озера к Интерлейкену. И еще кое-что,
неуклюже шагавшее по берегу. Я позвал папу и Энди.

Когда папа смотрел, я сказал:

- Теперь нам некуда бежать?

Папа выглядел усталым, подбородок его зарос, в черной щетине
виднелись белые пятна. В прошлом он всегда брился, как только вставал. Не
отвечая, он покачал головой.

Мы смотрели вниз, в далекую долину. Можно было видеть и невооруженным
глазом, хотя и не так ясно, как он шагает по полям, не обращая внимания на
то, куда ступает. Лицо у папы стало отчаянным и жалким. Я не понимал
раньше, что чем старше человек, тем горше его отчаяние.

- Но мы ведь так далеко. Они сюда, может, и не придут, - сказал я.

Он снова покачал головой, медленно, как будто ему было больно.

- Может быть.

Вышли Марта и Анжела. Марта смотрела скорее на папу, чем на
треножник: спустя какое-то время она сказала мягче, чем обычно:

- Ильза с Швейцдедом - он себя не очень хорошо сегодня чувствует.
Пойди посиди с ней.

В последующие дни мужчины начали возвращаться в Фернор. Пострадавших
было немного, потому что война длилась очень недолго. А потом, однажды
утром, придя за ежедневной порцией хлеба, мы увидели, что жители деревни
носят шапки.

- Что делать - быстро уходить? - прошептал я Энди.

- Это может привлечь внимание. Слушай, там Руди. Он не в шапке.

На Гернси мы узнали, что шапки одевают в четырнадцатилетнем возрасте,
может, потому, что дети не представляют угрозы. Казалось, то же правило
существует и здесь. Руди на год моложе нас, значит Анжела в безопасности,
но Энди и я рискуем. Мы пошли дальше, стараясь вести себя как обычно. В
булочной герр Штайзенбар как раз принес поднос со свежим хлебом из
пекарни, и фрау Штайзенбар за прилавком приветствовала нас обычным "Gruss
Gott". Все было как всегда, кроме одного: черные шапки покрывали ее
заплетенные седые волосы и его лысую голову.

Фрау Штайзенбар расспросила нас о Швейцдеде и продолжала болтать, а я
стремился побыстрее уйти. Наконец мы получили хлеб и сдачу и могли идти.
Мы пошли по деревенской улице, но через пятьдесят метров встретили группу
мужчин. Одним из них был отец Руди.

Он не похож был на полицейского: маленького роста, с нездоровым видом
и телосложением. Но манеры у него были полицейские. Он встал перед нами,
преградив нам дорогу.

- So, die Englischen Kinder... - Он внимательно посмотрел на меня. -
Wie alt? Vierzehn doch? - И с трудом перевел: - Сколько тебе лет, мальчик?
Тебе исполнилось четырнадцать?

Значит, действительно в четырнадцать. Я искренне сказал:

- Нет, сэр. В следующем году.

- Ты должен принести свидетельство о рождении. - Он нахмурился. - Оно
должно прийти из Англии. Это нехорошо.

Нехорошо для него, может быть. Воспрянув духом, я подумал, что на
этом можно играть несколько месяцев. Все еще хмурясь, он повернулся к
Энди.

- Но тебе уже четырнадцать. Это точно.

- Нет, сэр, - сказал Энди. - Тринадцать с половиной.

На самом деле он был лишь на два месяца старше меня, но выше на два
дюйма, а его взрослый вид позволял дать ему и пятнадцать. Отец Руди
покачал головой.

- Не верю. Тебе необходимо одеть шапку. Сегодня все шапки кончились
но завтра почтовый фургон привезет еще. Тебе немедленно оденут одну.

Энди кивнул.

- Хорошо, сэр. Я приду утром.

- Нет. Ты останешься здесь. Встречаются глупцы, которые не хотят
надевать шапки. Ты останешься здесь, мальчик, пока не прибудут новые
шапки.

Энди потянул себя за волосы: так он поступал, принимая решение. Один
из мужчин - местный чемпион по борьбе - придвинулся ближе. Энди вздохнул.

- Как скажете. - Он взглянул на меня - Расскажи всем, что меня
задержало.

- Да. Я скажу папе. - Я сделал условный знак большим пальцем. - - Не
волнуйся. Все будет хорошо.

Мы с Анжелой смотрели ему вслед, когда его уводили к дому
полицейского. Я пытался уверить себя, что он сможет убежать, но в то же
время не верил этому. Ему нужна помощь; прежде всего нужно добраться до
папы и рассказать ему.

На краю деревни мы встретили Руди. К моему удивлению, он остановился
и спросил:

- Почему с вами нет Энди?

Я не видел причины не говорить ему и понял, что для него это не
удивительно. Очевидно, отец его говорил об англичанах и о шапках. Но Руди
не выглядел довольным, как я ожидал. Он скорее походил на мать, чем на
отца, будучи рослым и светловолосым, и, как и она, постоянно широко
улыбался. На этот раз он не улыбался.

- Его оставили, чтобы одеть шапку? - Я кивнул. - А он хочет?

- Не знаю, - я стал осторожен. - Но ведь это должно произойти... со
всеми?

- Говорят, да, - медленно ответил он.

Папа и Марта сидели на террасе перед гостиницей и пили кофе. Они
разговаривали, но когда мы появились, замолчали.

Анжела выложила им новость, а я не мешал ей.

Когда она кончила, Марта сказала:

- Ужасно. - Она помолчала. - Но ведь до завтра шапки не появятся? Я
уверена, он сумеет убежать. Энди изобретателен.

Я ответил:

- В доме полицейского есть комната, похожая на камеру. Нам говорил
Йон. В двери наружная задвижка и два замка, а единственное окно в трех
метрах и забрано решеткой. Тут никакая изобретательность не поможет. Без
помощи он не сможет уйти.

Она покачала головой.

- Хотелось бы что-нибудь сделать.

- Мы должны.

- Ты не понимаешь. - Она выглядела усталой и сердитой, а на лице ее
было то упрямое выражение, которое появляется у взрослых, когда они тебя
не слушают. - Мы не можем.

Я повторил, стараясь быть терпеливым:

- Но мы должны.

Марта сказала: