— И вы полагаете, герр Клостергейм, что Грааль все еще в Миттельмархе? Но то, безусловно, место Проклятых Душ, отнюдь не Священных Чаш?
Клостергейм нахмурил брови.
— Так было. Но, поскольку Господь с Сатаной заключили сейчас перемирие, проклятых душ больше нет. Мы с вами, сударь, живем в такой век, когда грех не влечет за собою последствий. Новость эта должна ободрить вас, стремившегося создать Парадиз в Париже, вы не находите?
— Не нахожу.
— Ну что ж, в этом мы с вами согласны. — Он отрезал себе еще кусок сыру, но есть не стал.
— Итак, герр Клостергейм, вы, стало быть, служите Антихристу? Из чего я заключаю, что Люцифер так и остался вашим господином.
— Этого, сударь, я не говорил. Антихрист — не Бог и не Сатана. Антихрист принял бы владычество над царством, от коего оба они отреклись. К чему устремлен и я. Таким образом, у нас с ним один интерес. В архивах вашего рода есть указания относительно настоящего местоположения Грааля?
— Видите ли, представления мои в этой области достаточно смутные. — Я хотел вытянуть из него побольше, но при этом я не желал предстать перед ним полным профаном, равно как и человеком, решительно отвергающим его выдумки. — Смутные? Но ведь всем оккультистам известно, что главная цель воздушной вашей экспедиции — вернуть Грааль!
Меня несказанно удивило, с какою уверенностью говорит он о моих планах.
Но все-таки я опять придержал язык.
— И как же они догадались? — спросил я.
— Родовое ваше имя, сударь, это же очевидно!
— Оно так знаменито?
— Фамильное предание. Те, кто связан с науками тайными и сверхъестественными, утверждают также, что вы владеете и мечом Парацельса. — В самом деле?
— Тот, кто владеет двумя предметами силы, — и Чашею, и Клинком, — мог бы владычествовать над Землею и бросить вызов власти Небес! — Клостергейм отодвинул свой бокал. — Моя ненависть к вам глубока и безмерна, фон Бек, хотя вы не сделали мне ничего плохого, напрямую. Но вы существуете лишь потому, что враг мой, Ульрих фон Бек, превзошел меня. — Он вновь уставился в пространство у меня за плечом. Я поежился, избегая смотреть по направлению холодного этого взгляда. — Но, вероятно, вам самим не знакома такая ненависть, неизбывная и глубокая? Верно, сударь?
— Думаю, нет.
Он нахмурился, вперил взгляд в стол и проговорил, обращаясь, скорее, к себе:
— Слишком от многого я оторван. — Он глубоко вдохнул воздух и снова поглядел мне прямо в глаза. — Итак, сударь?
— Итак что, сударь? — Я так и не понял, что ему от меня нужно.
— Присоединитесь вы к поиску, сударь? Или вернее, вы мне позволите сопровождать вас в вашей экспедиции?
— Чтобы в конце вы меня убили? — Я не нашел, как иначе разубедить этого человека в его фантазиях и дать понять, что здесь происходит явное недоразумение. Я рассудил, что так мы ничего не теряем. Похоже, что все вообще, кроме меня и Сент-Одрана, искренне верят в реальность нашего надувательского предприятия.
Клостергейм изумился.
— Зачем же мне убивать вас, сударь?
— Ваша ненависть, сударь. Та самая ненависть, которую вы только что упомянули.
Он пожал плечами, в первый раз выразив что-то близкое к удовольствию (или что там заменяло чувство сие в его мрачном холодном сердце).
— Какая в том польза, если убить вас? Смерть — ничто. Вот, то, что за ней воспоследует, уже имеет некоторое значение.
Вы меня почитаете за какого-то мелочного мстителя? — Голос его доносился словно бы издалека, исчезающий, точно лед, испаряющийся туманом. Глаза его снова следили за действием невидимой драмы. — Ну, сударь, заключите вы сделку с Клостергеймом? Я буду вам проводником в Миттельмархе и также могу предоставить вам разнообразную помощь. Тогда всю прибыль делим пополам…
— Я не совсем понимаю, что вы мне предлагаете, сударь.
— Мудрость. Водительство. Прежде вы не совершали туда путешествий, я знаю. Самые разнообразные сведения. И, разумеется, в конечном итоге — подлинную силу. Силу, превосходящую все доселе известные. Территорию на нашей Земле, где вы могли бы производить любые опыты, какие только ни пожелаете. Все, что вас разочаровало во Франции, можно будет исправить, если вы все еще продолжаете грезить о том.
— Перспектива заманчивая, — заметил я. Фантазия, переросшая все разумные пропорции, слегка вскружила мне голову. — Но, боюсь, у меня нет второго из упомянутых вами предметов силы.
Что это за меч?
— Меч Парацельса? Преклоняюсь пред вашею осмотрительностью. — Он покачал головой. — Где бы вы ни хранили его теперь, он спрятан надежно. Но битва грядущая будет грозна и опасна, и, несомненно, битву сию провести можно будет и в этом Царстве.
Я оставил уже все попытки проследить за ходом его мыслей.
— Вам открыты многие тайны, герр Клостергейм.
Тон его был едва ли не извиняющимся:
— Я более не всеведущ. — Взгляд его, кажется, обратился назад, в то время, когда он стоял во главе миллионов. Он начал рассказывать мне о жизни, которая, возможно, пригрезилась ему в мечтаниях, когда он был вождем адских полчищ и повел войско свое против самого Сатаны, — великий мятеж. Попытка свершить еще одну революцию. И вот теперь, как он утверждал, на него пало проклятие нескончаемого изгнания и вечных сомнений. Он, — как прежде него Люцифер, — потерпел поражение и был низвергнут. Но наказание его так и не открылось ему в полной мере. Он посвятил себя, как сам он это определял, «Торжеству Человека» и ждал только дня, когда ему снова достанет мощи бросить вызов Господу и Сатане.
Бред его был столь грандиозен, а тон — прозаичен, что мне оставалось лишь молча слушать. Союз, который он мне предлагал (если бы я только верил в подобные вещи), мог бы обречь мою душу безотлагательному проклятию. Но для сумасшедшего речи его звучали слишком уж убедительно. Я соглашался, когда находил это благоразумным, и держал рот на замке, если чувствовал, что замечание мое может его насторожить. И вот он закончил:
— Я задержал вас, сударь, уже поздно. Встреча, впрочем, для меня оказалась полезной. Я провожу вас наверх.
Он провел меня по катакомбам обратно во внешний мир, продолжая говорить на ходу, без конца повторяясь, как человек, чей дух перенес сильный удар, например, смерть любимого родственника. Голос его вскоре слился с другими шумами в тоннелях. А потом он стоял вместе со мною в узком дверном проеме и глядел в явном недоумении на бледное небо рассвета. Я зевнул.
— Устали, сударь? — спросил он.
— Немного, сударь.
Он медленно кивнул головою, слегка нахмурив лоб, словно бы он понимал умом, но не мог уже вспомнить то время, когда ему самому нужен был сон. — Я дам знать о себе, как только мне станет известно, что ваш корабль готов, — сказал он. Потом, с видом изумленного ребенка, показал пальцем на крошечное взвихрение снега, сдутого ветром с ближайшей крыши. Он так и держал палец вытянутым и, сощурив глаза, словно бы сосредоточившись на своих ощущениях, ждал, пока на кончик его не приземлится снежинка. Он вздохнул, но дыхание его не проявилось паром, как мое. Сначала мне показалось, он желает мне что-то сказать, но потом я сообразил, что он хотел только, чтобы я посмотрел на то, что для него было странным, — на эту снежинку.
— Зима, — мечтательно произнес он, — ну конечно.
Но снежинка так и не растаяла.
Будучи без пальто, я уже замерзал. Зябко ежась, я распрощался с Клостергеймом и пустился бегом по улицам. В конце концов я выбрался все-таки к Мосту Младоты. У старого Причала Руна я поискал Монсорбье, но не нашел его. После восхода прошел только час, и уж одному из соперников приличествовало бы подождать другого хотя бы такое время.
Тонкий слой снега покрывал каменную мостовую Причала Руна. Здесь никого не было с прошлой ночи. Озадаченный, я вновь понесся по улицам, пока наконец не налетел с разгона на дверь «Замученного Попа».
Впустила меня фрау Шустер и, издав мощный вздох облегчения, заключила меня в объятие своих пухленьких и уютных ручек!
ГЛАВА 8
Назначенная встреча срывается. Дальнейшие мечтания. Нам обещают крупные неприятности, но Сент-Одран разрешает все наши затруднения. Новости о горючем газе. Критский кошмар. Я озадачен. Ужасные разоблачения. Малодушное решение
Едва я вошел в пивную, на лестнице раздались торопливые шаги, и в зал спустился Сент-Одран, — этакий вояка в высоких сапогах с пистолетами во всех карманах и мешочком с порохом, прикрепленным к поясу, — во главе четырех наших юных друзей, также вооруженных до зубов, подобно шайке пиратов. Шевалье отдавал на ходу распоряжения и был так увлечен сим занятием, что не сразу заметил меня; когда же заметил, то застыл в комическом изумлении.
— Боже правый! Вы уже спасены! — Он едва ли не оскорбился подобному повороту событий.
— Скорее отпущен с миром, — немного утешил я шевалье. — Безумие герра Клостергейма оказалось гораздо проницательнее и утонченнее, нежели у племянничка ландграфини. — Я уселся в уголке у старой железной печки.
Меня до сих пор трясло. — Мы проговорили всю ночь напролет. Были известия от Монсорбье?
— Кровь господня! Я и забыл. Он же нас ждет!
— Нет, не ждет. Он даже и не появлялся в назначенном месте.
Сент-Одран помрачнел.
— Монсорбье не трус. Должно быть, он скоропостижно скончался или, по крайней уж мере, свалился в горячке. — За спиной у него, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, стояли четверо наших юных радикалов, разочарованные не меньше, чем мой партнер. Впрочем, их можно было понять: ведь они предвкушали такое приключение! — Нужно кого-то послать к нему. — Шевалье нахмурился. — Но он, кажется, не оставил адреса.
— Он, без сомнения, сам нас разыщет. — Тут фрау Шустер подала мне бокал с подогретым вином, и я с благодарностью осушил его. — А что, барон лично сопроводил вас до дома?
— Послал двоих головорезов. Из тех, что вчера захватили нас. Но еще до того, как я отбыл, он немного собрался с духом. И даже дал мне понять, что если мы будем и дальше вытягивать денежки у его милой тетки, денежки, предназначенные ему в наследство, это может закончиться очень трагично.
— Он не послушался Клостергейма? Стало быть, он гораздо храбрей, чем я думал.
— Или гораздо глупее, что вероятнее. Барон наш из тех людей, которые всегда понимают приказы хозяев своих буквально, но при этом еще почитают себя этакими хитроумными злодеями, если им вдруг удастся измыслить способ, как букву сию обойти. А если его обвинить в чем-то подобном, так он еще искренне изумится.
— Вы полагаете, он будет пытаться убить нас?
— Скорее, попытается подстроить нашу трагическую гибель. И, вероятно, весьма неуклюже. — Сент-Одран улыбнулся и распустил пояс со шпагой. — Но Бог с ним, с бароном. Кто меня действительно интересует, так это Клостергейм. Почему он нас спас? Он ничего не сказал? Я так понял, что имя ваше ему знакомо.
— Друг мой, он тоже требует, чтобы мы взяли его пассажиром на летающий наш фрегат. Так же, как и ландграфиня, он безоговорочно верит в то, что Миттельмарх существует!
Сент-Одран уселся на скамью и принялся отцеплять жабо.
— Может быть, мы его все-таки и построим, фрегат. Похоже, у нас есть все шансы удвоить свое состояние только продажей кают!
— И рейсом к каким-нибудь сказочным землям по вашим мифическим картам? — Я рассмеялся гораздо громче, чем шутка того заслуживала. — Куда мы отправимся, Сент-Одран? К мирам, коие воображает себе Клостергейм? В Миттельмарх, где займемся мы поисками ландграфининого супруга? А наш таинственный инвестор? Может быть, принц Майренбургский имеет намерение основать некую империю в Преисподней? А еще господин, предлагающий нам водород… куда он захочет, чтоб мы его отвезли? В какой-нибудь Кокейн, сказочную страну изобилия и праздности?
Фрау Шустер уже подавала завтрак и делала нам настойчивые знаки. Я поднялся, чтобы пересесть за стол.
А потом я лишился чувств. Сам даже не помню, как я упал прямо на Сент-Одрана. Должно быть, то просто сказалась усталость, но беспамятство обратилось тяжелым сном, и во сне мне явились видения: Клостергейм, суровый и мрачный, меч с какою-то птицею, заключенной в сияющей рукояти, чаша, изливающая ослепительный свет. И она- владычица моего сердца. Либусса гладила мою грудь и дышала мне в ухо, а я был беспомощен под ее ласками, точно змея в корзине у брамина, и проснулся в знакомой уже трясине холодного пота.
Где Монсорбье? Дрался я с ним и был ранен? Я не мог различить, где был сон, а где — явь. Облака расступились над башенками Майренбурга. В окно лился серебряный свет луны. Я сел на постели, стянул с себя промокшую от пота рубашку, вымылся в холодной воде, что серебрилась в фарфоровой чаше, и вспомнил, что всю прошлую ночь проговорил я с Клостергеймом, что Монсорбье не явился получить свою сатисфакцию и даже потом не послал секундантов своих с извинениями. Какой-то алхимик или натур-философ пообещал снабдить нас с Сент-Одраном горючим газом, необходимым, чтобы поднять наш корабль в воздух. И все в один день.
Вчера? Мои инстинкты вопили: «Сговор». «Совпадение», — возражал им разум. Когда со мною случалось нечто подобное, обычно я не прислушивался ни к инстинктам своим, ни к разуму, стараясь держаться где-то посередине, если то было возможно. Я поспешно оделся и пошел к Сент-Одрану. Как выяснилось, британец тоже склонялся к мысли, что против нас с ним готовится некий заговор. Его комнаты, ярко освещенные лампами и свечами, были завалены чертежами и картами, причем имелось немало таких, которых я раньше не видел.
— Есть у меня подозрение, что все наши враги объединили усилия, дабы нас изничтожить, — сказал шевалье. — Хотя мы и рассчитывали, дружище, пробыть здесь до весны, я думаю, было бы очень разумно с нашей стороны, если бы мы все же поторопились с устройством маленького кораблекрушения.
— Сент-Одран, — помрачнел я, — я что-то не помню, чтобы вы упоминали о каком-то кораблекрушении.
— Я держу в голове столько возможных шагов, друг мой, что у меня не всегда получается все их облечь в слова. В последние дни я только и думал о том, как нам всего лучше будет бежать. И кое — что сообразил. Хотите, я вам расскажу?
— Буду весьма благодарен вам, сударь.
Посняков Андрей
Круз Андрей
Самойлова Елена
Майер Стефани
Шилова Юлия