Чтение 17–й страницы книги ~Ползи, тень!~

в море. Море всегда угрожает ему, но море всегда удерживают стены и
колдуны Иса. Из города выходит широкая дорога и через пески устремляется
на материк; она идет прямо к злому сердцу монолитов, где приносят в жертву
людей моего народа.

Не мой народ построил Ис. И не он воздвиг камни Карнака. Нашим
бабушкам рассказывали их бабушки, что когда-то, давным-давно, приплыли на
кораблях странной формы люди, поселились на полуострове и укрепили его; и
теперь мы у них в рабстве; и на стволе мрачного ритуала выросли ветви, с
которых свисают плоды ужасного безымянного зла. Я пришел в Ис, чтобы
обрубить эти ветви. И если выживу, чтобы срубить сам ствол.

Я страстно ненавидел жителей Иса, они все колдуны и колдуньи, и у
меня был план, как уничтожить их всех, как навсегда покончить с ужасными
обрядами Алкар-Аза, избавить храм от Того, кто по призыву Дахут и злых
жрецов Иса приходит вслед за мучениями и смертью моих людей. И все это
время я знал, что одновременно я не только повелитель Карнака, но и Алан
Карнак, который попал в руки мадемуазель де Керадель и видит теперь только
то, что хочет она. Алан Карнак знал это, но повелитель Карнака нет.

Я услышал сладкий звук легкого прикосновения к лютне, услышал смех,
похожий на плеск маленьких волн, и голос - голос Дахут!

- Владыка Карнака, мрак скрывает твою землю. И не достаточно ли ты
смотрел на море, возлюбленный? - У нее холодные руки, у меня - теплые.

Я отвернулся от окна, и на мгновение древний Карнак и древний Ис
показались фантастическим сном. Потому что по-прежнему находился в башне,
из которой, как мне казалось, меня унесли тени; все в той же
восьмиугольной комнате, освещенной розовым светом, увешанной шпалерами, на
которых прибывали и убывали зеленые волны; а на низком стуле с лютней в
руке сидела Дахут, все в том же платье цвета моря, с прядями волос меж
грудей.

Я сказал:

- Вы настоящая ведьма, Дахут: как вы меня заманили в ловушку. - И
повернулся к окну, чтобы посмотреть на знакомые огни Нью-Йорка.

Но их не было, и я не повернулся. Я обнаружил, что иду прямо к ней и
произношу совсем не те слова, которые, как я считал, я произнес; я говорю:

- Ты сама из моря, Дахут... и хоть руки у тебя теплее, сердце такое
же немилосердное.

И тут я понял, что это - пусть сон или иллюзия, - но это настоящий
Ис; та часть меня, которая была Аланом Карнаком, могла видеть глазами,
слышать ушами другой моей части, могла читать мысли этой части, которая
была владыкой Карнака, но сам владыка Карнака об этой другой части не
подозревал. А я был бессилен управлять им. Приходилось мириться с тем, что
он делал. Как актер в пьесе, с той только разницей, что я не знал ни роли,
ни сюжета. Чрезвычайно неприятное состояние. На мгновение я подумал, что
нахожусь полностью под гипнотическим контролем Дахут. И почувствовал
слабое разочарование в ней. Мысль эта промелькнула и исчезла.

Она взглянула на меня, и глаза ее были влажными. Закрыла лицо прядями
и плакала за этим занавесом. Я холодно сказал:

- Многие женщины плакали, как ты... из-за убитых тобой людей, Дахут.

Она ответила:

- С тех пор как месяц назад ты приехал в Ис из Карнака, у меня нет
мира. Огонь пожирает мое сердце. Что для меня и для тебя прежние
любовники? До твоего появления я не знала любви. Я больше не убиваю, я
изгнала свои тени...

Я мрачно спросил:

- А если они не смирятся со своим изгнанием?

Она отбросила назад волосы, пристально взглянула на меня:

- Что ты хочешь этим сказать?

Я ответил:

- Я создаю крепостных. Учу их служить мне и не признавать других
хозяев. Кормлю их, даю им кров. Допустим, я вдруг перестаю их кормить и
отказываю в приюте. Изгоняю их. Что станут делать мои голодные бездомные
крепостные, Дахут?

Она недоверчиво спросила:

- Ты думаешь, мои тени восстанут против меня? - Рассмеялась, но потом
глаза ее расчетливо сузились: - Все же... в твоих словах что-то есть. Но
то, что я создала, я могу и уничтожить.

Мне показалось, что в комнате прозвучал вздох и на мгновение тени на
шпалерах задвигались еще быстрее. Если и так, Дахут не обратила на это
внимания, сидела задумчивая и печальная. Сказала негромко:

- В конце концов... они ведь не любят меня... мои тени... они
выполняют мои приказы... но они меня не любят... не любят свою
создательницу. Нет.

Я, Алан Карнак, улыбнулся этим ее словам, но я, Алан де Карнак,
воспринял эти ее слова совершенно серьезно... как Дик принимал слова тени!

Дахут встала, обняла меня белыми руками за шею, и ее аромат, подобный
аромату тайного морского цветка, заставил меня пошатнуться, и от ее
прикосновения вспыхнуло желание. Она томно сказала:

- Любимый... ты очистил мое сердце от прежних увлечений... ты
пробудил меня к любви... почему ты не любишь меня?

Я хрипло ответил:

- Я люблю тебя, Дахут... но я не верю тебе. Откуда я могу знать, что
твоя любовь продлится... или не настанет время, когда я тоже превращусь в
тень... как произошло с другими, любившими тебя?

Она ответила, прижимаясь ко мне губами:

- Я уже сказала тебе. Я никого их них не любила.

- Но кое-кого ты все же любишь.

Она откинулась, посмотрела мне в глаза, ее собственные глаза
сверкали.

- Ты о ребенке. Ты ревнуешь, Алан. Значит, ты меня любишь. Я отошлю
девочку. Нет, если захочешь, прикажу убить ее.

Холодная ярость заглушила во мне желание: эта женщина легко обещает
убить единственную собственную дочь. Но даже в Карнаке ее рождение не было
тайной. Я видел маленькую Дахут, с фиолетовыми глазами, молочно белой
кожей, с лунным огнем в жилах. Невозможно ошибиться в том, кто ее мать,
даже если она бы и отказалась. Я справился со своей яростью. В конце
концов я этого ожидал, но решимость моя укрепилась.

- Нет. - Я покачал головой. - Это будет просто означать, что она тебе
наскучила, как наскучил ее отец, как наскучили все прошлые любовники.

Она прошептала, и в ее глазах было подлинное безумие страсти:

- Что же мне делать? Алан, что мне сделать, чтобы ты поверил?

Я сказал:

- Когда наступит новолуние, будет праздник Алкар-Аза. Ты призовешь
Собирателя в Пирамиде, и тогда под кувалдами жрецов погибнет множество
людей, они будут поглощены Чернотой.

- Обещай, что ты не будешь вызывать... Его. Тогда я тебе поверю.

Она отшатнулась, губы ее побелели; прошептала:

- Я не могу этого сделать. Это будет означать конец Иса. И конец...
меня. Собиратель призовет... меня... проси чего угодно, любимый... но
этого я сделать не могу.

Что ж, я ожидал отказа, надеялся на него. Я сказал:

- Тогда дай мне ключи от ворот моря.

Она застыла; я прочел сомнение, подозрение в ее взгляде; когда она
заговорила, в ее голосе не было мягкости.

Она медленно сказала:

- А зачем они тебе, владыка Карнака? Они символ Иса, сама суть его.
Они сам Ис. Их выковал морской бог, который давным-давно привел сюда моих
предков. И они всегда были только в руках короля Иса.

- И никогда не должны попадать в другие руки. Зачем они тебе?

Да, наступил кризис. Момент, к которому я так долго шел. Я взял ее в
руки, хоть она и высокая женщина, обнял как ребенка. Прижал губы к ее
губам, почувствовал, как она дрожит, руки ее обвились вокруг моей шеи,
зубами они прикусила мой рот. Я отбросил голову и захохотал. И сказал:

- Ты сама сказала, Дахут. Я прошу их, потому что они символ Иса.
Потому что они - ты. И пока я их держу, сердце твое не изменится, Белая
Ведьма. И для меня это щит от твоих теней. Удвой стражу у морских ворот,
если хочешь, Дахут. Но, - я снова прижал ее к себе и поцеловал, - я
никогда больше не поцелую тебя, если ключи не будут у меня в руках.

Она, запинаясь, ответила:

- Подержи меня еще немного, Алан... и ты получишь ключи... держи
меня... ты освобождаешь мою душу от рабства... ты получишь ключи...

Она склонила голову, и я почувствовал ее губы у себя на сердце. И во
мне боролись черная ненависть и черная похоть.

Она сказала:

- Отпусти меня.

Когда я это сделал, она посмотрела на меня мягким затуманенным
взглядом, сказала:

- Ты получишь ключи, любимый. Но надо подождать, пока уснет мой отец.
Я позабочусь, чтобы он рано лег спать. И ключи от Иса будут в руках короля
Иса... потому что ты, мой любимый, станешь королем Иса. А теперь жди
меня...

И она исчезла.

Я подошел к окну и посмотрел на море. Буря усилилась, превратилась в
ураган, и волны все били и били о каменный нос Иса, и я чувствовал, как
дрожит от этих ударов башня. Эти удары и бушующее море соответствовали
возбуждению в моем сердце.

Я знал, что прошли часы, я ел и пил. У меня были смутные воспоминания
о большом зале, я сидел за столом с другими пирующими, а на возвышении