вздрогнула, неестественно выгнулась и начала корчиться. Ее сотня ног
беспорядочно задергалась, она резко опрокинулась на пол и, изогнувшись,
показала Чапу сотню игл, торчащих из напоминающего бич хвоста.
Он слез с лестницы и направился к двери, ведущей на следующий, более
низкий уровень; теперь он ощутил вызванную страхом сухость, комом
поднимающуюся у него в горле. Он услышал, как лестница позади него начала
подниматься; так и планировалось на случай, если бы, пока Чап находился
внизу, пришел какой-нибудь офицер.
пошевелилась при его приближении. Об этом ему тоже говорили. Это был
человек, все еще живой, который вскармливал в себе личинку стоножки.
Возможно, однажды его руки присоединятся к останкам воров, висящим над
проходом; а возможно, он и в самом деле когда-то был вором.
следующему, более низкому уровню: обычная дверь вела к простым каменным
ступеням, узким и извилистым, но достаточно доступным. То, что находилось
внизу, не имело ни желания, ни случая подняться наверх, а стоножка, должно
быть, слишком боялась спускаться вниз.
его научил Ханн. Теперь они застряли у него в горле, словно кость, -
слова, совсем не подходящие обычному человеку. Чап спускался по круговой
лестнице, и перед ним все усиливался золотой отблеск.
остановился - раньше, чем источник сияния мог попасть в поле его зрения.
Затем он сделал глубокий вдох и отчетливо и громко, делая паузу после
каждого слова, произнес заклинание.
и до этого было тихо как в могиле; просто все время слышалось какое-то
тихое бормотание, на которое он не обращал внимания до тех пор, пока оно
не пропало.
свежим и обычным - до этой минуты ему только казалось, что это так; время
стало осязаемым, и Чап прочувствовал возраст древних камней, из которых
был построен окружающий его склеп.
когда он наконец выговорил его, время сразу потекло, как и должно было.
Золотистый свет перед ним обрел свою обычную яркость, легкое мерцание
прекратилось, и свечение стало ровным, хотя до этого ему так только
казалось.
единственный вход. Склеп был круглой формы, с высоким сводом, диаметром
метров двадцать. Золотистый свет исходил из его центра, похоже, от самих
сокровищ. Здесь грудами были навалены монеты и украшения из блестящего
желтого металла, бруски и свертки листового золота; там и сям груды
отсвечивали более резким отблеском серебра или более ярким сиянием
драгоценных камней.
что казалось хрупкой металлической оградой. Ему не было нужды пересекать
этот барьер или беспокоиться по его поводу. Вместо этого он сразу
посмотрел на свод высокого помещения. В сиянии сокровищ он увидел вверху
семерых караульных демонов, замерших там, куда их отбросили три слова
Ханна, похожих на человекоподобных летучих мышей в роскошных тонких серых
халатах. Они были повернуты головами вниз, руки или передние лапы -
определить было трудно - свисали ниже голов. Несколько болтающихся
конечностей висели почти над самой головой Чапа - такими вытянутыми были
тела демонов. Неопределенной формы коготь одного из них, словно рыболовный
крючок, был вонзен в шкурку маленького пушистого зверька - живую игрушку,
которая непрерывно скулила и дергалась, чтобы освободиться, очень медленно
истекая алой кровью. Пока Чап разглядывал демонов, те невнятно что-то
забормотали, словно человек, который только что заснул и начинает
похрапывать.
только на мгновение, дивясь такому количеству собранного воедино
богатства. Затем, вытащив из кармана золотое колечко из волос Чармианы, -
в его глазах оно определенно было более ярким, чем самый ценный из
металлов, - он взялся за него обеими руками и протянул руки вперед. Ему
совсем не хотелось расставаться с ним. Но, в конце концов, ему нужна была
женщина, а не пустячок на память. Во имя их совместного будущего он должен
был оставить здесь талисман; ни по какой другой причине он не расстался бы
с ним теперь.
сторону сваленного в кучу богатства. Вылетев из его пальцев, талисман
вызвал, как показалось, искру, большую, чем любая, вызываемая трением
материи о янтарь; и вместе с этой искрой невидимый, несмотря на все свое
могущество, образ Чармианы в его мозгу смялся и разлетелся вдребезги,
подобно разбитому зеркалу. От этого удара Чап покачнулся и сделал два шага
вперед, выставив руки перед собой. Словно пробужденный лунатик, он
заморгал и непроизвольно вскрикнул. Ему стало еще хуже, когда он вспомнил
весь тот кошмар, который привел его сюда; магия ночного кошмара - вот что
заставило его поверить своей жене...
бормочущих, ослепленных демонах над головой, пытаясь снова вспомнить лицо
Чармианы. Но теперь, освободившись от могучих чар, он понял, что ее
красота - не что иное, как маска, надетая врагом.
колечко пропало, затерялось в сиянии желтого металла, сваленного там... и
теперь, когда он освободился от него, он не хотел заполучить его обратно.
Ни его, ни ее саму. Она могла теперь оставаться с Тарленотом, с Ханном или
с кем угодно другим. Чап понял, что его это больше не волнует.
отбросив талисман. Или она думала, что его, подобно другим мужчинам,
которых она использовала, свяжет с ней одна лишь магия ее
привлекательности? Нет, он никогда не пленялся ею - пока не подобрал
талисман. Она должна была знать, что с этого момента он будет свободен.
согласен без разговоров помогать ей в борьбе против Сома?
дней, Чап заключил, что она по-прежнему ненавидит его за то, что не могла
совладать с ним без помощи магии и особенно за однажды полученную
пощечину, которой он наградил ее, чтобы вывести из состояния безумной
истерики. Не кончалось ли здесь, на этом месте, его использование ею, и не
свершила ли она, наконец, свою месть?
повернулся, чтобы покинуть помещение. Над его головой маленький пушистый
зверек продолжал дергаться и пищать, насаженный на свисающий коготь
демона. Чап протянул руку, чтобы лишить демона его игрушки; он забросил
маленькое существо вверх на винтовую лестницу. Там оно могло бы найти
щель, в которой могло бы спокойно умереть. Будь прокляты все демоны тысячу
раз! Чап не мог уничтожить их, но воспользовался шансом лишить одного из
них его живой игрушки. Взойдя за первый поворот идущей вверх лестницы, он
остановился и произнес слова, данные ему Ханном, в обратном порядке.
Сияние внизу едва заметно изменилось, вокруг перестала царить полная
тишина.
порадовался, что не стал терять времени внизу, - тварь уже начинала
подергиваться. Она еще не двигалась, но уже пыталась подняться, ее лапки
царапали в темноте камни пола. Он немного выждал, чтобы дать глазам
возможность попривыкнуть к темноте.
не нужен Чармиане. Не имея власти, он не мог сделать для нее ничего
такого, чего с таким же успехом не мог бы сделать кто-нибудь другой,
имеющий больше возможностей, - Тарленот, например. Она ненавидела Чапа, он
ничуть не сомневался в этом, и была не той женщиной, которая оставила бы
свою ненависть неудовлетворенной.
боку, сворачиваясь и разворачиваясь, словно ленивая змея. Ее лапки скребли
пол, но еще не были готовы держать ее. В угрожающей тишине Чап шагнул
вперед, туда, где ему должны были спустить лестницу... здесь? Уж не здесь
ли, по замыслу Чармианы, он должен умереть?
можно было бы осуществить иначе. Ханн мог бы снабдить искалеченных
сторожей отравленными фруктами и магическими словами. Они могли бы взять
колечко и забросить его на груду так же легко, как это сделал Чап. Если не
считать того, что в этом случае Чап не остался бы под землей и сохранил бы
жизнь и свободу.
Сторожа, должно быть, тоже стояли молча, прислушиваясь. Предположим, он
попросит лестницу, и они спустят ее. Когда он, безоружный, взберется по
ней, они будут поджидать его по обе стороны от входа с оружием наготове...
или, скажем, не опустят лестницу, а просто расхохочутся. Возможно, у них
есть способ забрать его тело и спрятать, когда стоножка ужалит его. В
любом случае, как только он будет мертв, они смогут сбросить его тело в
какую-нибудь расщелину. Он бы исчез, или его сочли бы жертвой
какого-нибудь несчастного случая или загадочного убийства - и ничто не
связывало бы его с сокровищницей.
она оправилась настолько, что могла ползти по полу, и теперь двигалась в
его сторону.