Чтение 17–й страницы книги ~Кольца духов~

– Я знаю. И когда не надо будет так торопиться, поговорю с тобой о структуре заклятия мастера Клюни.

Недоуменно хмурясь, Фьяметта повернулась к Тейру. Он послушно протянул к ней руку, и ее тонкие смуглые пальцы сомкнулись на львином кольце. Оно соскользнуло к ней в ладонь так легко, будто было смазано жиром.

Монреале протянул ей длинный ремешок:

– Советую, Фьяметта, носить его на шее, чтобы никто не видел. Пока не сможешь его вернуть. – Он посмотрел на нее загадочным взглядом.

Палец Тейра стал каким-то легким, холодным, опустевшим без его… нет, ее кольца. Он потер чуть ноющее место, уже чувствуя, как ему недостает уверенности, которую дарило прикосновение к кольцу.

За дверью послышалось шарканье сандалий, в филенку осторожно постучал монах, а потом всунул голову в щель.

– Отче? Герольд сеньора Ферранте у ворот.

– Иду, иду! – Монреале махнул, чтобы он удалился. – Тейр, днем отдыхай. Когда настанет время, я пошлю брата разбудить тебя. Фьяметта, жду тебя здесь после полуденной трапезы. Идите. – Он выпроводил их через кабинет в коридор, а сам задержался у стола с братом Амброзом. Тейр спустился следом за Фьяметтой по лестнице в прохладу галереи по сторонам двора. На залитой солнцем траве важно прохаживались голуби, тщетно поклевывая землю в поисках крошек.

Между колоннами, поддерживающими арки галереи, стояли каменные скамьи. Соблазнившись, Тейр сел, и Фьяметта опустилась на край той же скамьи. Ее пальцы коснулись нового жесткого ремешка на шее, прижались к губам и легли на прохладный камень.

Вздохи ветра в соседнем лесу, птичий щебет и звонкие трели, приглушенные звуки голосов в монастыре – все навевало обманчивое ощущение мира и покоя. Тейру очень хотелось, чтобы так было на самом деле. Красота дня казалась жестоким обманом. За стенами, потея, кряхтя, угрожая, рыскали тупые звери вроде того, с кем он дрался в прошлую ночь. И он хотел оградить от них Фьяметту.

Фьяметта же все еще хранила блеск в глазах и вся кипела радостью, так что Тейру вспомнилась подпрыгивающая крышка на материнском чайнике.

– Аббат Монреале верит в меня. – Она захлебнулась смехом. – Хочет, чтобы я помогала… но с чем, хотела бы я знать?

– Может, с соглядатными предметами? – сказал Тейр.

– Соглядатными предметами?

– Он хочет, чтобы я выдал себя за литейщика и пронес в замок Монтефольи соглядатные предметы и попрятал их там и сям. Его птицы-лазутчики перехватываются, понимаете?

– Он хочет, чтобы ты выбрался из монастыря? Несмотря на осаду?

– Мы же пробрались. («Еле-еле!») Он пошлет меня, когда стемнеет.

Фьяметта замерла. Тейр ждал, что она скажет «побереги себя» тем тоном, каким говорила это его мать каждое утро, когда он уходил на рудник.

– Дом моего отца на другом конце города, если идти от замка. Вряд ли ты сможешь туда выбраться и посмотреть, стоит ли он еще, но если представится случай… это последний дом на вид Новара. Самый большой, квадратный. – Она помолчала, и в ее голосе наконец-то зазвучала тревога. – Аббат Монреале ведь не поручает тебе ничего слишком сложного, правда?

– Нет.

Он отвел взгляд от нее на залитую солнцем траву, где полувзрослый кухонный котенок подбирался к голубям. Большие уши, серая шерсть в черную полоску, и не по росту большие белые лапы. Усы у него топорщились, глаза косили – таким напряженным стал его взгляд. Он припал к земле, виляя всей задней частью туловища в подготовке к прыжку.

Женитьба? Жар и мягкость этой девушки принадлежат ему одному? А что, если… Но ведь аббат Монреале сказал бы что-то, если бы…

– Мадонна Бенефорте, – выпалил он, – вы же еще не помолвлены?

Она отодвинулась и неуверенно посмотрела на него.

– Нет. А почему ты спросил?

– Да просто так, – промямлил он.

– Вот и хорошо, – сказала она слабым голосом, вскочила и попятилась вдоль скамьи.

– Мне то в часовню… Прощай. – И она убежала по галерее.

В траве котенок прыгнул и промахнулся. Голубь улетел в всполохе крыльев Котенок задрал голову, хлеща хвостом и скаля зубы пока последняя надежда не исчезла за краем крыши. Котенок смущенно побрел к галерее, подошел к Тейру и лег возле ею ноги Потом посмотрел на него и громко жалобно мяукнув, будто Тейр мог вытащить из кармана бескрылых голубей, как фокусник-маг на ярмарке Но в ту минуту Тейр ну никак не чувствовал себя магом Он подобрал котенка и почесал у него за ухом.

– А что бы ты сделал, кис-кис, если бы схватил его? Он же куда больше тебя. – Котенок неистово замурлыкал и потыкался мордочкой в ладонь Тейра

– В моих горах водятся птички, которые запросто позавтракали бы тобой. Сначала тебе нужно подрасти. – И Тейр вздохнул.

Остаток утра Тейр провел, помогая замученным хлопотами монахам. Крутил колодезный ворот, носил воду солдатам на стенах, помог расставить столы на козлах для полуденной трапезы, а потом – убрать их.

Он полагал, что никак не сумеет заснуть, но из почтения к аббату улегся на свое соломенное ложе. После жары и суеты снаружи спальня клалась особенно тихой и прокладной. За плечо его тряс монах, и он с радостью очнулся от еще одного мучительного сна, который, к счастью, не помнил. Последние багровые лучи солнца, оглаживая вершины холмов, проникали горизонтально в прорези окон, и в них танцевали оранжевые пылинки.

После ужина из жареного хлеба с тончайшим ломтиком сыра и долькой чеснока брат Амброз повел Тейра в прачечную поискать одежду на него. Они подобрали короткую стеганую коричневую куртку и настоящие вязаные чулки-трико из выкрашенной красной шерсти, которые пришлись ему впору. Одежда была не новой, но зато только что выстиранной. Тейр никогда не носил чулок-трико, а только штаны, скроенные и сшитые матерью «на вырост». Он смущенно оглядел свои алые бедра, такие яркие и словно бы ничем не прикрытые. Красная шапочка довершила его наряд.

Они вышли из прачечной, углубились в лабиринт монастырских переходов и очутились в дворике у подножия колокольни, где уже сгущались светлые сумерки. Брат Амброз остановился там. По толстым плетям обвивавшего колокольню плюща неуклюже спускался монах, поблескивая голыми ногами, полы его одеяния были заткнуты за пояс. В зубах он держал холщовый мешок. Амброз охнул – одна обутая в сандалию нога соскользнула и заболталась в воздухе, однако монах удержался и благополучно завершил спуск.

Тяжело дыша, он одернул свое одеяние и сунул Амброзу бугрящийся мешок. Бугры двигались.

– Вот твои нетопыри. А теперь я могу пойти поесть?

– Благодарю тебя, брат. Это ведь не было так уж трудно?

Монах одарил его взглядом небратской нелюбви.

– В следующий раз, – просипел он, – попробуй сам. Хватая их, я чуть не сорвался, а два меня укусили. – Он предъявил крохотные ранки на пальце и выдавил из них бисеринки крови в подтверждение своих слов. – Спой эту песню, сказал ты, и они сами залетят в мешок. Ха! Куда там!

– Тебе надлежало пропеть заклинание с истинной любовью и добротой, – попенял ему Амброз.

– К не-то-пы-рям? – Губы монаха искривились от негодования.

– К любому созданию Божьему!

– Как же, как же! – Монах насмешливо ему поклонился. – А теперь я иду ужинать – если на кухне хоть что-нибудь осталось, пока аббату не понадобилось ведро уховерток! – И он возмущенно удалился.

Брат Амброз взял поудобнее шевелящийся мешок и повел Тейра дальше.

Рабочую келью аббата Монреале озаряли свечи. Фьяметта сидела на перевернутом бочонке, упираясь локтями в стол. Тейр с тревогой вгляделся в нее. Она казалась уставшей, но довольной. Аббат расхаживал по келье.

– Отлично, – сказал он, когда Амброз и Тейр вошли. – Тейр, оглядись-ка и скажи, видишь ты тут что-нибудь новое.

Недоумевая, Тейр послушно обошел стол. Сушеный крокодил все так же ухмылялся в своем углу, а расположил ли аббат по-другому хаос на своем столе, Тейр решить не мог.

– Нет, отче.

Монреале улыбнулся Амброзу с некоторым торжеством.

– А перед Фьяметтой на столе – что? Нет, не гляди!

– …Поднос.

– Но что на подносе?

– Я… я не знаю.

– Отлично. – Монреале провел ладонью перед глазами Тейра. И Тейр сразу же посмотрел на поднос.

На подносе аккуратными рядами лежали двенадцать маленьких тамбуринов, обтянутых белым пергаментом, – таких крохотных, что каждый можно было спрятать в ладони. Тейр готов был поклясться, что мгновение назад их там не было.

– Вы сделали их невидимыми, отче? – Тейр взял тамбуринчик и оглядел его со всех сторон.

– Нет. И жалею, что не могу. Как не могу сделать их меньше или придать им вид более обычных предметов. Просперо Бенефорте что-нибудь да придумал бы, не сомневаюсь. – Монреале грустно вздохнул. – Но у нас нет времени на поиски. Ну, их хотя бы нелегко заметить. И все же, когда будешь их размещать, подыскивай такие места, где они будут укрыты от взглядов. Обязательно сухие и так, чтобы ничто не касалось пергамента. Последи, чтобы они могли свободно дрожать.

– А зачем они?

– Это маленькие уши. Уши и рты в гармонизированных парах. Все, что ухо услышит в замке Монтефольи, его рот скажет слушающему монаху здесь в монастыре. Поскольку к каждому рту придется приставить монаха, постарайся укрывать их там, где могут сказать что-то важное, хорошо?

– Попытаюсь, отче. А надолго их хватит?

– На день или около того. Я еще не нашел способа сделать это заклятие менее летучим. А потому приводи их в действие, только когда спрячешь. Это подобие соглядатного заклятия, которое я накладываю на моих птиц, но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь использовал его без посредства живого существа. Я было подумал о тараканах, но они ведь склонны убегать в безопасные щели, если только их не покалечить. Но тогда они погибают.

А Тейр-то думал, что про уховерток было сказано в шутку!

– Не знаю, пробовал ли кто-то это раньше и потерпел неудачу, или хотя бы отчасти преуспел, но скрыл… Слишком много скрытности в этих делах. Если бы все колдуны объединяли знания во имя общего блага, а не берегли бы ревниво свои секреты, как далеко мы продвинулись бы! Даже в Церкви нас разделяют гордыня и страх. Я размышлял над этим уже довольно долго, но лишь сегодня додумался расщепить пергамент и поделить тонкие половинки между ухом и ртом, чтобы использовать их конгруэнтность. Я не нашел способа заставить ухо слышать, если живое есть только с одной стороны. Но теперь два – это одно, а одно – два.

– А нельзя ли мне иметь при себе рот, чтобы вы могли говорить со мной?

– Увы, как ни жаль! Но ты ведь не ученый маг и не можешь все время обновлять заклятие и говорить так громко, чтобы тебя слышали. – Он тревожно нахмурился. – Надеюсь, такое расстояние не станет им помехой. Ведь испытать их мы могли только через двор. Молю Бога, чтобы расстояние между замком Монтефольи и нашим монастырем оказалось не слишком большим для них.

Монреале начал укладывать половину тамбуринчиков в старую холщовую сумку среди запасной одежды и прочего, что могло быть у молодого литейщика, ищущего работы. Амброз осторожно подвесил свой мешок к потолочной балке. Тейр спросил у Фьяметты:

– День прошел для вас удачно?

– Да, – ответила она весело. – Хотя делала я почти то же, что для батюшки. И, кажется, он будет пользоваться моей помощью, как подмастерья, хоть и не имеющего разрешения. – По ее тону Тейр не понял, довольна она или досадует. Но в ее глазах светилась сдержанная уверенность в себе. Он невольно улыбнулся ей в ответ, а она прошептала, прикрыв рот ладонью:

– Расщепить пергамент придумала я! Вспомнила, как батюшка расщеплял кожу, чтобы сделать потайной карман в своем кошеле.

Монреале взял последний тамбуринчик и рассеянно оглядел его.

– Каким благом было бы… Что, если бы каждый год Церковь собирала в книгу лучшие из новых найденных заклинаний и рассылала их копии во все епархии. Многие предпочли бы такую славу хранению своих секретов… Ну что же. Вот так. – Монреале завязал новую сумку Тейра. – Ты хочешь еще о чем-нибудь спросить?

О чем? Все же было так просто! А давящую внутри него тяжесть Монреале убрать не мог. Но кобольд же обещал, что он останется жив, если отправится к огню. Но чего стоит слово кобольда?

– Отче Монреале, могу ли я полагаться на слово демона?

– Что-о?! – Монреале в изумлении стремительно обернулся. – Какого демона?